Псих против мафии - Валерий Ильичёв

Принятое решение окончательно успокоило журналиста, и он налил себе ещё коньяку: «Не пропадать же добру!»

Выйдя из кафе минут через десять, журналист бодро зашагал по направлению к массивному желтого цвета зданию, где помещался знаменитый МУР. Проходя мимо киоска с церковной утварью и литературой он, сам не зная почему, замедлил шаг и остановился, рассматривая изображенные на иконах и календарях скорбные лики святых.

«Словно скорбят обо всех людях на земле, в том числе и обо мне. Наверное, и вправду человек рожден для страданий, а не для счастья».

Журналист протянул руку и взял небольшую в твердом переплете книжицу, с тисненной золотом надписью на обложке: «Проповеди отца Иоанна. 1898 год». Журналист наугад открыл страницу и прочитал: «Где совершилось грехопадение, там прежде водворялась гордость, ибо провозвестником первого есть второе».

«Провидение непостижимым, мистическим образом только что подарило мне эпиграф к будущему репортажу и повести», — подумал журналист и, взбодренный, уверенно зашагал по бульвару к Главному управлению внутренних дел, чтобы сделать свое сенсационное, по его мнению, заявление.

А в это время Парамонов продолжал бесцельно бродить по улице, не находя в себе сил выполнить то, о чем думал все последние дни. Наконец он остановился и, чтобы не мешать вечно спешившим прохожим, отошел в сторону и прислонился к витрине магазина.

«Ну, вот и все! Дальше пути нет: тупик! И отступать некуда».

Внезапно Парамонов почувствовал, как безразличие постепенно обволакивает все его существо, гася последние, тлеющие после встречи с журналистом угольки гнева и унижения. И он испугался: вот сейчас его окончательно покинет такое сладостное, согревающее душу чувство несправедливой обиды, и тогда не останется ничего, кроме горького осознания впустую прожитой жизни. И он усилием воли воскресил в памяти наиболее яркие факты собственного унижения. И вновь, как это бывало всегда, лютая ненависть к врагам и сладостное предвкушение мести принялись тешить его воспаленное воображение.

«Ну нет, не все ещё кончено! И хотя шахматная партия безнадежно проиграна, я ещё не сделал последнего, прощального хода».

Теперь надо было действовать быстро, пока решимость не оставила его. Парамонов вытащил из кармана заранее приготовленный жетон и направился к расположенному на углу телефону-автомату. Услышав настойчивые гудки вызова, наглядно представил, как сотрудники в его отделе разом оглянулись на аппарат, выжидая, кто же первый не выдержит и снимет трубку. В этот раз к телефону подошла проектировщица Аллочка, видимо ожидавшая звонка очередного поклонника. Парамонов попросил к телефону Касатонова и со злорадством уловил в голосе Аллочки страх. Вряд ли Касатонов сразу поверил, что звонит разыскиваемый милицией Парамонов, хотя и он говорил с настороженностью. Заранее готовясь к разговору, Парамонов многое хотел сказать своему недругу, но в последний момент раздумал.

— Слушай, козел вонючий! Это я, Парамонов. Жди меня сегодня вечером к себе в гости. Расчет будет по полной программе, и твою медаль тебе в гроб положат.

— Послушай, Парамонов, я-то при чем? Так начальство решило!

И хотя Парамонову было приятно слушать его жалкий, испуганный лепет, он повесил трубку: «Так для гада, пожалуй, страшнее».

После этого разговора у Парамонова сразу стало легко на душе, словно он наконец решился прыгнуть с пугавшего своей высотой трамплина, и теперь ему оставалось с замиранием сердца лететь вниз, пока тело с шумным шлепком не погрузится с головой в наполненную ядовитой хлоркой воду. И хотя страх леденил душу, удовлетворение от того, что хватило духу на смертельно опасный прыжок, радовало, и он испытывал гордость от собственной бесшабашной смелости.

«Вы у меня ещё попляшете!»

Парамонов, как это с ним часто бывало, сам не понимал, кому адресована эта угроза. Главное, он был уверен, что уйдет из этой жизни шумно и со скандалом.

Узнав о явке известного журналиста на Петровку, 38 с сообщением о встрече с разыскиваемым преступником, Кондратов с Ильиным сразу решили внести изменения в организацию засад по месту жительства возможных жертв самозваного палача: наличие у Парамонова гранаты делало рискованным его захват непосредственно в квартире. В планировании операции резко возросло значение элемента внезапности, который не дал бы преступнику сорвать чеку и бросить гранату. Внеся коррективы, основные силы выставили на подступах к тем местам, где мог появиться Парамонов. Оперативные группы получили приказ особенно внимательно вести наблюдение на ближайших остановках городского транспорта и обращать внимание на машины, высаживающие пассажиров вблизи домов, где проживали недруги беглеца. Там больше шансов застать преступника врасплох и обезоружить.

