Наше всё! - Алексей Зинин

Что касается интриг, переворотов, то это вообще не мое. К тому же я слишком сильно люблю «Спартак», чтобы взрывать в нем обстановку. Это не значит, что я осуждаю Диму Аленичева — я его люблю и уважаю. Просто я человек миролюбивый.

Один раз меня все–таки захлестнули эмоции, и с тех пор я для себя решил, что подобного повториться не должно. Случилась та скверная история при Чернышове. Накануне матча с «Ураланом» Андрей позвал нас с Владом Ващуком к себе и попросил у нас совета. Влад тогда толком не набрал кондиции после тяжелой травмы, и для игры в линию ему не хватало скоростенки. Вот он и предложил попробовать его на позиции либеро, тем более в киевском «Динамо» он провел на ней сотни матчей. Я друга поддержал, потому что зонная страховка тогда была не отлажена. Чернышов нас послушал, но за пять минут до финального свистка мы пропустили гол и победа от нас ускользнула. После матча в раздевалку влетел один из членов многочисленного тренерско–административного штаба Чернышева (фамилию этого человека не называю, конфликт давно исчерпан) и начал на нас с Владом орать. Границу допустимого он тогда перескочил капитально. И мне ничего не оставалось, как ответить. Влад, естественно, тоже молчать не стал. А Чернышов все это время ходил в уголочке, руки за спину, как будто он здесь сторонний наблюдатель. Жуткая история, совершенно дикая для меня.

В тот период в «Спартаке» корпоративная этика как явление переживала трудные времена, и через двадцать–тридцать минут после инцидента о нем знало все спартаковское окружение. Я еще в машину сесть не успел, а мне уже стали звонить ребята из других клубов. Было неприятно, что очередной, пускай и не самый страшный, удар по имиджу «Спартака» нанесен при моем непосредственном участии.

Я потом десятки раз прокручивал тот эпизод. С одной стороны, корил себя за то, что не сдержался. С другой, понимал: у меня не было иного выхода. Тогда в команде появилось много новичков, очередные иностранцы подъехали, и если бы мы с Владом промолчали, люди нас после этого не смогли бы нормально воспринимать. Потому что спорт — это такой мир, где ты обязан отстаивать свою честь и свои права.

У Чернышова, безусловно, были интересные идеи, он стремился развиваться, однако я всегда чувствовал, что от него исходит какая–то опасность для всей команды. Это было на уровне подсознания. Но я ни до, ни после конфликтной ситуации в раздевалке с Андреем в полемику не вступал и вообще никоим образом старался не подрывать его авторитет. Я очень не хотел, чтобы мой родной клуб превратился в растревоженный муравейник. Недавно прочитал интервью Алексеича, где он сказал, что с Титовым у него не было никаких проблем. И это действительно так. Однако предчувствие меня, увы, не подвело, и бромантановая трагедия в «Спартаке» случилась именно в чернышовский период работы.

Моя же совесть перед Андреем Алексеевичем чиста. Точно так же как и перед любым другим наставником. Потому что я, и это не пустые слова, никогда не отбывал номер и всегда стремился принести пользу. Наверное, все наставники это прекрасно осознавали.

Для тренера важно уметь верить в игрока. Не просто в кого–то, а в конкретного игрока, на которого ты рассчитываешь. Футболист всегда чувствует такое отношение, и за спиной у него тут же вырастают крылья. Элементарный пример — Рома Шишкин. Мальчишке было девятнадцать лет, когда Григорьич Федотов поставил его в основу «Спартака». Ромка сыграл фантастически для своего возраста. От него не убежишь! Он мне очень Парфешу напоминает. Умненький, злой и даже в воздухе так же действует: выпрыгивает и зависает, прекрасно нивелируя недостаток роста. А разве смог бы Шиша заиграть, если бы тренер в него не поверил?

Мне, к счастью, повезло. У меня не было такого, чтобы клубный тренер не связывал со мной особых надежд. Вот в сборной случалось всякое. Валерий Георгиевич Газзаев тогда был убежден, что плеймейкер в современном футболе не нужен. Он объяснил, что моей позиции в его схемах не существует. И я это принял как должное. У Семина был Димка Лоськов. Я на месте Юрия Палыча тоже делал бы ставку на тех, кого хорошо знаю. Так что и здесь никаких обид нет. Куда важнее то, что ко мне серьезно, по–настоящему относились главные тренеры в моей жизни: Романцев, Федотов, Ярцев. Георгий Саныч верил в меня безгранично. Когда у нас с Юрком Ковтуном в сборной нашли этот чертов бромантан, Саныч пришел и сказал: «Ребята, я с вами!» Он постоянно меня в той ситуации поддерживал. Некоторые потом говорили, что своим безграничным доверием Ярцев поспособствовал тому, что меня отлучили на год от футбола. Ведь ему же было известно, что у спартаковцев имелись проблемы с допинг–контролем, к тому же у меня был сильно поврежден палец на ноге. Но Саныч все равно вызвал меня на сборы и заявил меня на противостояние с Уэльсом. Я был признателен ему за это и безумно хотел помочь. И считаю, что хотя бы минимальный вклад в общий успех внес, поскольку решающий гол в отборочном цикле мы забили тогда, когда я был на поле. Так вот за тот срок, что я отбывал свою дисквалификацию, думал о многом. В том числе и о том, что бы я изменил, если бы можно было отмотать пленку жизни назад. И пришел к выводу, что все равно бы поехал на тот сбор, потому что таким доверием, какое было (и, полагаю, есть) у Ярцева ко мне, надо дорожить! Всегда буду помнить, какую роль Георгий Саныч сыграл в моей карьере, никогда не забуду, как он кричал на меня, ни в чем не повинного, после домашнего матча с «Нантом» и, скорее всего, сам того не осознавая, укреплял таким образом мою уверенность в себе. И в наших отношениях за долгие годы ни разу не было охлаждения.

Когда зимой 2007‑го услышал страшное известие о том, что убили сына Ярцева, мне стало жутко. Я очень сильно переживал за своего тренера. И хотя с тех пор минуло немало времени, хочу выразить Георгию Александровичу соболезнование и произнести слова поддержки. Георгий Саныч, мужества Вам и терпения!

* * *

Олег Иванович всегда подчеркивал, что мы для него все равны. Наверное, так должно было быть, но это же нереально, потому что Романцев тоже человек. Разве мог он одинаково воспринимать, допустим, Аленичева и Лутовинова?! Их вклад в результаты и атмосферу команды слишком разнился. Поэтому у Олега Ивановича, как и у любого тренера, были игроки, которым он симпатизировал чуть больше, чем остальным. Изначально его любимчиками являлись Илья Цымбаларь и Юра Никифоров. Они появились в межсезонье 1992–1993 годов, и до 1996‑го

Иванович неизменно называл их Илюша и Никоша. В 1996‑м с приходом Георгия Саныча Ярцева и в связи с образованием новой команды произошли большие перемены. На первый план в коллективе вышел Андрей Тихонов, но, полагаю, у Романцева он никогда не был в фаворе. Тиша, хоть и давал результат, был в условной иерархии Ивановича в лучшем случае месте на пятом–шестом. С 1997‑го номером один для Романцева стал Алень. Причем без вопросов! Олег Иванович звал Димку Алешкой, настолько трепетно к нему относился. И когда Аленичев в 1998‑м пришел с готовым контрактом «Ромы» и сказал, что уезжает, для Романцева это был серьезный удар. С тех пор к своим любимчикам он стал относиться куда сдержаннее.

Но и до 1998‑го, и после быть любимчиком Романцева — это, скажу я вам, совсем непросто. На тебе лежит повышенная ответственность, и если дела в «Спартаке» не клеятся, с тебя главный тренер спросит так, как ни с кого другого.

Несмотря на то что у нас с Олегом Ивановичем, как мне представлялось, на протяжении многих лет были доверительные отношения, один на один мы практически не общались. В тот период он уже четко выдерживал с игроками дистанцию. Если и вызывал меня к себе, то, значит, нужно было решать со мной как с капитаном общеколлективные проблемы. У Иваныча были очень четкие внутренние разграничения: если команда не готова функционально — значит виноват он; если команда не готова тактически — значит опять виноват он. И на нас это не переносилось. То есть мое редкое участие и участие других лидеров заключалось лишь в решении каких–то общих организационных вопросов. Несколько раз обсуждали кое–какие нюансы по составу, по отдельным игрокам. Лишь однажды мы с ребятами попытались претендовать на что–то более глобальное. Посовещались между собой я, Тихон, Витюшка Булатов, Парфеша, Коля Писарев на предмет того, чтобы замолвить словечко за одного в общем–то приличного специалиста по физподготовке. Долго решали, кто же из нас должен отважиться произнести Олегу Ивановичу фразу: «Давайте возьмем еще одного тренера». Помню все как в тумане.

Постучались в кабинет главного, он сидит курит: «Слушаю вас, ребята!» Мы что–то пробубнили, и кто–то все–таки предложил взять тренера по физподготовке. Я не сомневался, что сейчас грянет гром. Внутри все сжалось. Украдкой посмотрел на Романцева. В глазах у наставника блеснул опасный огонек — знак того, что наша миссия провалилась: «У вас проблемы с физподготовкой, нагрузки вам не хватает? Идите, я все понял. Будем больше работать».