Любовь напротив - Серж Резвани

— Итак, все дело в Алекс?

— Я заполучу ее любой ценой, — пробормотал я, прежде чем она впилась в мои губы, вымогая последний ненасытный поцелуй.

Переведя дыхание, Мириам сказала:

— Можешь не беспокоиться, она будет нашей.

— Она будет моей.

— Конечно, она будет твоей. Их любовь — нечто совершенно чудовищное! Могу тебя заверить, долго она не продлится, и ты получишь ее.

Я зевнул и потихоньку извлек из нее свое достоинство. Как и все женщины, начиная с определенного возраста, она спросила голосом маленькой девочки:

— Ну, как? Тебе понравилось?

Я вспомнил темный коридор, где застал ее сидящей на корточках перед дверью Алекс и Шама, и мои губы скривила натянутая улыбка.

— Тебя что-то смущает?

— Слово «чудовищное».

— Действительно, возможно, я перегнула палку. Но я тебя уверяю, мой милый Пушкин, они выскальзывают между пальцев, их невозможно взять голыми руками. Если бы не живопись, то даже не знаю… Однажды мне показалось, что я поймала их. Может быть, ты помнишь, когда у Шама приключился приступ малярии…

— Нет, тогда мы еще не были знакомы. Я знаю их с недавних пор, от силы несколько дней.

— Что? Но ты говоришь о них так, словно вы закадычные друзья. Теперь понимаю, почему я тебя ни разу у них не встречала… Прошлой зимой я застала беднягу Шама в постели, мечущимся от жара. Тогда я узнала, что еще с детства он страдал сильнейшими приступами малярии. Алекс была очень напугана. Она впервые видела Шама в таком состоянии… Воспользовавшись случаем, я предложила им пожить у меня, о том, что она будет ухаживать за ним на мансарде, не могло быть и речи: там нет ни водопровода, ни отопления. Какой врач пойдет пешком на эту верхотуру? Они отказались. Я продолжала настаивать. В конце концов, Алекс согласилась, и я немедленно перевезла Шама к себе. Я поселила их в бывшей комнате моего мужа. В тот же вечер я вызвала малыша Габриэля, молодого интерна из больницы, красивого, как бог, любителя живописи и бабника. Короче, как я и предполагала, Габриэль безумно увлекся Алекс. Он ежедневно торчал у меня дома. Великолепно, не так ли? Я обожаю дергать за веревочки, управляя марионетками, какими вы все являетесь для меня, и теперь я могла это делать, не выходя из дома. А главное, мне больше не надо было взбираться по этой ужасной лестнице! Достаточно было навострить ушки, делая вид, что читаешь в соседней комнате. Шам трясся в лихорадке, Габриэль забегал каждую свободную минуту, и я с удовольствием наблюдала, как Алекс вертится перед молодым и красивым врачом. Иногда я заглядывала в дверь и видела их обоих, склонившихся рядком над постелью больного… а я боялась, как бы он не поправился раньше времени. Но нет, то, что неизбежно должно было случиться, все же не случилось. Дети своего времени разочаровали меня. Габриэль стал их другом, но никогда не позволял себе ни лишнего слова, ни жеста по отношению к Алекс, хотя признался мне, что «совершенно без ума» от нее. Он страшно боялся потерять их обоих! Со своей стороны Алекс, обеспокоенная состоянием художника, обращалась с Габриэлем чисто по-дружески. Что касается Шама и Габриэля, то между ними установилась мужская дружба, сложились прочные, почти братские отношения… Но потом, без всяких причин, Габриэль перестал встречаться с ними… скорее всего, просто захотел положить этому конец. Без лишних слов он ушел из их жизни и навсегда уехал из Парижа.

Не стесняясь своей наготы, Мириам, казалось, испытывала удовольствие от смакования подробностей этой истории. Может быть, она хотела поддержать мою авантюру, представив Габриэля как зеркало, в котором могло отразиться мое будущее… будущее всех нас троих? «Неужели все закончится мужской дружбой со связующим звеном в виде женщины, одинаково любимой обоими друзьями?» — уныло думал я. Как я уже говорил, какая женщина в глубине души не хотела бы оказаться в постели одновременно с двумя мужчинами… и быть влюбленной сразу в двух мужчин, полюбивших друг друга благодаря ей? Какая комфортная, сентиментальная ситуация! А что, прежде всего, ищут женщины, если не этот самый комфорт? Я чувствовал себя не в своей тарелке, лежа в объятиях Мириам, чересчур благоухающей дорогими духами, и понимал, что пора прощаться и приниматься за дело. Мне нужно было немедленно повидаться с Алекс и Шамом. Меня подталкивала какая-то таинственная сила, и вскоре, не раздумывая, я снова поднимался к ним на седьмой этаж.

