Нульт - Константин Аникин

– Лежать, – прошипел Казимир и начал расстреливать камеры.

Перед глазами Зиро плясали яркие круги света, их оставила на память его сетчатке яркая вспышка. Напарник лейтенанта, стреляя короткими очередями, отступал к КПП. Зиро бросился было бежать, но споткнулся обо что-то и снова растянулся на шоссе. Скосил глаза – он споткнулся о человеческую руку. Она сжимала катану в ножнах. Это все, что осталось от Семи Самураев.

Аматэрасу?! На миг Зиро преисполнился мистического ужаса.

– Кацапье тупое, – устало сказал Казимир, перезаряжая обойму. – Все проебут. Ничего поручить нельзя. Сука, Михалыч, маркер проебал. Ну, как, как можно было его не заметить?! – Он покачал головой. – На части порву, гниду.

Из грузовика выскочили боевики в масках и начали палить во все стороны. До Зиро, который благоразумно продолжал лежать на земле, чтобы не словить пулю, дошло, что произошло. Божественное вмешательство действительно имело место. Правда, немного не в той форме, в какой это изображают различные религии. На них обрушились Стрелы Бога. Такое название впечатлительная пресса придумала для американской военной системы точечного удара орбитального базирования. Боевые спутники, заряженные десятком здоровенных вольфрамовых стержней. Все просто, даже тупо: по наводке с земли на голову жертвы падает кусок металла. Тут даже никакой боезаряд не нужен – чудовищной кинетической энергии, которую приобретает это копье, падая с орбиты, вполне достаточно, чтобы посадить на кол очередного врага демократии. Или, как в нашем случае, нарушителя авторских прав. В тело засланного агента, судя по всему, был вживлен маркер – он должен был навести на пиратский завод Стрелы Бога. Маркер сработал, когда они притормозили на блокпосте. Но Аи таки смогла засечь своего хозяина, перехватила сигнал маркера, прогнала его через свои фильтры, признала опасным и успела послать предупреждающий сигнал такой мощности, что пробила блокаду нимба. Судя по тому, что мигали фонари, она для этого задействовала дополнительные энергоресурсы.

Вот умница, с нежностью подумал Зиро. Накину ей пару эксабайт на своп. Порадую деточку. Если, конечно, жив останусь.

Боевики Казимира, ощетинившись стволами, заняли круговую оборону возле грузовика. Из КПП выбегали бойцы, на ходу застегивая броню. Один из них был с базукой. Без лишних раздумий он вскинул адскую трубу на плечо, припал на колено и выстрелил. Ракета угодила в кабину дататрака, и он взорвался. Боевиков шарахнуло оземь. Из разорванного кузова во все стороны хлынул черный поток, маслянисто сверкающий в свете фонарей. Пленка. Слетевший с катушек носитель информации черными щупальцами стремительно расползался по шоссе – это было целое пленочное наводнение. Сначала пленки было по щиколотку, потом стало по колено, и она все прибывала и прибывала. Передвигаться стало невозможно, пленка цеплялась за ноги, и бравые воркуйские вояки и Казимировы террористы падали, запутавшись в ней, пытались встать и снова падали, с каждым движением запутываясь в ней все больше, вязли, как в долбаной трясине. Казимир добавил неразберихи – метнул чесночную бомбу. Место боевых действий накрыло зловонным облаком, жуткий запах прокисшего чеснока выедал глаза, раздирал глотку, продирая до самых кишок.

Зиро торопливо натянул агменты, потом растянул воротник куртки и обмотал им лицо от подбородка до глаз. Он подполз к Мечу, разжал мертвые пальцы. Вскочил на ноги, освободил клинок от ножен и поднял над головой. Лезвие блеснуло в ночи, и какая-то странная волна прошла по его телу от затылка до пяток. Зиро начал остервенело кромсать Мечом черную массу. Острый, как свежая бритва, клинок рассекал пленку легко, словно теплое масло, только ошметки во все стороны. Зиро быстро вырвался из магнитного плена и оглянулся. Черт знает что, полный хаос – уже и не разобрать, кто свой, кто чужой, все в пленке с ног до головы, кто-то стреляет непонятно в кого, кто-то блюет от чеснока, кто-то просто орет, и лишь Казимир спокойно стоит по колено в пленке и протирает очки. На лице – крайняя степень раздражения.

– Ну, блядь, ладно. В другой раз, – зловеще пообещал он и нырнул в темноту.

Зиро спрятал Меч под куртку и, пригибаясь, быстро-быстро побежал в сторону ближайшей станции монорельса. Повезло – «пуля» на станции, как раз отправляется. Зиро едва успел протиснуться между закрывающихся дверей, украдкой отдышался и выбрал себе место в конце почти пустого вагона. Положил Меч на колени и напустил на себя скучающе-безразличный вид. Всю дорогу он пялился в спину какого-то панка. Панк был в косухе из телекса, и один из ее кусков, в районе лопаток, показывал Восьмой канал. Зиро ожидал что-то вроде срочного выпуска новостей и сообщения о теракте. Но по Восьмому шла какая-то обычная бодяга, очередной «круглый стол» по поводу Дня Победы. Официальные сетевые ресурсы тоже молчали. Зиро немного успокоился. Может, пронесет? Он сошел на своей станции и не торопясь, прогулочным шагом и даже, кажется, насвистывая, дошел до родного мэйнфрейма. Поднялся на лифте, открыл ногтем дверь квартиры и шагнул в темную прихожую.

