Сердцебиение - Кэндзи Маруяма

— Куда это вы собираетесь ехать? — тут же спросил парень.

Я, не отвечая, продолжал крутить руль. Тогда парень положил руку мне на плечо и сжал его. Плечо сразу онемело, пальцы разжались. Ну и силища. Я хотел сбросить его руку, но куда там. Глядя мне в лицо злобно прищуренными глазами, парень легко вернул руль в прежнее положение.

— И так сойдет, — тихо сказал он и отпустил мое плечо. — Мне этого достаточно.

Я, низко опустив голову, ждал, пока левая рука вновь обретет чувствительность. Весь мой запал куда-то исчез.

— Ну, давайте трогаться, — сказал парень своим всегдашним вежливым голосом.

— Вам действительно этого достаточно? — все-таки спросил я.

Парень скривил губы и кивнул. Потом, буркнув «спасибо», стал пить сок. Я медленно тронулся с места. На поросшей травой дороге по-прежнему не было других машин, кроме нашей. У меня из головы не выходила та женщина. Парень пил сок, сосредоточенно уставившись на банку. Машина понемногу набирала скорость, но особенно я не гнал.

Позади остались и долина, и извилистая лесная дорога, и перевал, а мы все молчали. Парень почти не шевелился, только моргал. Я смолил сигарету за сигаретой, не отрывая глаз от дороги. Напряжение немного спало — во всяком случае, приступ ярости прошел.

Я вел машину и думал об отце. Перед смертью он оставил все свои бонсаи моему старшему брату. «Будешь умирать, передашь их своему сыну», — завещал он. Брат отнесся к последней воле отца с благоговением. Даже в отпуск перестал ездить — пятьсот деревцов требовали постоянного ухода. Перед самым концом отец сказал такую вещь: «Когда подумаешь, сколько живет бонсаи, умирать совсем не страшно».

Полдесятого. Мы уже выехали на автостраду. Надо бы где-нибудь перекусить. Есть неохота, но пива я бы выпил. Как назло, на глаза без конца попадались пивные автоматы. Я прямо извелся. Сейчас бы кружку свежего, пенного пивка — и ничего больше не нужно. И хоть завтра не наступай. Пускай потом руль вырвется из рук и мы кубарем полетим под откос. Парню подобная смерть, наверное, пришлась бы не по вкусу, а по-моему, для таких, как мы с ним, — в самый раз.

Я прожил на свете четыре десятка лет, но к жизни так и не притерся. Боюсь, что и в мире ином подходящего места для меня не сыщется. Мы с парнем оба белые вороны, надо уяснить это себе как следует, тогда жить будет проще. Меня вдруг разобрал смех. Накатило — не удержишься, и я загоготал дурным голосом. Тут мне стало еще смешней, так зашелся, что никак не мог остановиться. Только смеялся я один. Парень даже не улыбнулся, сидел с каменным лицом. Приступ веселья прошел, я проглотил последний судорожный смешок вместе со слюной и затих.

Время было за полночь. Я лежал в кровати, накрывшись с головой одеялом. Меня била дрожь, но не от слабости и не от холода. Как только мы вернулись на виллу, я вдруг заметил, что сигарета дрожит в моих пальцах, и тут же затрясло всего — с головы до ног.

Мы так поздно попали домой оттого, что остановились по дороге поужинать. Наконец-то я смог накормить парня как следует — впервые за весь день. Он умял две большие тарелки рамэна7 и выпил несколько стаканов воды. Мне же еда совсем не лезла в горло. Даже пива, о котором столько мечтал дорогой, не заказал.

Парень вышел из ванной минут тридцать назад. Почистил зубы, зашел в туалет и поднялся к себе. Ничего необычного в его поведении я не заметил. Заснет ли он сегодня ночью? Без снотворного, без алкоголя? Я, например, глаз не сомкну, это точно.

После ужина мы проехали через город. Улицы и привокзальная площадь были празднично разукрашены. На деревьях красовались разноцветные флажки, над цветочными часами установили большую арку из ветвей криптомерии. Повсюду суетились полицейские патрули, вдруг начавшие ревностно гонять нарушителей правил стоянки. Представляю, сколько фуражек тут будет завтра. Наверное, не меньше, чем встречающих.

Но я не знаю, в котором часу прибудет тот. То ли утром, то ли после полудня. То ли на рассвете, то ли поздним вечером. Скорее все же утром, ведь именно к этому времени С. велел быть на вилле. Хотя кто знает — может, он хочет, чтобы парень утром хорошенько отдохнул, а акция намечена на более позднее время. Наверное, С. и не думал, что так быстро обернемся. Рассчитывал, что прощание займет больше времени. Однако парень решил по-своему. Просто заглянул в окно, а когда его заметили, взял и сбежал. Странное какое-то, одностороннее прощание. «И так сойдет», — сказал парень.

Если это был его родной дом, то начиная с завтрашнего дня для троих людей, бежавших за нами, настанут трудные времена. Конец их мирному житью. Вероятно, придется сниматься с родных мест и переезжать куда-нибудь, где их никто не знает. Могу представить, что за гости нагрянут завтра в тихий рыбачий поселок и какой там начнется тарарам. Парень не может этого не понимать.

