Колодец старого волхва - Елизавета Дворецкая

— Христово слово, оно, может, и сильно, — приговаривали белгородцы, недоверчиво качая головами. — А вот волхвы наши знают слова крепкие, верные… Обережу бы не худо попросить…

* * *

Старый волхв Обережа жил в детинце, поблизости от деревянной церкви, как ни досадно было епископу Никите такое соседство. Когда шесть лет назад князь созывал и собирал людей для заселения вновь основанного города, Обережа пришел сам, незваный. Люди вырыли старику землянку, и он стал тихо жить в ней, помогая людям целебными травами, заговорами, советами. Он указал место, пригодное для рытья колодца, и сам поселился возле него. Источ-ники издавна почитались славянами, и в Белгороде, где не было святилища, все пестрое население дружно признало колодец главным священным местом. Обережа сам возвел над драгоценным источником высокий дубовый сруб под двускатной крышей, прикрывавшей ворот, вырезал на них волшебные знаки воды и небесного огня. Вскоре детинец оброс посадом; в Окольном городе были свои источники воды, но колодец Обережи почитали и приходили к нему в особо важных случаях — за водой для умывания невесты или обмывания покойника, для приготовления настоя или отвара целебных трав. Приходя к волхву за советом, белгородцы бросали в колодец мелкие монетки, бусины. Девушки весной кидали в него украшения, прося у богов хорошего жениха.

— А отчего у тебя, волхве, такой глубокий колодец? — бывало, спрашивали у Обережи. — Разве ближе нет воды?

— Оттого глубок мой колодец, что глубока земля наша матушка, — отвечал Обережа. — Велика ее сила, богатства ее немерены — сколько ни черпать их, вовек не вычерпаешь.

Когда несколько лет спустя в Белгороде появился епископ Никита, он первым делом потребовал изгнания волхва. Но белгородцы дружно вступились за Обережу. Они помнили, что открыл воду в детинце именно он, и от хранителя священного колодца зависело в их глазах благополучие всего города. Тысяцкий Вышеня и сам так думал, а князь Владимир, к которому епископ воззвал о помощи, велел оставить волхва в покое: тот хорошо лечил белгородскую дружину и воодушевлял жителей города-щита на упорную борьбу со степняками. Тех служителей древних богов, кто не противился его делам, Владимир-Солнышко не считал своими врагами. И Обережа остался жить в детинце возле колодца, в нескольких десятках шагов от нового двора епископа Никиты. Епископ быстро выстроил деревянную церковь в честь святых апостолов, и Белгород процветал, охраняемый крестом и священным колодцем. На третий день после того, как в овраге открыли печенегову могилу, с десяток жителей Окольного города пришли рано поутру на двор к Обереже. Привел их Шумила — кузнец меньше всех прочих был склонен признавать нового Бога. Тысяцкий терпел Шумилу только за то, что в вечно беспокойной степи умелый оружейник был важнее, чем иной усердный христианин, каких, по правде сказать, водилось немного, и то больше среди купцов и бояр.

— Помоги, старче! — кланяясь низко, как не кланялся и тысяцкому, принялся от всех просить Шумила. — Детей наших мучат всяку ночь Намной и Полуночница, бабы не спят от страху, от печенежского упыря! Помоги беду прогнать!

— Слышал я про беду вашу, — Обережа кивнул. — Печенега, говорите, в овраге нашли схороненного?

— Нашли, нашли печенега! — на разные голоса подтвердили белгородцы. — С конем и с оружием!

— С конем, говорите? Стало быть, погребен со всей честью?

— Погребен-то погребен, а мы его потревожили! Болгарин-то свое над ним помолил, да вишь, бродит по ночам нечистый дух, нет покою! Как бы он теперь не наделал бед!

— Не наделает, — успокаивающе сказал Обережа и поднялся, взял свой высокий посох с медвежьей головой, прислоненный к стене дома. — Подите скажите по улицам, чтоб собрали какого ни есть угощенья и несли к яругу. Я и сам сей же час иду.

Скоро встревоженные женщины потянулись с улиц детинца и Окольного города за ворота к оврагу. Каждая несла с собой лепешку, или каши в плошке, или молока в горшочке, или репу. Не жаль было отдать даже весь свой небогатый обед, лишь бы откупиться от грозящего зла.

Приметив эти приготовления, сам епископ Никита явился в гридницу к тысяцкому.

— Погляди, воеводо, на город твой! — воззвал он к Вышене. — Старый обоялник, что твоим попущением в детинце живет, бесовское волхованье затеял! Отвращает он народ от правой веры! А ты глядишь только, как он весь город за собою в бездну влечет!

— Не стращай меня, отче! — с неудовольствием отозвался тысяцкий. Ему было неприятно ссориться с епископом.

— Ведун-то вас не обидел — дорогу дал, вперед пустил! — смело вступила в беседу боярыня Зорислава. Она не одобряла привода на Русь чужого бога и не скрывала этого. — Вы над костями теми свою службу отслужили, а мертвеца не уняли — весь посад теперь дрожмя дрожит!

— Тьма бесовская в их душах дрожит! — Одарив боярыню злобным взглядом, епископ снова обратился к тысяцкому: — А крест Господен тому злому духу путь затворил!

— Бабам посадским поди расскажи сие! — снова ответила ему боярыня Зорислава. Тысяцкий молчал, предоставив жене спорить с епископом. — Мы уж им говорили, да они не поверили! А люди работать не могут со страху. Что же, анделы твои придут на вал землю возить?

— Вот воротится князь… — начал епископ, но не кончил, гневно стукнул посохом и вышел вон из гридницы. Ему самому было досадно, что во всех спорах приходится ссылаться на князя, а старого бесомольца люди слушаются, как родного отца.

Дослушав спор матери с епископом, Сияна тихонько кликнула сенную девушку и велела ей взять чего получше со стола — мяса или пирога — и тоже отнести к оврагу.

— Только чтобы Иоанн не видал, — шепотом добавила она. Боярышня знала, что за помощь Обереже Иоанн стал бы укорять ее, но и она вместе с младшими сестрами и сенными девушками вздрагивала с приходом темноты от каждого шороха — так и казалось, что страшный печенежский мертвец крадется из мрака.

Со всех улиц народ сбегался посмотреть, как Обережа будет прогонять враждебный дух; всем было и страшно, и любопытно. Работники на валу перестали копать и таскать и тоже смотрели, опираясь на лопаты или держась за веревки волокуш.

Могилу печенега снова открыли. Обережа с тихим приговором уложил кости в могиле так, как им и положено лежать, оружие вынул из ямы, а вместо него положил принесенные женщинами угощенья. Сверху он накрыл могилу широкой доской, а на доске начертил угольком охранительные знаки, замыкающие мертвецу путь в белый свет. После велел белгородцам засыпать могилу землей и развести сверху большой костер.

В толпе со всеми стояла и Живуля. Ей было страшно оказаться так близко от печенеговой могилы, но хотелось своими глазами увидеть, как Обережа загородит мертвецу путь. Кто-то бережно обнял ее сзади за плечи; Живуля тихо дрогнула от неожиданности, обернулась и увидела Галченю.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});