В волчьей пасти - Бруно Апиц

Цвейлинг, придя в свой кабинет, поставил лампу под письменный стол и завесил ее, чтобы свет не проникал сквозь незатемненные окна наружу. Прошло достаточно времени, и теперь он мог быть уверен, что Рейнебот покинул лагерь, а часовых у ворот больше нет. Записка лежала наготове в верхнем наружном кармане кителя. Цвейлинг потушил лампу и поставил ее обратно на стол. Ощупью пробираясь вдоль окон склада, он прошел в дальний угол, отодвинул в сторону штабель мешков с одеждой и посветил перед собой карманным фонариком. От слепящего света ребенок широко раскрыл глаза и тут же заполз под одеяло.

На дворе Кропинский дернул Гефеля за рукав.

— Смотри-ка!

Все трое уставились на последнее окно, за которым колебался неверный отсвет. Пиппиг вдруг побежал к вещевой камере. Гефель настиг его, прежде чем тот успел ринуться через незапертую дверь в здание, оттащил назад и зашипел:

— Ты с ума спятил?

— Убью собаку! — прохрипел Пиппиг.

Теперь подоспел и Кропинский. Наверху скрипнула дверь. Надо было принимать решение. Трое заключенных перешептывались торопливо и взволнованно.

Гефель исчез в здании, а двое других, как мыши, шмыгнули в темноту ниши под наружной каменной лестницей. Гефель молниеносно закрыл за собой дверь. Над ним раздавалось звяканье подкованных сапог по каменным ступеням. Тусклое сияние от затемненного карманного фонаря, как призрак, скользило вниз по лестнице. В вестибюле стоял мрак. У Гефеля было меньше секунды, чтобы решить, куда спрятаться, да и выбирать, собственно, не приходилось, Оставался только угол двухметрового простенка рядом с входной дверью. Ждать стоя или опуститься на корточки? Повинуясь инстинкту, Гефель мгновенно съежился на корточках у голой стены, убрал голову в колени и обхватил ее руками. Он даже закрыл глаза, словно это могло сделать его невидимым.

Цвейлинг дошел до нижней площадки и направился к двери. Сейчас решится, будет ли ближайший миг счастливым или… Стоит фонарю случайно качнуться в сторону, и Гефель будет обнаружен. Но Цвейлинг направил узкий луч на дверную ручку.

Гефель, затаив дыхание, всем своим существом следил за бешеным бегом секунд. Но секунды пронеслись — и никаких событий не произошло.

С глубоким облегчением услышал Гефель, как открылась и снова закрылась дверь. Загремел вставляемый снаружи ключ, дважды щелкнул замок и заскрипели удалявшиеся шаги..

Гефель поднял голову. С какой невероятной быстротой пришлось ему соображать в эти секунды! Но сейчас было не время для подобных размышлений. Он выпрямился.

Двое в нише под каменной лестницей замерли, стараясь слиться со стеной. Цвейлинг прошел совсем близко от них. Его кожаный плащ блестел, а поднятый воротник упирался в края фуражки.

Длинными ногами, колени которых никогда не сгибались, он шагал по апельплацу, и постепенно его тощая, наклоненная вперед фигура растаяла, как привидение, в дожде и мраке.

Дальше все пошло так, как друзья заранее обсудили и подготовили.

Пиппиг и Кропинский крадучись пошли вдоль здания вещевой камеры. На уровне земли находились световые шахты многих окон подвального этажа. Бесшумно спустились они в последнюю из этих шахт. Осторожно подергали створки окна, и те раскрылись. Оба заключенных проскользнули внутрь.

Гефель в это время находился в первом этаже. Он все обстоятельно обдумал. С крыши соединительного здания он может быстро проникнуть в вещевую камеру, но переправить таким путем ребенка не удастся. Это отняло бы слишком много времени, и опасность попасться была бы слишком велика.

Гефель открыл окно на лестнице и прислушался. В напряжении этой минуты он ощущал, как четко работает его мозг. Это внушало ему веру в успех. Он самым точным образом представлял себе, как все должно произойти. Сначала ждать и прислушиваться. Два-три мгновения, пока не возникнет уверенность, что в ближайшем соседстве нет никого: ни заключенного, ни эсэсовца, который мог именно в эту минуту идти из лагеря. Позади здания тянулся забор, во мраке его не было видно, только слабые красные точки лампочек напоминали о нем. Напротив торцовой стены вещевой камеры стояла сторожевая вышка.

Но она не смущала Гефеля. Часовой не мог его видеть, так как между вышкой и зданием камеры находилась баня. Следующая вышка была на расстоянии двадцати пяти метров. Она была опаснее. Но и об этом обстоятельстве Гефель подумал. При таком дожде и в таких потемках часовому пришлось бы немалое время всматриваться в определенную сторону, чтобы что-нибудь разобрать. Не было никакого основания предполагать, что часовой остановит взгляд на вещевой камере как раз в тот миг, когда Гефель махнет с крыши в верхнее окно. Конечно, могло не повезти. Тогда вспыхнул бы прожектор и… конец!

