Алтарь Тристана - Анна Малышева

– И вы не слышали! – кивнул Георгий с видом полного удовлетворения. – Все забыто, я же говорю. А тогда о нем все шептались… Это случилось здесь, рядом, на Петровке. Я мог бы показать вам дом, но не могу на него смотреть. Уж простите… Это произошло осенью, в октябре… Нашли два трупа в квартире, принадлежавшей ордену иезуитов. Убили двух священников. Убийцу скоро нашли, он что-то плел в свое оправдание, но был осужден как виновный. Кто-то плакал, кто-то молился, кто-то сплетничал. А теперь, видите, все забыто… Отец Отто Мессмер – это и есть мой земляк, и еще с ним был убит отец Виктор Бетанкур. Вы хоть имена этих священников помните?

– Я их вообще слышу впервые! – призналась Александра. – Должна вам сказать, я не прихожанка этого храма и не католичка. Я крещена в православие, в детстве, бабушкой, но вообще далека от церкви. Разве зайду где-нибудь фрески посмотреть, иконы, витражи…

– Но заходите же! – заметил собеседник. – Значит, церковь вас зовет.

– Не сама церковь, но…

– Не спорьте, – мягко возразил Георгий. – Вы ходите именно в церковь, не в музей и не в выставочный зал, где иконы и витражи бывают куда как лучше! Просто сейчас церковь говорит с вами на языке, который вы пока не понимаете. Однажды вы поймете, что она вам хочет сказать, и уже останетесь в ней сознательно.

– Хорошо, – сдалась художница, – спорить я не буду, не о чем. Говорить о том, что еще не произошло, вообще не в моих правилах…

Она ощущала глухое раздражение. Этот человек, совсем ее не знавший, живший какой-то очень далекой и непонятной ей жизнью, говорил о ее будущем с видом полного на то права; и самым удивительным было то, что его слова, как будто случайные, находили отклик в ее сердце.

Собеседник, казалось, уловил настроение Александры и заговорил другим, безлично-любезным тоном:

– А вам, как художнику, понравилась наша церковь? Говорю «наша», потому что хожу сюда, когда живу в Москве. Я ведь на две страны существую.

– Церковь интересная, – в тон ему, любезно ответила Александра. – Хотя, честно вам скажу, меня больше привлекает архитектура более ранних эпох. Там классицизм, а я, если на то пошло, поклонница романского стиля, готики. В Москве таких старинных католических храмов нет, конечно. Больше всего мне понравились статуи. Сам Святой Людовик, например… Он немножко сусальный, конечно… Но очень выразительный.

– Да, да, статуя прекрасная…

Потеплевшие было глаза собеседника вновь приобрели отсутствующее выражение, словно тема разговора перестала его привлекать. Взгляд устремился в окно, но был прикован не к фигурам спешивших мимо прохожих, а к некоей неведомой цели. Александра допила кофе, съела пирожное и уже собиралась распрощаться, но Георгий внезапно заговорил снова, словно продолжая фразу, с которой начал свои откровения.

– Сперва он убил отца Виктора, но не ушел, а сутки оставался в квартире и пьянствовал… Спокойно выходил за спиртным в магазин, в рубашке, испачканной кровью, затем возвращался в квартиру, где лежал труп… Потом приехал из командировки второй священник – это был отец Отто, занимавший другую комнату. Убийца не ожидал, что сосед появится, и убил его тоже, чтобы скрыться. Это было двадцать седьмого октября…

– Ужасно! – содрогнулась Александра. – Но по какой причине он это сделал? Почему?!

– Кто знает… Когда убивают священника, все равно какой конфессии, ко всем остальным причинам приплетают еще и прямое участие дьявола, одержимость бесами, да и чего еще только не скажут… А потом, убийца был пьян и оставался пьяным вплоть до задержания… – Георгий поднял на Александру усталый взгляд. – Их похоронили не здесь. Отца Бетанкура в Эквадоре, отца Мессмера в Германии. Я навещаю иногда его могилу… Он многое для меня сделал, поддержал в пору душевного кризиса… Не знаю, во что бы я превратился, если бы не он!

– Прошло столько лет… – Александра решилась нарушить вновь повисшее молчание. – Видно, это и впрямь был очень значимый для вас человек, если утрата до сих пор так свежа.

