Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не упоить ли ты их часом собрался? — с сомнением поинтересовался князь. — Только боюсь, что на печенегов всех наших винных запасов не хватит. Разве что по глоточку каждому перепадет.
— Задумка моя пусть пока в тайне останется. — Добрыня нахально подмигнул Владимиру. — Если добьюсь своего, то не важно, каким способом. Но и ты, надежа-князь, о своем обещании не забудь. Коль спасу Киев и живым назад вернусь, ты любое мое желание обязан исполнить.
— Про любое желание я лишку хватил. Любое желание — это чересчур, — похоже, пошел Владимир на попятную. — Бывают ведь желания невыполнимые. Вдруг ты пожелаешь на великокняжеский стол войти и самолично править. Или дочек моих невинных в свою опочивальню потребуешь.
— Не по чину мне, князь, на твою наследственную власть зариться. Прадед мой, говорят, на Рюриковой ладье простым черпальщиком состоял, даже не гребцом. Лишки воды из ладейного нутра бадейкой удалял. Нынче золотари схожими бадейками дерьмо из отхожих мест черпают… Что касается дочек твоих, они мне и даром не нужны. Хотя красавицы, конечно, на загляденье. Только зачем кроту голубка? Я на старости лет привык срамными бабами обходиться. Поэтому желаний моих не опасайся. Как служил тебе прежде верой-правдой, так и дальше служить буду. Хоть вирником, хоть чашником, хоть стольником, хоть портомоем. Но от уговора нашего не отступлюсь. Желание свое стребую. Поглядим, надежа-князь, хозяин ли ты своему слову.
— Дерзишь, Добрынюшко? — Глаза Владимира сузились, как у кошки, высматривающей мышь. — Полагалось бы наказать тебя примерно, да ведь сам на верную смерть идешь… Если свидишься с ханом Ильдеем, привет ему передавай.
— Уж непременно! От тебя, князь-батюшка, привет, а от себя самого укоризну. — Добрыня вновь поклонился, на сей раз чуть пониже.
— Погоди, боярин! Послушай, что я тебе скажу, — заторопился воевода Турьяк. — Нам-то как быть? На полатях дремать аль к осаде готовиться?
— Это, братцы, ваша забота. — Добрыня развел руками. — Как вам вернее кажется, так и поступайте. Весточка от меня до Киева через пару дней дойдет. Отсрочка небольшая. За такое время рать не соберешь, рвы не углубишь и стены не надстроишь. Разве что котлы для вара на забралы [48] втащите, если их еще ржа не съела. Эх вы, воители! Запустили оборону. Вольно вам было прежде за княжеской казной да за варяжской спиной укрываться. А теперь сами хлебнете лиха.
— Ядовит ты, боярин, ровно змея. — отозвался воевода. — Так и тщишься побольнее ужалить. Видно, недаром столько врагов имеешь.
— Да ведь у нас такой обычай от пращуров ведется. Добро творить — врагов множить. Уж и не знаю почему, но если я Киев спасу, меня все обитатели от мала до велика проклянут, а уж вы, лизоблюды и приживалы, тем паче.. Другое дело — разорить полгорода. Вот тогда все зауважают и детям своим закажут.
Через Днепр переправлялись выше Синявинского брода, у которого, как говорили рыбаки, видели всадников с нездешними бунчуками на пиках. Добрыню сопровождали: вольный витязь Сухман, не запятнанный печенежской кровью, черноризец Никон, уже не скрывавший тяжелого распятия, болтавшегося на его впалой груди, и слуга Тороп, успевший позабыть свое прежнее прозвище Вяхирь.
Все четверо (а Добрыня с Сухманом весили по восемь пудов каждый) с трудом разместились в ветхой долбленке, на которую даже алчные варяги не позарились, а коням пришлось плыть за кормой. Те, у кого на теле были брони, на всякий случай сняли их. Недаром говорится — от большой воды ожидай беды.
День только начинался, и над рекой еще не рассеялся предутренний туман, что киевскому посольству было только на руку — зачем чужие глаза лишний раз мозолить.
Левый и правый берег Днепра представляли собой как бы два различных мира, и не только по причине разницы в рельефе.