– Милая моя, ты не поверишь, что было… – сказал он Аи, закрывая дверь на все замки. Оборачиваясь, он заметил блеснувший в темноте тонкий красный луч. В ту же секунду в него выстрелили из тазера.

009. Инфинити

«Катиться по наклонной плоскости».

Да, так мама это называла. Разговор шел о жизни Инфинити. Мама, кажется, припомнила все возможные штампы.

Инфинити некоторое время развлекала себя тем, что представляла их в лоб.

Вот она, безвольная тряпичная кукла, катится вниз по бесконечной плоскости в сеточку, как в старинных видеоиграх…

Вот она аккуратно снимает крышку своего черепа и «берется за ум»…

Вот она раздвоилась и «отдает себе отчет». В папочке. Отчет, в смысле.

Мама длинно и нудно говорила в том смысле, что ее, Инфинити, красота не бесконечна, что пусть она не выпендривается, рожать все равно придется, а по опыту предыдущих поколений, лучше всего рожать как раз в ее возрасте, говорила, что наверняка из тех мужиков, что вокруг нее вертятся, можно уже выбрать наконец какого-нибудь принца! Мужики тоже не бесконечны, трагичным голосом предрекала она. Что если Инфинити не дура, то должна правильно распорядиться своей красотой. «Я положу ее в банк, под проценты», – хотела сказать Инфинити. Но не сказала. Инфинити была в режиме «хорошая дочь».

– Да, мама, – только и говорила она. – Хорошо. Может быть. Наверное.

Мамины нотации всегда оказывали на нее такое действие – казалось, ее душит в своих кольцах большая болотная гадюка, ее застарелый детский кошмар. Инфинити, по инерции, представила себе длинную змею с головой матери. Мама ощупывала воздух раздвоенным языком и шипела, как радио на свободной частоте.

Инфинити непроизвольно затрясла головой, пытаясь вытряхнуть из нее этот образ. Мама все-таки! Любимая мамочка…

Со смертью отца время для нее если и не остановилось, то изрядно замедлило ход, и теперь их часики никогда не догонят друг друга. Мама так и осталась там, в прошлом, в мире простых бытовых установок на женское счастье. Муж + дети + дом = женское счастье. По этой формуле у Инфинити был полный провал.

Мама требовала, чтобы Инфинити изменилась. Незамедлительно. «А то будет поздно!»

Как будто у Инфинити в животе тикает бомба с пластидом.

Мама говорила, говорила, говорила, казалось, этому не будет конца, но конец есть у всего. Пи-пи-пи. Конец связи. Минус сколько-то там нейронов. Кто же считает твои нейроны, когда тебе «желают добра»?

Ну блин.

Настроение пропало. А до этого звонка у нее было прекрасное настроение, прошу заметить. Она собиралась испытать свою новую рогатку. Приехала сюда, на этот заброшенный завод на окраине промсектора, где она обычно практиковалась в стрельбе. И началось.

Инфинити нашла в бардачке почти пустую пачку сигарет. Закурила. Вообще она не курит. Только когда стресс. Она курила и слушала, как ветер шелестит свежей листвой. Недалеко высокая вышка-фумигатор распыляла инсектициды, одуревшие от яда комары выписывали в воздухе восьмерки. Вот и вся компания.

Разговор с матерью никак не шел из головы. Бобины ментального магнитофона крутились туда-сюда, и Инфинити чувствовала легкую досаду за свой безвинно оттраханный мозг.

Под занавес, мама спросила: ради чего она живет?

Хороший вопрос.

И: чего она хочет?

Тоже ничего вопросик.

Приз за лучший вопрос уходит в воркуйские болота.

Инфинити затянулась полной грудью. Сигарета зажата между средним и безымянным пальцами в прямой ладони, так, что когда Инфинити затягивалась, складывалось впечатление, что она прикрывает ладошкой рот, чтобы не сболтнуть чего лишнего.

Неразумно злиться на родителей.

Вообще, неразумно злиться.

Мама так и не оправилась от смерти отца. Он умер, когда Инфинити собиралась заканчивать школу. Отец был большой и сильный, он был словно стена, за которой всегда можно было спрятаться от любых жизненных бурь, и казалось, что так будет вечно. Он мог поднять Инфинити левой рукой, даже не сгибая ее в локте. Он обожал своих жену и дочь. Что-то они там мудрили с атомом, и когда-то он получил хорошую дозу радиации. Спустя годы врачи сказали – рак. Они сказали это, когда было уже слишком поздно. Долгое время болезнь жила в нем – отец не обращал на нее внимания. А потом было уже слишком поздно. Он умер так, как и жил – с достоинством, несмотря на страшные боли, несмотря на то, что в последние часы своей жизни он харкал черной кровью, ни на минуту не потеряв лица. Он никогда не жаловался. Потом были похороны – слезы текли по щекам Инфинити, когда она смотрела в голубое-голубое небо, где маленький спортивный самолетик крутил фигуры высшего пилотажа.