В коридоре я наткнулся на старуху-соседку, которая прошептала заговорщическим и в то же время кислым тоном.

— Они дома, — она гадко подмигнула мне и скрылась за дверью своей комнаты, не забыв оставить ее приоткрытой.

У них действительно горел свет. Я постучал и громко крикнул:

— Это снова я, Дени!

Я разозлился на себя за это самое снова.

На пороге появился Шам. Увидев его, я почувствовал какое-то облегчение.

— Я вас не побеспокоил?

— Нет, заходи.

Что должно было случиться со мной, чтобы я, увидев их, испытал такую огромную радость? Тесная комнатушка под скатом крыши… мысль, что они оба здесь, в своем тесном кругу… К своему стыду я почувствовал, как мои глаза без всякой причины наполнились слезами, словно вдруг сдали натянутые до предела нервы, и я предстал на пороге неярко освещенной мансарды голый, без своей привычной маски. Захваченный врасплох неожиданными эмоциями, я застыл на пороге и отвернулся, желая лишь одного — скрыться в спасительной темноте коридора, сбежать без объяснения причин. Я себя ненавидел. Насколько я гордился бы слезами, появись они по моей воле и в нужный момент, настолько меня унижала их искренность. Ненавижу излишнюю сентиментальность! С детских лет я был чрезвычайно впечатлительным ребенком и с тех пор не перестаю бороться с этим. К чему же привел неуместный, грубый, как отрыжка, всхлип? Не успел я сделать нескольких шагов вглубь коридора, как Шам нагнал меня и участливо обнял за плечи.

— Нет, нет, я очень сожалею… — пробормотал я. — Но у нас с Мари в самом деле все пошло наперекосяк… я больше не знаю, что делать… куда идти.

В это время из закутка, служившего ванной комнатой, вышла Алекс. Она только что вымыла голову, и по ее прелестному лицу, казалось, стекали струйки дождя. «Боже, она сводит меня с ума!» — подумал я. Алекс была в том самом шелковом кимоно, которое я видел утром из дома напротив. Усевшись на краю кровати и грациозно склонив голову набок, она принялась закручивать в махровое полотенце длинные пряди своей густой мокрой шевелюры. «Вот какой он ее видит, вот как она дышит, оставаясь с ним наедине», — думал я, сгорая от ревности. Мне казалось, будто я вынырнул из непроглядной тьмы бездонного омута. Здесь все было тихо, уютно, так знакомо… Ах, как было бы хорошо остаться с ними, забыть про маски, перестать валять дурака! На кровати среди нескольких раскрытых книг лежала большая незаконченная акварель с изображением Алекс, сделанная китайской тушью. На полу были разбросаны листы бумаги — в одном из них я узнал свое стихотворение; пластинки, порезанные фотографии, цветные карандаши, шахматная доска с опрокинутыми фигурами и гитара загромождали небольшое свободное пространство, не занятое картинами. Шам освободил угол кровати и предложил мне сесть. Мы с Шамом закурили пока Алекс сушила волосы небольшим феном в форме револьвера. Из-за гудения фена мне пришлось говорить, форсируя голос:

— Совсем недавно, поднимаясь к вам, я встретил..

— Я знаю, — со смехом отозвался Шам, — это была Мириам. Мы слышали, как вы вместе спускались по лестнице.

— Вот как… — я был раздосадован.

— Она приходит в любое время, без предупреждения, — громко произнесла Алекс, стараясь перекрыть шум фена. Поток теплого воздуха развевал ее волосы во все стороны, и они колыхались вокруг лица Алекс, словно она плыла под водой. Я подумал о длинных рыжих водорослях. — Чаще всего мы не открываем ей. Тогда она торчит за дверью и подслушивает, думая, что мы этого не знаем.

Раздался щелчок, и наступила тишина. Понимала ли она, что только что расстреляла меня из своего фена? Достав щетку и ручное зеркальце, Алекс положила их на колени, словно не решаясь воспользоваться ими. «Она ждет моего ухода», тоскливо подумал я и вслух произнес, рассчитывая пробудить в них любопытство:

— Она пригласила меня к себе, чтобы показать свою коллекцию картин. Три твоих полотна, Шам, очень хороши.

Я был в отчаянии.

Шам равнодушно пожал плечами.

— Она, действительно, моя клиентка, — он сделал акцент на последнем слове.

— Ну, довольно… — сказала Алекс, начав, наконец, расчесывать свою роскошную шевелюру, склоняя голову то к одному плечу, то к другому с естественной грацией, свойственной некоторым диким обитателям саванны. — Она славная женщина, немного бестактная, но добрая…

Мы рассмеялись все трое, но разным смехом. Мой показался мне отвратительным.