Справа стучали топоры, прореживая вековые дубравы, зеленела озимь, чернели пары, пасся тучный скот, в полях гикала охота, в селениях перекликались люди, петухи и собаки. Короче, жизнь кипела.
Слева, насколько хватало глаз, колыхалось безбрежное степное разнотравье, над которым стояла глухая тишина, изредка нарушаемая лишь орлиным клекотом да топотом стремящихся к водопою косуль и сайгаков. Даже светлогривые степные волки старались пореже подавать голос. Жизнь здесь до поры до времени дремала.
Это безлесое пространство, раскинувшееся между Днепром и Доном, издревле называли Диким полем. Добрые люди старались сюда без особой надобности не заезжать, а уж заехав, передвигались скрытно, зорко наблюдая за горизонтом, а то и прикладываясь к земле чутким ухом.
В дороге Добрыня поучал черноризца Никона:
— Про нашествие печенегов и наше странствие к ним ты в летописи даже не упоминай. Пусть потомки полагают, что все благие дела на киевской земле руками князя Владимира вершились. Кстати, когда будешь писать о нем, добавляй к имени какое-нибудь звучное прозвище.
— Подскажи какое.
— Да любое. Меня, к примеру, Златым Поясом кличут. У вас император был Константин Багрянородный. У данов конунг — Гарольд Боевой Зуб. Что-то в этом роде… — Добрыня оглянулся по сторонам, но на виду не было ничего примечательного, кроме бездонного неба, бесконечной степи и встающего над горизонтом дневного светила. — Ну хотя бы Красное Солнышко… Владимир Красное Солнышко. Чем плохо?
— Уж лучше Владимир Черная Буря. — возразил Сухман. — Солнышко всем тварям и растениям жизнь дает, а от князя одна погибель.
— Не каркай! — отрезал Добрыня. — Ничего ты в политике, то есть в науке управления государством, не понимаешь. Сплочение народа требует героических примеров. Дабы было на кого в лихую годину равняться. Дескать, пращуры наши прославились, а мы чем хуже? Венценосные герои в особой цене. Божий человек Никон это подтвердит. У латинян и греков всяких героев имеется — хоть пруд пруди. И тебе Александр Македонский, и тебе Юлий Цезарь.
— Разве мы с тобой не герои? — осведомился Сухман.
— Герои. Но, так сказать, частные А не государственные.
— Какая разница?
— Большая. Про государственных героев летописи пишут, а про частных песни слагают.
— Кто слагает?
— Считается, что народ. Но я полагаю, что это они сами себя славят.
— Тогда возьми и сложи песню про нас с тобой.
— Не так-то это просто… Хотя попытаться можно. До ханской ставки, если верить лазутчикам, еще ехать и ехать. Вот и убьем время… Решено — я буду песню слагать, а ты по сторонам глазей, чтобы печенеги нас врасплох не застали.
Некоторое время посольство двигалось в полном молчании, а потом Добрыня стал легонько мычать что-то, стараясь попадать в такт лошадиному шагу. Скоро сквозь мычание стали прорываться отдельные внятные слова, а то и целые фразы. Впрочем, сочинительство у богатыря ладилось нешибко. Придумав одну строчку, Добрыня тут же отбрасывал ее, и брался sa другую.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Бастионы Дита - Николай Чадович - Научная Фантастика
- Новые пирамиды Земли - Сергей Сухинов - Научная Фантастика
- Особый отдел и око дьявола - Юрий Брайдер - Научная Фантастика
- Щепки плахи, осколки секиры. Губитель максаров - Юрий Брайдер - Научная Фантастика
- Надзиратель прошлого - Наталья Галкина - Научная Фантастика
- Стрелы Перуна с разделяющимися боеголовками - Юрий Брайдер - Научная Фантастика
- Учебный полет - Юрий Брайдер - Научная Фантастика
- История упадка и разрушения Н-ского завода - Юрий Брайдер - Научная Фантастика
- Администрация леса - Юрий Брайдер - Научная Фантастика
- Бастионы Дита - Юрий Брайдер - Научная Фантастика