Впрочем, рискуют жизнью и ради менее важных вещей; и при этом всегда хоть немного полагаются на удачу. Итак, вперед, Андре! Бесшумно перелез Гефель на крышу соединительного здания, лег ничком, прислушался. Тишина! Осторожно подполз он к торцовой стене вещевой камеры, сжался в комок. При первом же прыжке он должен был уцепиться за карниз над головой.

Гефель пригнулся, как бегун на старте, сознание и воля сосредоточились на одной цели, и он изо всех сил бросил свое тело вверх. Руки ухватились, задержались, он повис! Однако подтянуться на руках ему удалось гораздо медленнее и с большим трудом, чем он себе представлял. На какую-то долю секунды Гефелю показалось, что он попал в полосу яркого света и стал для всех видим. Внезапно в нем поднялась волна страха. Жаркая, властная. Но эта волна тотчас же разлилась по мышцам, и мышцы напряглись. Гефель подтянулся наверх. Когда он лбом надавил на оконную раму, ему показалось, что стена, к которой он прижимался, оттолкнула его и он летит вниз. Не долго думая, он отпустил одну руку, распахнул створки, словно это было самым обычным делом, и вот уже его рука крепко держится за раму. Еще рывок — и Гефель очутился внутри. Быстро запер окно, пригнулся, закрыл глаза и испытал блаженное чувство спада напряжения.

Краткий миг расслабленности, и Гефель опять вполне овладел собой. Он отодвинул в сторону штабель мешков с одеждой. Его руки нащупали тело ребенка.

— Это я, малыш! Тихо! Совсем тихонько!

Первоначально Кропинский хотел остаться в вещевой камере и дать себя запереть, чтобы потом забрать ребенка, но Гефель на это не согласился. Если бы Цвейлинг накрыл «гостя», Гефель легче справился бы с гауптшарфюрером, чем поляк.

С мальчиком на руках Гефель поспешил через длинный вещевой склад в канцелярию. Все надо было проделать быстро — в подвальном этаже его ждали товарищи. Ребенок, привыкший к необычайным событиям и подготовленный Кропинским, вел себя образцово. Гефель спустил его на пол, достал на складе одну из стремянок, которые служили для развешивания мешков с одеждой. Такой мешок, как будто случайно забытый, висел на стремянке. В нем лежала длинная веревка. Гефель вынул ее, усадил ребенка в мешок, завязал отверстие и прикрепил веревку к мешку. Потом он поставил стремянку на стол и влез по ней. Рядом с дымоходом находился люк для выхода на крышу. Избегая малейшего шума, Гефель открыл люк и снова стал вслушиваться в темноту, затем с веревкой в руке выбрался на скат крыши. Прячась позади люка, он потянул за веревку и вытащил мешок наверх; распластался на крыше, подполз к низенькой дымовой трубе и прислушался. Потом решительным движением поднял мешок и спустил его в трубу.

В подвале Пиппиг и Кропинский, открыв дверцу дымохода с напряжением прислушивались к звукам сверху. Нетерпеливый Пиппиг просунул голову в тесное отверстие. Видеть он ничего не мог, в дымоходе стояла кромешная тьма. На лицо ему падала сажа. Пиппиг вытащил голову из трубы и, чертыхаясь, вытер запорошенные глаза. Веревка шуршала, задевая за острые края устья дымовой трубы. Что, если она перетрется?

Гефель испугался и остановил ее, быстро соображая, что делать. Затем пренебрегая опасностью, выпрямился, держась за трубу, подложил под веревку руку, и отпустил ее.

Веревка соскользнула с рукава на голое запястье и начала разматываться, сдирая с руки кожу. Чтобы не застонать, Гефель прижался лбом к трубе. Наконец из подвала был подан условный сигнал — кто-то дернул за веревку. Гефель ослабил ее. Сунув ободранную руку под мышку, он в изнеможении опустился на крышу. Так просидел он довольно долго, пока боль не утихла.

В подвале двое друзей старались протащить мешок сквозь отверстие дверцы. Мальчик застонал.

— Мариан, что ты! Осторожно!

Кропинский остановился и начал шепотом уговаривать ребенка. Мальчик умолк и задвигался. Придерживая свисающую часть мешка, Кропинский помогал ему, и ребенок сам протиснулся наружу из узкого отверстия.

— Тут он?

— Тут.

Кропинский дрожащими пальцами развязал веревку и открыл мешок.

— Слава богу! — вздохнул Пиппиг. — Вот уж действительно роды с наложением щипцов!