Колодец старого волхва - Елизавета Дворецкая

В толпе со всеми стояла и Живуля. Ей было страшно оказаться так близко от печенеговой могилы, но хотелось своими глазами увидеть, как Обережа загородит мертвецу путь. Кто-то бережно обнял ее сзади за плечи; Живуля тихо дрогнула от неожиданности, обернулась и увидела Галченю.

— Смотри, что я тебе принес, — тихо, стараясь не привлекать ничьего внимания, прошептал он и показал девушке кремневую «громовую стрелку», Перунов оберег от нечисти. — Возьми, и никакой тебя мертвец не тронет.

Галченя видел, как Живуля напугана, и хотел ее ободрить, но в глубине души побаивался: не оттолкнет ли она его, все-таки он ей неровня. Однако Живуля благодарно улыбнулась в ответ.

— Спасибо, — прошептала она и взяла из его ладони кремневую стрелку. Камешек был теплым от его рук, и Живуле показалось, что в этом осколке кремня живет и дышит часть благодетельной силы самого Перуна-Громовика. Невелика драгоценность — кусок кремня, но Живуле так дорога была забота Галчени, так порадовал ее этот скромный подарок, что весь ее страх перед мертвецом прошел.

— Поди от нас, черен чуж человек, в степи широкие, в степи далекие, в края печенежские, откуда родом ты, там тебе и место! — говорил тем временем Обережа, обходя костер кругом и поводя перед огнем своим можжевеловым посохом. Чернава тихо повторяла речи волхва по-печенежски, чтобы дух мертвеца лучше понял. Назад не оглядывайся, в стороны не поворачивайся, своего коня седлай, в свою сторону поезжай, где деды твои теперь живут, там тебе и житье!

Оружие из могилы Обережа унес к себе, успокоенные белгородцы снова принялись за работу. Только Чернава до самого вечера сидела над кострищем, грустно покачивая головой и тихо бормоча что-то по-печенежски.

* * *

На другой день работа на валу продолжалась. Людское движение переместилось в сторону, белгородцы брали землю из других оврагов, обходя подальше черное кострище над могилой печенега. И все же, несмотря на старания волхва, они не избавились от опасений полностью. То, что печенежского мертвеца нашли так близко от города, да еще и в тревожный месяц травень, всем представлялось дурным, угрожающим предзнаменованием.

Поодаль от стен, на месте маленького белгородского жальника, тоже копошился народ — по большей части женщины, старики и старухи, дети и подростки. В эти дни, когда на полях появились первые ростки ячменя и пшеницы, нивам была особенно важна благосклонность небес. Кого еще просить о помощи, как не предков, живущих ныне в Верхнем Небе, где Сварог хранит запасы небесной влаги? Поэтому на дни появления ростков приходился второй после Радуницы срок весеннего поминания умерших. Те, кто за недолгие годы существования Белгорода успел похоронить здесь кого-то из родичей, теперь пришли на могилы с угощениями-жертвами и плакали, причитали, бились о землю, словно хотели достучаться в эту дверь, навсегда закрывшуюся за их близкими.

Погляди-ка, мое ладушко,На меня на горемычную!Не березонька шатается,Не кудрявая свивается,То качается-свиваетсяТвоя да молода жена!Ты скажи-ка своему дитятку,Наставь-ка на ум на разум,Кто его поить-кормить будет,На кого нам теперь понадеяться?

Женщина во вдовьем темном повое припадала к земле, как березка под жестокими порывами бури, ударялась лбом о траву, заходилась отчаянным криком, словно муж ее ушел в Сварожьи луга только вчера, а не пять лет назад. Но пусть же он видит, слышит, как убиваются по нем жена и сын, пусть знает, как им без него тяжело, и не оставит их без помощи. Мальчик лет восьми хмурился, слушая материнские причитания. Его тоже тянуло заплакать, но он крепился — ведь теперь он единственный в семье мужчина, одна опора матери.

Крики и слезные вопли причитальниц долетали до работавших возле валов. Мужики оглядывались, недовольно качали головами. После недавних страхов из-за печенежского мертвеца слушать оклич покойных было неприятно — смерть снова напоминала о себе.

Старший городник Надежа с утра, по обыкновению, был на крепостной стене, наблюдая за работами. Медвянка увязалась за отцом и прогуливалась от одной скважни к другой, оглядывая окрестности. Вид, открывавшийся с огромной высоты белгородских стен, никогда не мог прискучить. Должно быть, сами боги из своих небесных палат вот так же видят землю, неоглядно-широко раскинувшуюся внизу. Яркая зелень луговины с черными, белыми, бурыми пятнами пасущихся белгородских коров, блестящая под солнцем вода Рупины, чистое голубое небо — это было всегда, но человеческий взор не устает любоваться красой Матери-Земли. В ясный день с заборола было видно далеко-далеко, на востоке можно было разглядеть блеск широко разлившегося Днепра. Медвянка уверяла, что видит и саму киевскую Гору, но Надежа ей не верил ведь — до Киева отсюда целых восемнадцать верст.

Но сегодня Медвянке было невесело — она не любила погребальных причитаний, ее жизнерадостному нраву были противны упоминания о смерти и горести, так не вязавшиеся со светом и свежестью весны. Слушая рыдания, долетавшие до заборола с жальника, она пожалела, что не осталась дома.

У надворотной башни мелькнуло что-то красное.

— Ой, горюшко мое! — в притворной досаде воскликнула Медвянка, разглядев издалека знакомо развевающийся плащ. — Опять Явор идет! Идет, страхолюдина! Куда ни пойду — он тут как тут, за мною следом! Хоть в погреб прячься и со двора вовсе не ходи!

— А что ты на него так ополчилась? — спросил Надежа. — Чем он тебе не хорош? Тысяцкий его жалует, глядишь, и сотником будет.

Но Медвянка была непреклонна и со смехом мотала головой.

— Да куда ему в сотники, с таким-то носом!

Надежа неодобрительно покачал головой. Выдавать силой было противно воле богов, да и не смог бы такой любящий отец, как Надежа, в чем-то принуждать свою дочку. Не теряя надежды убедить не в меру разборчивую девицу, что лучше Явора ей жениха не найти, городник раз за разом заводил с ней разговор об этом.

Повернувшись, чтобы поздороваться с Явором, Надежа вдруг увидел, что к нему приближается еще один знакомец — Добыча. Нетрудно было догадаться, чего он хочет, и эта встреча вовсе не обрадовала старшего городника.

— Уж прости, друже, что от работы тебя отрываю, — с непривычным подобострастием заговорил Добыча, поздоровавшись и даже поклонясь. — Сам знаю, как досадно, когда дело стоит — мне ли не знать! О том и хочу тебе челом бить — отпустил бы ты с вала моих людей! А я тебе тоже удружу по-соседски. Свинью утром забили…

— Слышал я, слышал, как свинья твоя визжала! — Надежа усмехнулся, понимая, куда клонит старший замочник. — А печенегов не хочешь ли свининкой угостить? Да они, говорят, до нее не охочи.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});