– Да, конечно… Но есть еще кое-что! Дело в том, что я мог тогда погибнуть тоже. – Георгий выдержал многозначительную паузу. – Мы должны были увидеться с отцом Мессмером по делу, он назначил мне встречу на вечер двадцать седьмого, как раз когда вернется из Германии… Был один срочный вопрос, который нужно было спешно решить. Но я не смог прийти, стыдно сказать, по какой причине… – Георгий тяжело перевел дух, глядя в сторону. – Ведь я когда-то очень сильно пил, – признался он, все еще избегая взгляда Александры. – Просто до беспамятства… Запоем… Приходил в себя, занимался делами, вел бизнес, потом опять срывался. Мне никто не мог помочь, да я сам не хотел себе помогать. Жена, уже в Германии, не выдержала и ушла от меня с детьми. Я был совсем уже на краю, когда встретил отца Мессмера, случайно, в церкви. Вот здесь, в Святом Людовике, как раз у его алтаря… Я тогда не молился даже… Просто стоял, полупьяный, и чего-то ждал. Он подошел, заговорил со мной, потом оказалось, что мы знакомы, земляки, общались на родине. Я его едва узнал. Он оказал мне большую поддержку, и я начал бороться… Запои еще случались несколько раз, но я выходил из них легче… Последний случился накануне его гибели. Когда убивали священников, я был пьян, как их убийца… Понимаете? Как их убийца! С тех пор я к спиртному совсем не прикасаюсь… – Он растер ладонью покрасневший лоб и взглянул на женщину, молча сидевшую напротив. – Я никак не могу понять, что тогда произошло? – спросил он не то ее, не то себя самого. – Почему я вдруг напился, да так ужасно, ведь этого давно уже не случалось? Благодаря этому я, получается, остался в живых. Но если бы я не напился, а пришел в указанное время, может быть, я смог бы предотвратить убийство отца Отто? На двоих убийца не напал бы. Я следил за судебными заседаниями… Это было ничтожество, дегенерат с уголовным прошлым. Он не напал бы на двоих, он и священников убивал поодиночке, ударом в затылок. От нас двоих он попросту бы убежал…

– Не думайте об этом! – подалась вперед Александра. – Вы не можете знать, как бы все повернулось…

Ей было по-настоящему жалко этого человека, лишившегося поддержки, которую он однажды нашел, бесцельно кружащего между церковью, где он встретил надежду, и улицей, где погиб подаривший ее священник.

– Конечно, не могу, – признал Георгий. – Но эти мысли меня не оставляют. Потому я и решил сделать алтарь. Конечно, не такой грандиозный, как наш алтарь Святого Людовика… Я хотя и крещен с детства, но, пока в эту церковь не зашел, не знал, что есть такой святой. Потом уж мне отец Мессмер и историю его рассказал, как король Людовик Девятый устраивал крестовые походы, как умер в Тунисе, со своим сыном Тристаном… Казалось бы, я был взрослый человек, побитый жизнью, а слушал, как сказку, и мне почему-то веселее становилось… Хотя веселиться тогда было не от чего…

– У Святого Людовика был сын по имени Тристан? – перебила Александра, удивленная внезапно мелькнувшим именем, о котором она часто думала последние дни.

– Да, совсем молодой юноша, лет двадцати, – кивнул Георгий. – Когда войско стояло в Тунисе и ждало подкрепления, начались эпидемии. Юноша умер первым, вскоре за ним последовал и отец. Жалко, я не смогу вам рассказать так увлекательно, как рассказывал отец Мессмер! У меня такого дара нет. У меня, – мужчина улыбнулся с печальной иронией, – нет вообще никакого дара!

– Так не бывает! – возразила Александра. – Мы все так или иначе одарены, только не всегда понимаем, в чем он заключается, наш дар. Я вот в юности твердо знала, что у меня дар художника! Училась, пыталась чего-то достичь, всерьез мечтала о славе… Но с годами стала понимать, что мои картины – это совсем не то, что я хочу принести в этот мир. Подарить ему… Нельзя ведь подарить то, чего у тебя самого нет, правда? У меня не было настолько хороших картин, чтобы мне хотелось оставить их миру в дар… И я потихоньку занялась совсем другими вещами – стала реставрировать, занялась перепродажей предметов искусства… Какая уж тут слава, сами понимаете! Но мне это нравится. Нравится разгадывать загадки, скажем так, которых в этом деле много. И у вас есть дар, вне всякого сомнения!

– Какой же?

Александра помедлила с ответом. Мужчина смотрел на нее со странно напряженным, выжидательным выражением, словно то, что ему предстояло услышать, было очень важно.

– Дар помнить добро… И быть верным своей памяти, – произнесла она наконец. – Это очень ценный дар, а то, что он причиняет вам страдания, делает его еще дороже. Вам кажется, что вы могли бы что-то сделать для своего друга тогда… Но я совершенно точно знаю, что вы многое делаете для него сейчас!

Мужчина внезапно поднялся из-за стола, наклонился к художнице и крепко, до боли пожал ей руку. Александра в панике увидела проступившие на его глазах слезы. Плачущие мужчины пугали ее так, что она полностью терялась. Вот и сейчас она не могла ничего сказать в ответ, пока Георгий горячо и сбивчиво благодарил ее. Он вдруг заторопился, словно вспомнив наконец об утраченной цели, вид у него был чрезвычайно воодушевленный. Мужчина расплатился, вновь пожал ей руку на прощание и вышел из кафе, оставив недоумевающую Александру одну за столиком. Повернувшись к окну, она увидела, как он быстро шагает по улице прочь. У него даже походка изменилась – теперь Георгий шел уверенно, словно точно зная, куда он должен прибыть и во сколько именно. У него был вид человека, которого с нетерпением где-то ждут.