Любовью спасены будете... - Андрей Звонков

Летом, как только кончился обязательный двухлетний срок работы по распределению, Виктор подал документы в ординатуру.

Заведующий подстанцией огорчился и порадовался. Он подписал заявление Виктора о служебном переводе в больницу и спросил:

– Подрабатывать будешь?

– Обязательно, – ответил тот. – Куда ж я от вас и Вилечки?

Герман улыбнулся, подумал: «И чего они тянут?»

Стахис не мешал им, и Носов уже довольно часто бывал у них в гостях… Пили чай с круглым дырявым пирогом с медом, который готовила мама Германа, Ольга Яковлевна… Носов слушал ее необычный говорок, смотрел, как она всплескивала пухлыми ручками, когда рассказывала про своего безвременно ушедшего Изю, про их горькие приключения, про маленькие, но неизменные радости… Раньше для Носова тема репрессий в России была тайной за семью печатями. Он слышал об этих событиях не больше других, поэтому для себя решил не судить о том, чего не знает. Мама Анастасия Георгиевна никогда не рассказывала о первом муже. На вопрос Вити «Кто это?» при разглядывании ее старого фотоальбома с пожелтевшими фотографиями она отвечала: «Мой первый муж, он умер». На вопрос же «От чего?» отвечала коротко – сердце.

Утренние вызовы – это остатки ночных. Носов разбирался в тяготивших людей проблемах, лечил, развозил по больницам, не забывая при этом пообниматься и поцеловаться с Вилечкой, которая в машине послушно сидела в салоне в большом удобном кресле, завернувшись в черную суконную шинельку. Носов не пускал ее на переднее место. Она просовывалась в открытое окошко в переборке и тихо мурлыкала ему на ухо, как сытая кошка, просто от чувства полноты жизни. Виктор уже давно познакомил Вилену с мамой, раньше, чем сам вошел в семью Стахис.

Анастасия Георгиевна очень приятно встретила Вилену, глядя на изящную девочку, она умилялась и за столом подкладывала ей кусочки пирога или торта. Анастасия Георгиевна была ненамного моложе бабушки Вилены, и, хотя они были немного знакомы, Вилена воспринимала ее не как маму Виктора, а как бабушку. Но особенно радушно Вилену встретила рыжая Динка, она изо всех сил мотала лохматым хвостом и влюбленными глазами смотрела на нее, пока Вилена сидела на кухне, а на ее коленях лежал длинный Динкин нос. Носов говорил строго:

– Что собака делает на кухне? – и Динка, понурив голову и развесив уши, убредала в прихожую, на середине пути останавливалась и оглядывалась: может, передумали и я могу вернуться, но Виктор строго смотрел на нее, и Динка уходила совсем на коврик в прихожей, там долго крутилась на одном месте и наконец с тяжелым вздохом падала всеми мослами на пол. Когда Носов и Вилена впервые остались вдвоем в квартире Носова, Динка с любопытством наблюдала за их поведением, но, как только их игры дошли до апогея, засмущалась и ушла. Больше она ни разу не зашла в комнату, где Виктор был с Виленой.

На подстанции их отношения не были секретом, но работать вместе они могли, только пока не были женаты. Таковы неписаные правила скорой помощи.

Их водитель на дневной бригаде, Толик Садич, давил на педали, крутил баранку и не вмешивался. Ну, любовь! Ну и что? Дело молодое… А Носов вона куда махнул, ухаживает за дочкой заведующего… Ну и пусть. Девочка весьма призывная, не красавица модель, но смотреть приятно.

Вечером Носов отсел от Вилечки, открыл ночную бригаду и должен был работать соло до одиннадцати… Носов не расстроился особо… Но все-таки таскать восьмикилограммовый ящик маленькой девочке Вилечке… Было в этом что-то несуразное, выходящее за рамки нормы… Она ему однажды призналась, что некоторые из водителей ходят с ней, специально чтобы носить эту тяжесть, да и на всякий случай… мало ли что. Прошло полтора года, срок немалый для фельдшера скорой помощи, и она уже прошла боевое крещение: успешно сняла отек легких у дедушки с повторным инфарктом и весьма толково повела себя, когда остановили на улице гаишники при массовой катастрофе – перевернулся автобус с рабочими; к счастью, все остались живы, а ушибов и переломов хватало! Но один случай встал в ее скоропомощной практике на особое место…

Днем она возвращалась из далекой третьей инфекционной больницы по Кольцевой. Машин было мало, и дядя Володя (Владимир Михайлович Меринов) летел под сотню, забыв, что ему до пенсии остался всего год. Вдали на дороге поднимался черный дым…

– Горит чего-то, – сказал Меринов, – сейчас подъедем, увидим.

В дорожном кармане горела зеленая армейская ТЗМка (топливозаправочная машина), и вокруг нее на приличном расстоянии толпился десяток мужиков с маленькими автомобильными огнетушителями в руках. А рядом с кабиной ТЗМ лежал водитель в зеленом бушлате, и огненные ручейки медленно охватывали его в пылающее кольцо.

Вилечка выскочила из рафика, следом пыхтел Меринов. Они вклинились в толпу шоферов.

– Что горит? – спросила Вилечка.

– Мазут, – ответил кто-то из шоферов.

– А что случилось?

– Кто ж знает. Похоже, ему заплохело, он стал принимать на обочину, да не рассчитал и рубанул цистерной о столб… мы позже подъехали, он уже лежал, а мазут горел…

Водитель ТЗМ лежал неподвижно у левого переднего колеса, а к нему медленно подбирался горящий ручеек, полыхало уже под топливным баком…

Шоферы толпились, поливали горящий мазут из ручных огнетушителей, базарили:

– Надо бы вытащить мужика-то!

– Да как его вытащишь, вон как горит!

– Сейчас рванет бак, – сказали в толпе.

На Вилечку вдруг что-то нашло, она подбежала к рафику и, откуда только силы взялись, рванула вверх заднюю дверь, выдернула с направляющих носилки и в три прыжка доскакала по чистому от огня участку до лежащего на земле водителя горящей машины… На этом чистом участке, отрезая обратную дорогу, немедленно образовалось коптящее озерцо. Ей орали и махали руками, но она, упираясь в колесо ногами, закатила тяжелое непослушное тело на носилки и, повернув их в направлении толпы, где уже бегали со шлангами подъехавшие пожарные, толкнула изо всех сил. Носилки на колесиках благополучно выкатились из огненной стены, мужики приняли их, сорвали горящий бушлат с лежащего водителя, а на Вилечку вдруг обрушились потоки ледяной воды и пены… Ослепленная, она побежала в образовавшуюся брешь, ее перехватили, стали укутывать во что-то жесткое, пахнущее хлоркой, она попыталась отбиться, но голос дяди Володи говорил укоризненно:

– Пигалица! Что ж ты делаешь?! А если бы рвануло?

У нее начался страшный озноб от холода и страха, пришедшего потом, после всего, и она заревела, уткнувшись в жесткое колючее одеяло с носилок… В этот момент раздался взрыв, ТЗМ запылала веселее…

Не приходящего в сознание водителя забрала другая бригада, подъехавшая вместе с пожарными…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});