Виллу тоже перевернут вверх дном. Не пройдет и полдня, как установят мою личность. Фотографию мою раздобыть проще простого: у бывших соучеников есть выпускные карточки, в фирме наверняка остались снимки совместных поездок и экскурсий, у жены тоже что-нибудь найдется — нет, она, скорее всего, мои фотографии выкинула. Одним словом, спрятаться мне не удастся. Что я скажу на допросе? Буду твердить, что ничего не знал, только вряд ли этот номер пройдет. А может, мне помалкивать, ни слова не отвечать на град перекрестных вопросов?

Дрожь никак не унималась. Но я трясся не от страха. Если б от страха, то что мне стоило сию же минуту одеться и бежать отсюда? Нет, мое сердце, словно зажатое тисками, замирало в странном, хмельном трепете. Никогда в жизни я еще не испытывал такого смятения.

Казалось, что все сорок лет своей жизни я прожил ради одного завтрашнего дня. Ну и пусть, отступать уже поздно и незачем. Сейчас на жесткой кровати лежал не тот человек, который некогда решил отгородиться от всего мира. Дрожь дрожью, но тело горело огнем... Утром, видимо, позвонит С. Даст какие-нибудь особые инструкции? Или просто велит доставить парня в город? Если С. попросит помочь, я согласен. Может, я смогу каким-нибудь образом отвлечь внимание от парня. А что, это совсем несложно.

Дрожь стихала. Но сон все равно не шел. Слишком о многом надо было поразмыслить до того, как наступит рассвет. Я так и не решил, что делать, когда все кончится, бежать куда глаза глядят или остаться здесь? Следовало хотя бы вещи собрать, но заниматься этим было неохота.

Повернувшись на другой бок, я взглянул на часы. Почти два. До утра еще долго. Солнца, похоже, не будет. Бог с ним, с солнцем, дождя бы хоть не было — все небо в тучах. Как там парень? Неужели спит? Так молод и столько выдержки — может, и уснул. Наверху тихо — ни шорохов, ни шагов.

А что, интересно, сейчас делает С.? Должно быть, он уже где-нибудь в этих местах и бинокль посильнее прихватить не забыл. Возможно, снял номер в той самой гостинице, что выходит окнами на привокзальную площадь. Или уже продумывает следующий шаг? Разрабатывает план, как наиболее эффективно использовать потрясение, которое вызовет завтрашняя акция. Можно предположить и такой вариант: сделав все, что было в его силах, С. теперь спокойно сидит и ждет результата. Есть ли у него семья? Неужели можно заниматься такими делами, имея жену и детей? Если ему это не мешает, значит, он человек совсем иного склада, чем я.

Я встал с кровати, но не для того, чтобы собирать вещи. Мне захотелось сходить на кухню и выпить. Пиво меня бы не спасло, только что-нибудь крепкое, даже если потом вывернет наизнанку. Стараясь не шуметь, я налил в стакан виски и плеснул немного воды. Зажмурил глаза, залпом выпил все до последней капли и туг же налил еще. В глаза почему-то бросались одни ножи — то хлебный, то десертный. Внутри потеплело, но сразу же к горлу подступила тошнота.

Я едва успел согнугься над раковиной. Желудок свела судорога, только что выпитое виски пошло обратно. Я изо всех сил старался не делать шума, но из горла все же вырывались всхлипы. Рвота никак не кончалась, меня било в конвульсиях, ноги подкашивались, я едва стоял. Выворачивало сильней, чем при отравлении. Вдруг вспомнилось, как мучилась токсикозом жена и в первую и во вторую беременность.

Я обессиленно сполз на холодный пол и долго лежал так, согнувшись пополам. Каждый раз, когда подкатывало, вставал, совал голову в раковину и блевал, давясь хрипом и стоном. Не надо было пить. Лежа на полу, я пытался успокоить дыхание. Один раз, приоткрыв на секунду глаза, я увидел парня. Он стоял передо мной, сжимая в руке то самое, с рукояткой, обтянутой велосипедной резиной. Я зажмурился, а когда снова глаза, парень исчез. Поднявшись, я заглянул и в гостиную, и на лестницу, и даже в туалет, но никого не было.

Тогда я вернулся на кухню и открыл окошко, чтобы выветрился запах рвоты и виски. Дождь. На улице шел дождь. Видно, только начался. Я тщательно прополоскал рот. Несколько раз резко оглядывался, но парня больше не видел. К себе я не вернулся, а вышел, не обуваясь, на террасу. Лежавший в углу пес встал и подошел ко мне, но не слишком близко, так, чтобы на него не капало. Я остановился у самых перил и долго стоял, всматриваясь в темноту. Вдруг показалось, что я сплю и никак не могу проснуться. С тех пор как я попал на виллу, все происходило будто не наяву, а во сне. Я вымок до нитки, но зато прошла тошнота. Придвинув кресло, я сел. Отчего-то на душе стало хорошо и спокойно. Крутом — кромешная тьма, у парня наверху тоже было темно.