Глаз Эвы - Карин Фоссум

— Ничто не заставляло. Я сама это выбрала.

— Но как ты могла выбрать такое?

— Это было самое простое. Куча денег за кратчайший срок. И никаких налогов.

— Да, но… Подумай о своем здоровье! Я хочу сказать, ты же сама себя не уважаешь. Отдаешься кому угодно!

— Я никому не отдаюсь, я продаюсь. Кроме того, всем приходится проводить границу между работой и личной жизнью, а у меня с этим никаких проблем!

Она улыбнулась, и Эва увидела, что ямочки на ее щеках с годами стал глубже.

— Да, но что скажет, например, муж, если ты выйдешь замуж, а он узнает?

— Ему либо придется это принять, либо пусть катится ко всем чертям, — коротко ответила Майя.

— Но разве тебе не тяжело с этим жить, год за годом? Ведь тебе же приходится это скрывать?

— А что, у тебя в жизни никаких тайн нет? У всех есть тайны. А ты, кстати, в своем репертуаре, — добавила она. — Обожаешь все усложнять, задаешь слишком много вопросов. Я хочу, чтобы у меня был маленький пансион, хорошо бы на побережье, еще лучше — в Нормандии. Мне хочется, чтобы это был старый дом, который я приведу в порядок сама. Мне нужна пара миллионов, к новому году они у меня будут, и тогда я уеду отсюда.

— Пара миллионов?

Эва не могла найти слов.

— И потом, я очень многому научилась.

— Чему такое может научить?

— Да так, всему понемножку. Гораздо большему, чем можешь научиться ты, когда рисуешь. Мне кажется, это своего рода эгоизм — быть художником. Ты тратишь время только на постижение самой себя. Вместо того чтобы изучать других людей вокруг себя.

— Ты сейчас говоришь прямо как мой папа.

— А как он?

— Да не очень. Он теперь вдовец.

— Да? Я не знала. А что случилось с твоей мамой?

— Давай я тебе как-нибудь в другой раз про это расскажу.

Они помолчали; каждая думала о своем.

— Ну, в профессиональном плане мы с тобой обе — аутсайдеры, — сказала вдруг Майя. — Но я хотя бы деньги зарабатываю. Не будем лицемерить, все мы в конечном счете работаем для денег, правда? Если бы у меня не было денег, чтобы купить себе кусочек торта в кафе, я бы не пережила. Я хочу спросить, а как у тебя с самоуважением?

Эва улыбнулась: подруга отплатила ей той же монетой.

— Плохо, — призналась она. Она больше не могла притворяться. — В кошельке у меня осталось сто сорок крон, а в ящике дома лежат неоплаченные счета на десять тысяч крон. Сегодня мне отключили телефон, и я не заплатила за страховку дома. Но я жду, деньги должны вот-вот прислать. Я получаю стипендию, — сказала она гордо, — от Национального совета по делам художников.

— То есть ты живешь на пособие?

— Нет. Господи, конечно же, нет! — Эва почувствовала, что закипает. — Я получаю эти деньги, потому что моя работа заслуживает внимания; я подаю надежды; благодаря этим деньгам я могу работать дальше и развиваться, чтобы в конце концов встать на ноги как художник!

Она выпалила это, и ей стало легче.

— Прости, — сказала Майя примирительно. — Я не очень разбираюсь в этих делах. То есть, получать стипендию — это хорошо?

— Ну, конечно! Все об этом мечтают!

— Да, а вот мне государство не помогает.

— А ты бы попробовала, попросила, — хмыкнула Эва.

— Пойду еще кофе возьму.

Эва выудила из пачки еще одну сигарету и проводила взглядом пухленькую фигурку. У нее никак не укладывалось в голове, что Майя стала проституткой. Та Майя, которую, как казалось, она так хорошо знала. Но заработать пару миллионов — не кот начихал — неужели это действительно правда? Неужели это так легко? Она задумалась: на что бы она потратила пару миллионов, если бы они у нее были? Она могла бы расплатиться с долгами. Купить небольшую галерею. Нет, это просто невозможно — два миллиона! Наверняка подруга немного привирает. Хотя раньше она не врала. Они никогда раньше не врали друг другу.

— Вот, пожалуйста! Надеюсь, ты не подавишься этим кофе, узнав, откуда у меня деньги.

Эва рассмеялась.

— Нет, вряд ли. Кофе так же хорош, как раньше.

— А то я не знаю! То, что нам нужно, то, что мы хотим купить, — именно это и заставляет нас двигаться вперед. И добившись своей цели, мы на какой-то момент останавливаемся, а потом ставим перед собой новые цели. Во всяком случае, я. Благодаря этому я чувствую, что живу: что-то происходит, я двигаюсь вперед. А ты? Давно ли ты стоишь на одном месте? В художественном плане и в плане денег?

