Город и столп - Гор Видал

— Ну уж нет! — сказал Джим так, словно у него от этой мысли заболели зубы. — Я к этому не готов, я сегодня так наработался, что как тряпка.

— Черт! Ты никогда не гуляешь с девчонками, а? — сказал Кен так, словно эта мысль только что пришла ему в голову.

Джим давно уже ждал такого вопроса. У него на этот случай была заготовлена ложь:

— А у меня здесь, в городе, есть одна девчонка. Я с ней регулярно встречаюсь наедине.

Кен сочувственно кивнул:

— Я тебя понимаю. Держи это при себе. Я уже давно сообразил, что у тебя тут есть что-то вроде этого, потому что ты здесь уже давненько. Если бы ты здесь не нашел себе девчонки, то это было бы неестественно, — Кен несколько раз кивнул.

Они доели спагетти, потом Кен спросил:

— А у нее подружки нет? Ты ж знаешь, какие мне нравятся.

— У кого, у нее?

— Ну, у этой твоей девчонки в городе. Есть у нее подружка?

— Нет. По крайней мере, я так думаю. Вообще-то лучше я у нее спрошу. Она редко выходит из дома.

— А где вы познакомились?

Джима раздражала необходимость выдумывать.

— Мы познакомились в УСО (Объединенная служба организации досуга войск). Но я тебе уже говорил, что она редко выходит из дому. Она работает в телефонной компании, — добавил он, чтобы его ложь звучала убедительнее.

— Ага, — Кен помолчал, вертя вилку в длинных пальцах. — На прошлой неделе я познакомился с одной девушкой. Такая, я тебе скажу, аппетитная штучка! У нее квартира где-то на Пайкс-пик, но я тогда так напился, что начисто забыл, где мы с ней были, и имени своего она мне не сказала, и я теперь не знаю, как ее найти. Вот бы ее опять увидеть! Просто кошмар какой-то, в городе полно солдат, а ты никого не знаешь.

— Да, ерунда какая-то. — Джим понимал, что движется в тупик. С каждым новым свидетельством все больше подтверждалась нормальная ориентация Кена. Джим с самого начала знал, что Кен помолвлен с одной девушкой из Кливленда и, как только война закончится, они поженятся. Но, несмотря на обручение, Кен с удовольствием говорил о других девушках. И не раз торжественно сообщал Джиму, что беспокоится, не помешан ли он на сексе, потому что только о женщинах и думает. Поскольку не было никаких свидетельств того, что Кена интересуют мужчины, Джим уповал лишь на двойственность чувств молодого человека, который относился к нему с симпатией.

— Ну, ладно, — сказал наконец Кен, кося глазами на двух девушек. — Раз ты сегодня на это не настроен, то лучше нам где-нибудь хорошенько надраться.

Они прошлись по барам. Джим осторожничал, не хотел напиться. На две порции Кена он выпивал одну. Куда бы они ни заходили, Кен непременно заводил разговор с какой-нибудь женщиной, но, поскольку Джим сказал, что устал, Кен дальше разговора не шел. Он, мол, хороший друг и ради компании сегодня только напьется и все.

Вскоре после полуночи он и в самом деле был уже здорово на взводе. Глаза сделались мутными, язык не слушался. Он опирался на стойку бара, чтобы не упасть. Настало время действовать.

— Пожалуй, нам лучше переночевать в городе, — сказал Джим.

— Точно-точно! Хорошая мысль, — пробормотал Кен.

Ночной воздух освежил их. Джим поддерживал Кена под руку, чтобы тот не спотыкался. Они направились в отель, где обычно останавливались солдаты с суточной увольнительной.

— Двуспальную или две односпальные? — спросил портье.

— А что дешевле, — спросил Джим, заранее зная ответ.

— Двуспальная.

Они сняли номер, который был таким же, как и во всех третьеразрядных гостиницах.

— Ну, я и нажрался, — сказал Кен, глядя на свое отражение в зеркале.

Красная, потная физиономия. Из-под спутанных темных волос смотрят налитые кровью глаза.

— И я тоже, — Джим смотрел на Кена и жалел, что не настолько пьян и побаивается сделать то, что хочет.

— Мамочка! — Кен рухнул на большую кровать, просевшую в середине. — Жаль все же, что нет девчонки. Мы бы с тобой могли закадрить тех двух девчонок в ресторане. Вот было бы смеха! Четверо в одной кровати! У меня был один приятель, который любил такие штуки. Он меня пытался затащить в постель с парой девчонок. Но это не для меня. Я люблю без лишних глаз, чтобы никто не смотрел. А ты?

— И я, конечно.