А ближе к вечеру Ильину позвонил Касатонов и испуганным голосом сообщил:

— Сегодня утром вы были у нас в отделе и оставили свой телефон, попросив позвонить, если появится новая информация о Парамонове. Так вот, он угрожал по телефону прийти сегодня ко мне домой и учинить расправу.

— Это не розыгрыш? Может быть, кто-нибудь из ваших коллег балуется?

— Нет, это был именно он, и я теперь боюсь идти домой.

— Хорошо, мы вам дадим двух человек для личной охраны. А Парамонов ваш домашний адрес знает?

— Да, он был у меня год назад, когда я свой пятидесятилетний юбилей отмечал.

— Хорошо, ждите нас на работе, сейчас за вами подъедут два наших товарища и проводят домой. Вам сейчас следует находиться в своей квартире, если он позвонит, чтобы проверить, на месте вы или нет. Иначе он не придет.

Положив трубку, Ильин посмотрел на Кондратова:

— Ну, что скажешь? По-моему, тут возможны два варианта: либо он предупредил Касатонова о своем визите, чтобы отвлечь наше внимание, а сам нанесет внезапный удар в другом месте, либо, наоборот, хочет нам сообщить, где он сегодня появится.

— Да, второй вариант наиболее опасный: ведь не сдаваться же он придет. А брать живым самоубийцу, который хочет взорвать вместе с собой обидчика и нескольких отчаянных ментов, будет трудно. Ох как трудно!

— Давай сделаем так, Кондратов. Основные силы бросим все же на вариант с Касатоновым, а для подстраховки оставим и по другим адресам по паре сотрудников. Так будет спокойнее.

— Хорошо, согласен, но давай все же доложим начальству об изменении обстановки и принятом решении.

— Да, доложить надо: сам знаешь, в случае неудачи все шишки на нас посыплются. Вот только не нравится мне, что о нашей операции уже знают несколько десятков человек.

— Ничего не поделаешь. Сотрудники местного отделения милиции обязательно должны быть предупреждены, иначе при задержании Парамонова в суматохе могут перестрелять наших доблестных сыщиков, приняв по ошибке за участников бандитской разборки.

— И все равно, излишняя утечка информации о предстоящем захвате Парамонова меня беспокоит. Может быть, зря мы такой шум подняли?

— Теперь дело уже сделано. Остается только ждать результата, — пожал плечами Кондратов и поднял трубку, чтобы доложить высокому начальству о принятых мерах предосторожности.

Ни он, ни Ильин не знали, что уже через полчаса о засаде, устроенной милицией на одной из центральных улиц города, будет известно Хозяину. Он давно ждал этого сообщения и держал своих людей наготове и, хотя риск был, конечно, велик, приказал провести акцию на опережение ментов.

Парамонов приехал к дому Касатонова к девяти часам вечера: дал возможность ментам подготовиться и организовать засаду. А что напуганный его звонком Касатонов обратится в милицию, сомнений у него не было. Он сошел с автобуса и, не торопясь, отправился к дому врага. Зная, что его ждет, двигался медленно, небольшими шагами. И вновь второе «я» отделилось от тела и стало наблюдать, как он идет, обливаясь потом от страха.

«Интересно, когда граната разорвет мое тело, отделившийся от меня двойник все равно будет существовать? И с таким же любопытством смотреть на то, что от меня осталось?»

Он понимал, что на этот вопрос ответа не знает никто. Но хотелось верить, что это будет именно так, и тот, второй, бестелесный, останется навсегда здесь на земле, где он, Парамонов, успел натворить в последние месяцы своей жизни столько безумных поступков.

От остановки до нужного ему подъезда надо было пройти не менее ста метров по оживленной центральной улице. И хотя оперативники сразу заметили сошедшего с автобуса беглеца, Кондратов решил не рисковать, приказал вести «объект наблюдения», но не проводить задержания в таком людном месте. Конечно, можно было принять иное решение, но Парамонов снял пиджак и нес его словно муфту, чтобы руки оставались вне поля зрения оперативников. Так что в любой момент он мог рвануть чеку, сдерживающую убойную силу замершего в ожидании своего часа опасного оружия.