— Ну, довольно давно. Лет десять, не меньше.

— И моложе ты тоже не становишься. По-моему, картина довольно грустная. А что ты пишешь? Пейзажи?

Эва глотнула кофе и приготовилась защищаться:

— Это абстрактная живопись. К тому же мои картины черно-белые.

Майя терпеливо кивала.

— Понимаешь, у меня своя, особая техника, которую я развиваю многие годы, — объясняла Эва. — Я натягиваю холст нужного размера, загрунтовываю его белым, потом накладываю светло-серый слой, а когда он высыхает, я накладываю темно-серый слой, и так далее, пока не дойду до совсем черного. А потом все это сохнет. Долго. В конце концов я получаю совершенно черную поверхность. И моя задача найти на ней свет.

Майя вежливо слушала.

— И вот тогда-то я и начинаю работать, — продолжала Эва, все более и более воодушевляясь. Не часто кто-то соглашался слушать ее; это было просто восхитительно — рассказывать о том, как ты работаешь, и она решила использовать шанс на все сто. — Я как бы выскребаю картину на холсте. Я работаю старым скребком и еще стальной щеткой. Иногда — наждачной бумагой или ножом. Если я скребу слабо, появляются оттенки серого, если с силой, то добираюсь до самого нижнего слоя, до белого, тогда в картине много света.

— Но что же на них изображено?

— Не знаю. Тот, кто смотрит на картину, должен сам понять, что он видит. Это происходит как бы само по себе. Там только свет и тень, свет и тень. Мне они нравятся, я считаю, они прекрасны. И точно знаю, что я большой художник, — закончила она упрямо.

— Вижу, что от скромности ты не умрешь.

— Нет. Это всего лишь «необходимая суровость продуктивного эгоиста». Цитата из Шарля Мориса.

— Наверное, я чего-то не понимаю. То, что ты рассказала, конечно, здорово, но это не сильно помогает, когда их никто не покупает.

— Я не могу писать картины, которые люди хотели бы купить, — сказала Эва подавленно. — Я должна писать картины, которые я сама бы хотела иметь. Иначе это не искусство. Это заказы. Просто картинки, которые народ хотел бы видеть у себя в гостиной над диваном.

— У меня в квартире есть кое-какие картины, — произнесла Майя с улыбкой, — интересно, что ты о них скажешь.

— Ну… Насколько я тебя знаю, они красивые, красочные, с птичками, бабочками и все в таком роде.

— Твоя правда. И что, я должна их стыдиться, по-твоему?

— Не исключено, особенно, если много за них отдала.

— Так оно и было.

Эва тихонько засмеялась.

— Всегда думала, что художники рисуют кистью, — сказала вдруг Майя. — А ты никогда не используешь кисти?

Никогда. При моей технике все начинает проявляться, когда я работаю скребком. Весь свет и вся тьма. Мне надо только найти их, вывести на свет Божий. Это страшно интересно — я никогда не знаю, что найду. Я пробовала писать кистью, но у меня ничего не вышло, кисть была как искусственное продолжение руки, я словно бы не могла приблизиться к холсту. У всех художников своя техника, я придумала свою. И мои картины не похожи ни на чьи. И я должна продолжать работать так же. Рано или поздно мне повезет. Я непременно встречу галерейщика, который будет думать так же, как и я, и даст мне шанс. И сделает так, чтобы я могла организовать персональную выставку. Мне нужно-то всего пару положительных отзывов в газетах, может быть, интервью, и тогда все будет в порядке. Дальше все пойдет само собой. Я в этом просто уверена, и я не собираюсь сдаваться. Не дождутся!

Она говорила и чувствовала себя еще более упрямой. Ощущать это было приятно.

— А ты не можешь пойти работать? Я хочу сказать, найти себе какую-нибудь нормальную работу? Чтобы иметь постоянный заработок. Ты могла бы писать свои картины по вечерам, например.

— Две работы? И еще Эмма? Майя, я ведь не лошадь.

— Ну и что? Я ведь работаю на двух работах. Надо же что-то в налоговой декларации писать.

— А что ты делаешь?

— Работаю в Кризисном центре.

Эва не могла не рассмеяться, настолько парадоксальной была ситуация.

— Не вижу в этом ничего смешного. Одно не мешает другому. Я работник хороший, — заявила Майя решительно.

— Не сомневаюсь. Но наверняка не сомневаюсь, что твои коллеги понятия не имеют, чем ты занимаешься помимо работы в Центре.

— Конечно же, нет. Но на самом деле я гораздо больше подхожу для этого Кризисного центра, чем остальные женщины, которые там работают. Потому что лучше знаю мужчин и то, что заставляет их поступать так, а не иначе.