Длинные уши в траве. История косули Рыжки - Иржи Кршенек

Папке очень захотелось картофельных кнедликов с ежевикой. Но ту ежевику, которую он имел в виду, можно собирать только с лодки, потому что это особая, водяная ежевика и растет она вдоль берегов. Я взяла посудину и села в лодку. Стоило папке ухватиться за весло, как примчалась Рыжка и чуть было не бултыхнулась с мостика в воду — до того ей было интересно, что мы собираемся делать. Не спасла положение и мама, когда мы ее позвали: ничем нельзя было отвлечь Рыжку. Она знай обнюхивала каноэ, и, хоть мама отнесла ее на луг, она все равно сердито отпрянула в сторону и снова в два счета прискакала на мостик.

— Косуля рвется в лодку, — сказал папка. — Видано ли такое на свете?

Ничего нельзя было поделать. Я поставила Рыжку в лодку перед собой, будто лоцмана, и мы поплыли. У Рыжки из лодки высовывалась лишь голова с ушами, которые торчали прямо в небо. Я чувствовала, как она прижимается задиком к моим коленям, и всё, — ничем больше она не выдавала свой страх.

— Это так называемая косуля речная, — крикнул маме папка.

Собирать ежевику из лодки нужно уметь. Лодку все время относит, и нос поворачивается по течению. А тут у нас ко всему еще Рыжка. Едва мы подплыли к берегу и я вытянулась, чтобы достать ежевику, Рыжка опередила меня, она оказалась проворней и мигом слопала ежевику у нас под носом.

— Пап, таким манером мы ничего не соберем, она все съест, — сказала я.

— Это точно, — ответил папка. — Можно даже сказать, что в лодку она влезла потому, что ей захотелось ежевики. Погляди на нее, бабушку не заставишь ни за что на свете сесть в это каноэ, а Рыжка настойчиво потребовала, чтоб ее прокатили. Поди тут разберись во всем.

— Бабушка не умеет плавать, — сказала я. — А косули плавают. Во всяком случае, в книжке, которую ты купил, так написано.

— А ты не верь всему, что пишется, — заметил папка. — Мир не остановится от того, что кто-то напишет о нем книжку. Изучение мира продолжается, взять хотя бы Рыжку. Или, например, я только сейчас понимаю, что о кнедликах надо забыть, хотя еще несколько минут назад мечтал об удовольствии, с каким буду их есть. И если бы в ту минуту кто-то сказал, что кнедликов мне не видать как своих ушей, я бы посмеялся над ним. Человеку не следует второпях строить планы.

Мы медленно плыли вдоль берега, и Рыжка лакомилась. По сравнению с нами у нее было преимущество: ей по вкусу пришлись и совсем зеленая ежевика, и листья. Я все время удерживала ее — она вытягивала шею и, только когда наше каноэ наскакивало на камень, на миг прижималась ко мне, пряча голову в лодку. Вернулись мы с пустой посудиной; мама, увидев это, всплеснула руками:

— Ну, хорошо. Что же теперь делать с тестом?

— А если попробовать кнедлики с малиной? — спросила я маму. — Ежевичные мы тоже только в прошлом году первый раз делали, на пробу. О них вообще нигде не пишут, а как они нам понравились!

— Все ясно, — согласился папка. — Я за эксперимент.

— Мне все равно, — сказала мама. — Я кнедлики не ем.

— И совершаешь большую ошибку, — заявил папка. — Я не знаю ничего лучше, чем черничные кнедлики из картофельного теста.

— Я слежу за своим весом и стараюсь его не превышать, — сказала мама. — А с каким наслаждением, ей-богу, иной раз я бы поела хворосту. Или мороженого торта.

Как только дядюшка услыхал, что речь идет о еде, он тут же подошел и включился в разговор.

— Меня вполне бы устроили и обыкновенные ушки с маком, но бабушка отказывается их варить. Да и яичницы с грибами ужасно хочется, просто дождаться не могу, когда пойдет дождь и хоть что-то проклюнется. А то бы еще хорошо карпика в кляре или сухарях…

И по мере того как он говорил, выяснилось, что ему, в общем-то, всего хочется. И папка сказал:

— Надо как можно больше использовать дары природы. В нынешнем году мы, например, по собственной лени проморгали шпинат из крапивы. Вы ж понимаете, она ждать не станет, пока мы соблаговолим ее нарвать. Крапива растет быстро.

— Я бы сварила хоть целый котел, — сказала мама. — Но не собирать же мне еще и крапиву! Нет, мне это и в голову не пришло. Вы тоже хороши, все вам подай да прими. Слава богу, хоть чистите и потрошите рыбу. Поймали бы уж наконец хоть чего-нибудь — несколько красноперок или плотвичек на уху вполне хватит.

— У плотины вчера один мужичок таскал красноперку за красноперкой, — сказал дядюшка. — И какую! С полкило каждая. Ловил тонкой леской, и приходилось доставать их из воды подсачком.

— А на что ловил? — спросил папка.

Дядюшка пожал плечами:

— Должно быть, на тесто. На что же еще?

Ивча привязала к поясу глиняный горшочек, а так как усвоила, что нельзя влезать в разговор взрослых, лишь подтолкнула меня локтем — дескать, пошли, наконец, за малиной.

Я взяла мамину орешниковую палку, но едва мы с Ивчей подошли к дороге, я увидела, что за нами очень внимательно следит Рыжка — клумба бабушкиных роз ее уже не привлекала.

— Рыжка, хочешь идти с нами по малину? — спросила Ивча. — Тогда пошли.

Ивча разговаривала с ней совершенно нормально, точно с человеком, и Рыжка, тряхнув головой, затопала к дороге.

— Что с тобой сегодня, Рыжка? — удивилась мама. — Ты настоящая бродяжка.

Рыжка, заслышав мамин голос, остановилась и сразу обернулась.

— Ну, Рыжка, пошли, — крикнула ей Ивча.

Рыжка опять повернулась к нам. Видно было, как ей трудно решиться, как она растеряна и не знает, что делать. Ивча тоже это поняла и давай хныкать.

— Вот, мама, видишь, ты все портишь. Она хочет с нами по малину, ну и оставь ее в покое. Спрячься за дом.

— Мне кажется, я ни в чем не виновата, — удивилась мама. — Пусть идет, разве я держу ее?

Рыжка опять повернулась и тряхнула головой, а Ивча попросила:

— Мам, не говори ничего, пожалуйста, помолчи.

Мама стала пятиться за дом, а дядюшка сказал:

— Ну и женщины! Они кого хочешь заморочат, не только косулю.

За эти слова бабушка окинула его презрительным взглядом, но мама уже спряталась за дом, и мы пошли, искоса наблюдая, что же Рыжка станет делать.

Мы думали, Рыжка все-таки вернется и из нашей малиновой прогулки ничего не получится: она продолжала как-то нерешительно стоять, будто увязла в земле, но, когда увидела, что мы исчезли в лесу, тихонько свистнула и, словно бы нехотя, по обязанности, потрусила за нами. У дороги она на секунду остановилась, повернулась к даче, но опять запрядала ушами, заслышав, как у нас под ногами шуршат сухие листья; чувствовалось, что она сама не своя, не знает, как ей быть, и как она страшится леса. Она еще ни разу не переходила дороги, а если и бывала на ней, то никогда не упускала нас из виду. Ивча хотела остановиться и позвать ее, но я шепнула: