Стриптиз в кино - Нэнси Бартоломью

— Что с тобой? — спросила я.

— Ничего такого, Кьяра. Просто чую, мистер Гамбуццо здорово ошибется, если наймет эту женщину на постоянную работу. Она ему тут все перевернет. И под тебя копать будет.

Милый Гордон, спасибо ему за заботу, только, по правде говоря, я не слишком переживала по этому поводу. Работу я себе найду. И может, уже нашла бы, если не одно обстоятельство, которое удерживало меня в этом занюханном городке. Имя этого обстоятельства — Джон Нейлор.

Я посмотрела в сторону стоянки. Вдруг случится чудо и на ней снова появится коричневый “таурус”, а за баранкой — мой Нейлор? Бывший “мой”.

Но ни “тауруса”, ни Нейлора там не было.

Глава 16

С горя я много танцевала и отплясала себе ползадницы. Хотелось одного: забыть… забыть обо всем — о Нейлоре, о том, что случилось с Винус, о запутанных делах Винсента. Я мечтала оказаться в каком-нибудь далеком месте, в такой стране, где бы я все обо всех знала и у меня бы не было из-за этого гвоздя в голове и того же самого в заду.

В какой-то момент мне сделалось так тошно, что я пошла в раздевалку и позвонила оттуда по таксофону родителям. Никто не отвечал, звонок отдавался у меня в ушах громко, как колокол, пока наконец что-то не щелкнуло и я услышала отцовский голос. Но его транслировал древний автоответчик, купленный папочкой в незапамятные времена на “блошином” рынке.

“Привет, — сказал этот голос, — оставьте ваше сообщение. Нас нет дома”.

Я продолжала тупо ждать и потом вдруг произнесла в молчащую трубку, не зная, записывается ли мой голос, или лента давно кончилась:

— Ма, это Кьяра.

Не знаю, что со мной произошло — может, я вдруг почувствовала себя маленькой обиженной девочкой, — но я заплакала.

— Я хотела… — говорила я сквозь слезы. — Я просто хотела, ма… Ничего такого… все в порядке…

По-видимому, мать с отцом не вернулись еще из общественного клуба “Сыновья Италии”. Конечно, они допоздна задержались там: сегодня ведь “Ночь игры в бинго”. Мать сидит сейчас рядом с отцом, в руках карточки, у них жутко серьезный вид. Отец часто просит мать повторить объявляемые номера: он туговат на ухо. Десятилетия тревожных телефонных звонков, завывание автомобильных сирен не могли не отразиться на слухе главы нашей семьи, бывалого пожарного.

Маму вообще-то раздражает эта игра, но она сдерживает раздражение, потому что чувствует, что нужна отцу. Отец потягивает свое кьянти, мать следит за номерами для них обоих. Она тоже позволяет себе выпить вина — маленький бокал, когда уже окончена игра, когда начинает играть оркестр и все танцуют. Она ужасно любит танцы, но у нее не хватает смелости танцевать так, как она может…

Я продолжала стоять у телефонного аппарата с трубкой в руке, рисуя в воображении, как они сейчас танцуют. Как отец — высокий, еще очень крепкий, обнимает ма своими ручищами, и делает это удивительно нежно, что вообще-то на него не похоже, так как он весьма суровый, даже резкий человек. А она почти утыкается головой в ямку на его плече и что-то шепчет ему, какие-то свои маленькие домашние тайны — о себе, обо всех нас. И, судя по выражению отцовского лица, ее слова нисколько не действуют ему на нервы, а, напротив, успокаивают — глаза у него наполовину закрыты, на губах легкая улыбка. Он внимательно слушает.

В клубе “Сыновья Италии” их никто не беспокоит в эти минуты — моих па и ма, когда они медленно танцуют; даже обычно шумные приятели отца умолкают. Это время молчаливого контакта между ними и отцом: они как бы соглашаются с ним, принимают правила его игры и тоже ненадолго перестают ворчать на своих благоверных. Быть может, кто-то из них даже пытается пересмотреть в эти мгновения свои отношения в семье и дает себе слово стать добрее, мягче. И наверное, все завидуют моим родителям, когда видят, как те любят друг друга…

Я все еще стояла, держа трубку возле уха, и слезы катились у меня по щекам: я так соскучилась по дому, по родным, что хотелось умереть.

И тут я сообразила, что автоответчик продолжал работать и записывал мое неровное дыхание, слезы. Мой нервный срыв. И я сказала:

— Я… все нормально, ма… Я люблю тебя. И очень хочу с тобой поговорить…

В трубке раздался щелчок, и вдруг я услышала мужской голос. Это был голос моего старшего брата Фрэнсиса.

— Кьяра, — сказал он с тревогой, — у тебя что-то случилось? Матери нет дома.

Фрэнсис был слеплен из того же материала, что отец: твердый как камень — зубы сломаешь. И тоже пожарный. Но он почувствовал мое состояние.

— Привет, Фрэнсис, — сказала я еще со слезами в голосе. — У меня все в норме. — От этого невинного вранья стало еще хуже, и я снова заревела в три ручья.

— Скажи, что с тобой, сестричка? — закричал он.

— Ничего… ничего. Извини, Фрэнсис. Просто вдруг расклеилась. Бывает, сам знаешь.

Он, видимо, не очень знал, потому что спросил в лоб:

— Тебя кто-то обидел? Ты опять в беде?

Опять… Он, конечно, в первую очередь имел в виду то событие, связанное с “холостяком” Тони, после которого я — уехала из дома, из Филадельфии. А кроме того, он был уверен: я вообще живу под постоянной угрозой. Брат ненавидел мою работу, и все попытки объяснить ему, что, с моей точки зрения, в ней нет ничего оскорбительного, успеха не имели. Сестра-стриптизерша — эти слова звучали для него омерзительно, он не хотел видеть за ними просто еще один вид работы, приносящей к тому же неплохой доход.

— Нет, Фрэнсис, — повторила я. — Ничего серьезного. Просто кое-какие личные проблемы.

— Опять двадцать пять! — проворчал он. — Надеюсь, этот тип не колотит тебя? А не мешало бы!

— Фрэнсис, ты не забыл, что я уже взрослая? — Он ничего не ответил — то ли не хотел, то ли не знал ответа. — Фрэнсис, — повторила я, — передай маме, что я звонила. Просто скажи, больше ничего. И спасибо за внимание, как говорят ораторы.

Я повесила трубку. Это было не слишком вежливо — так обрывать разговор, но у меня уже больше не оставалось сил думать о родном доме, о любви. Тем более говорить об этом. Позвоню ему завтра, извинюсь, если надо…

— Кьяра! Твой номер следующий! — услышала я голос Рыжика и обрадовалась возможности переключить свои мысли и эмоции.

Что ж, если мне фатально не везет в любви, буду танцевать и танцевать, и разыгрывать женщину-вамп, и соблазнять, и принимать соответствующие позы. И зарабатывать на жизнь.

Я помчалась к своему стулу и зеркалу, отвоеванным у заезжей нахалки, а по пути достала из шкафчика костюм по названием “Джейн в джунглях”. Из зеркала на меня глядело распухшее от слез лицо с размазанной косметикой. Я молниеносно навела порядок, пригладила и подколола волосы, переоделась и появилась на сцене, как раз когда ди-джей включил мою выходную песенку.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});