Кен растянулся на кровати в одежде и закрыл глаза. Джим потряс его. Кен пробормотал в ответ что-то невразумительное. Тогда Джим стащил с него ботинки, потом влажные носки. Кен не шевелился. Но когда Джим начал расстегивать его ремень, Кен открыл глаза и улыбнулся. В этот момент он был похож на порочного церковного певчего.

— Вот это, я понимаю, сервис, — сказал он, шевеля пальцами ног.

— Я думал, ты уже вырубился. Давай-ка раздевайся.

Они разделись до серовато-серых армейских трусов.

Кен бросился на кровать.

— Когда напьешься, спишь, как цуцик, — безмятежно сказал он, закрыл глаза и вроде бы заснул.

Джим выключил свет. Темнота в номере была полной. Его сердце билось как сумасшедшее. Он чувствовал тепло лежавшего рядом Кена.

Его рука медленно скользнула под одеялом и дотронулась до бедра Кена. Джим замер. Его пальцы легко касались упругой плоти. Кен отодвинулся.

— Брось это, — сказал он ясным трезвым голосом.

В висках Джима застучали молоточки. Кровь прилила к голове. Он повернулся на бок.

Наутро он мучился похмельем.

3

Зима была холодной и ветреной. Снег выпадал и таял, но пустыня оставалась сухой, а потому повсюду был песок. Джим почти все время мерз. Днем он сколько мог проводил время на жарком солнце, укрывшись от ветра, однако по ночам ему всегда было холодно.

Кен и Джим вели себя так, словно между ними ничего не случилось. Но Кен был явно смущен, а Джим пребывал в ярости. Они избегали друг друга, и Джим обнаружил, что испытывает неприязнь к этому парню, который когда-то занимал все его мысли.

Это было время одиночества. Друзьями Джим не обзавелся, даже сержант Кервински от него отвернулся — теперь его занимал другой инструктор по физической подготовке, новенький.

В течение этой суровой зимы Джим занимался мучительным самоанализом. Он непрерывно думал о себе и о своей жизни, о том, что сделало его таким, какой он есть.

Он размышлял о своем детстве. Отца Джим не любил, и эту нелюбовь он помнил отчетливей, чем все остальное. Первые его воспоминания — атмосфера безнадежности и несправедливые наказания. С другой стороны, он любил свою мать. Странное дело, он никак не мог вспомнить ее лицо, хотя помнил ее голос, мягкий, усталый, голос южанки. Совсем далекие воспоминания — прекрасное время, нет никаких страхов. Она держит его на руках, ласкает. Но потом родился брат, и все это кончилось. Или так ему помнилось? Больше она никогда не проявляла своих чувств.

Школьные воспоминания были туманными. Джим помнил, что когда-то его привлекали девочки. В четырнадцать лет его весьма интересовала одна пышногрудая девчонка по имени Пруденс. Они обменивались валентинками, а одноклассники дразнили их женихом и невестой. Он предавался сексуальным фантазиям о Пруденс, но потом она перестала его интересовать. Ему исполнилось пятнадцать, и он увлекся спортом и Бобом. И с этого времени для него в мире не существовало никого, кроме Боба.

Затем была жизнь на море. Он по-прежнему содрогался, вспоминая ночь в Сиэтле с Коллинзом и двумя девицами. Теперь он удивлялся тому, как мало тогда понимал. Но и теперь он спрашивал себя, что было бы с ним, не прерви он тогда это приключение. Ему все еще казалось, что если он переспит с женщиной, то станет нормальным. Эта надежда имела под собой мало оснований, но он продолжал верить.

Воспоминания о Шоу, хотя и отравленные тягостным расставанием, были приятными, и Джим улыбался всякий раз, думая о нем. Он многому научился у Шоу и познакомился через него с интересными людьми, которые все еще могут быть полезными для него. А еще он вдруг обнаружил, что жалеет Шоу, а чувство жалости всегда щекочет самолюбие, поскольку приятным образом преуменьшает значение объекта, на который направлено.

Воспоминания о Поле Салливане и Марии Верлен были еще настолько живы, что он не мог их анализировать. Но он чувствовал: и тот, и другая сыграли важную роль в его жизни. Из них двоих он больше любил Марию, хотя и понимал теперь, что никогда не сможет спать с ней даже уже потому, что они слишком часто говорили об этом. Слова заменили действия. Салливан тоже исчезал за потоками слов и эмоций, преувеличенных, но в то же время неопределенных. Что же до Боба, то он исчез как в воду канул. Никто не знал, где он, так по крайней мере выходило со слов миссис Уиллард, которая изредка писала Джиму, сообщая ему то о болезни отца, то о замужестве Кэрри, то о поступлении Джона в университет. Но Джим был уверен, что в один прекрасный день Боб появится вновь и они продолжат то, что было начато тогда у реки, а пока его жизнь словно приостановилась в ожидании.