Блеск - Анна Годберзен

— Нет! — Диана притворилась потрясенной. — Неужели миссис Шунмейкер так близко дружит с принцем?

Девушка широко открыла рот, приподняла брови и развела руками, будто желая сказать: «Кто знает?», а затем добавила, словно это всё объясняло:

— Говорят, они вместе танцевали на новоселье у Каролины Брод.

Обсудив скандальную историю, девушки обменялись довольными улыбками, и Диана заказала две дюжины ярко-желтых лилий. Вернувшись на улицу с завернутым в коричневую бумагу букетом в руках, Диана отчетливо чувствовала, что с небес за нею кто-то присматривает. Потому что она оказалась юной леди, в руках которой одновременно очутились возможность опубликовать сплетню и сомнительная тайна её несравненно одиозной соперницы.

Глава 15

Приглашаем Вас посетить празднование, устраиваемое Партией развития семьи в честь Уильяма С. Шунмейкера, кандидата в мэры от партии. Прием состоится в пятницу тринадцатого июля в девять часов вечера в «Уолдорф-Астории».

Над украшенной позолотой бальной залой «Уолдорф-Астории» витали клубы сигарного дыма. Мужчины в смокингах и дамы в ярких нарядах толпились у длинных банкетных столов или танцевали при свете свечей. Здесь было вдоволь красавиц и выпивки, что прежде потешило бы Генри, но сейчас он вернулся из долгой поездки, окончательно изменившей его жизнь.

Его не радовало то, что он сидит на возвышении в дальнем конце комнаты и по настоянию отца продолжает носить форму, хотя сам не уверен, остается ли формально солдатом. Отец продолжал звать его героем войны, а Генри от этого чувствовал себя клоуном.

Жирные объедки и хлебные крошки усеивали атласное знамя Партии развития семьи, устилавшее стол Шунмейкеров и ниспадавшее с него, чтобы напомнить всем в зале, за кого следует голосовать на выборах. Семей, которым предполагалось оказывать партийную поддержку, на этом вечере видно не было — даже специально приглашенный в качестве символа партии житель многоквартирного дома куда-то подевался. Единственный раз за весь вечер Генри улыбнулся, с мрачным юмором подметив, насколько же ироничным и язвительным был политический расчет, поставивший именно Уильяма Шунмейкера на место лидера именно этой партии. Солидный и велеречивый кандидат в мэры сидел справа от Генри, а место слева занимала разодетая Пенелопа с выражением смертельной скуки на лице.

Низкое квадратное декольте её синего платья было обшито золотой тесьмой, а губы накрашены кроваво-красной помадой. Острые бледные локотки Пенелопы упирались в скатерть, а на мужа она предпочитала не смотреть. Или он не желал смотреть на неё. Генри больше не понимал. Он чувствовал, что поступил с Пенелопой несправедливо: она так горда, а текущее положение, должно быть, уязвляло её. Но затем вспомнил, как жестоко она очерняла репутацию единственной в его жизни чистой и милой девушки, и ему стало невыносимо даже думать о том, чтобы вслух назвать жену по имени. Генри немного завидовал Диане: им обоим было нелегко находиться порознь, но ей хотя бы не приходилось появляться на людях в обществе своей мучительницы.

— Генри Шунмейкер, и как вам дома, в Нью-Йорке? — Генри устало поднял глаза от остатков своего ужина на стройного мужчину в плохо сидящем костюме. Генри смутно помнил, что это журналист из «Уорлд», с которым дружил старший Шунмейкер, и догадался, что собеседник хотя бы частично ответственен за ложное представление обществу военных подвигов Генри Шунмейкера. — Должно быть, чертовски здорово приехать домой к такой красивой жене…

Неумолкающий гул ненадолго затих, и Генри расслышал шорох юбки Пенелопы, когда та заерзала на стуле. Она внимательно слушала, что он ответит. Генри подумал о Диане и о том, как невыносимо не знать, чем она занята, после всех этих долгих часов, проведенных вместе. Холланды тоже должны были получить приглашение на этот прием, но Генри тщетно искал возлюбленную глазами и в конце концов решил, что мать запретила Диане показываться в обществе.

— И как прикажете ответить на подобный вопрос? — раздраженно отозвался он.

— Конечно, нет, да и могло ли быть иначе? — выдохнула Пенелопа. Её характер и так не отличался излишним добродушием, но прозвучавшим сейчас в её голосе сарказмом можно было бы покалечить. — Вы же видите как он загорел, плавая там на яхтах, а от этого занятия любому не захочется отказываться.  

— На… яхтах? — Журналист потупил взгляд, словно и его смутил этот тон, и он надеялся, что больше никого так не разочаровали. Ему явно хотелось услышать другой рассказ.

— Генри просто немного нервничает после месяцев службы, — мягким, но повелительным голосом вмешался старший Шунмейкер. — Как и его жена.

Газетчик почтительно кивнул и поспешил прочь.

Старик наклонился к уху сына и прошипел:

— Пригласи жену на танец.

— Но она только что… — запротестовал Генри.

— Она просто сердится, — вполголоса просветил сына Уильям. — Женщины всегда так делают. Пригласи её потанцевать, и она скоро забудет о пустяке, из-за которого вы пререкались.

Генри закрыл глаза и пожалел, что уехал с Кубы. Теперь он понимал, что они с Дианой могли бы убежать и до сих пор оставались бы на свободе. Позволив полковнику отправить их обратно, он совершил ошибку, колоссальную ошибку. Генри во многом просчитался: следовало бы выказывать полковнику большее расположение, упорнее пытаться уговорить его не отправлять влюбленных домой. Не следовало упускать Диану из виду, не нужно было возвращаться в особняк Шунмейкеров, как трусливый пес, который возвращается к суровому хозяину, когда не знает, куда ещё пойти. А теперь ему приходилось со смешанными чувствами играть навязанную отцом и Пенелопой роль.

— Давай, — продолжил отец, сменив тон с ободряющего на настойчивый.

Генри попытался напомнить себе, что провоцирование Пенелопы, каким бы заманчивым оно ни казалось, не имело смысла, и пока он рядом с женой, то должен защищать свою дорогую Диану и не злить Пенелопу лишний раз.

— Пенни… — начал он, поднимаясь, чтобы предложить жене руку, но Пенелопа действовала быстро и очевидно желала обидеть его. Она вытянула ногу вперед, Генри споткнулся и неуклюже зашатался. Если бы он не успел схватиться за спинку её стула, то точно повалился бы ничком. Генри состроил отцу гримасу, словно надеясь, что старик внезапно поймет весь парадокс ситуации, но выражение лица старшего Шунмейкера давало понять, что отступать он не велит.

Генри провел рукой по напомаженным волосам, приглаживая их, словно надеясь, что напоминание о его изумительной внешности изгладит из памяти неприятную сцену. Он попытался вспомнить, как удачно когда-то заставил Пенелопу охотиться за ним.