Закон полярных путешествий: Рассказы о Чукотке - Альберт Мифтахутдинов

«Теперь на твоей стороне мои талисманы. А это ведь много значит. Когда я прилечу, мы с тобой отправимся жить на пасеку. За всю свою жизнь я ни разу не был на пасеке. На пасеке, говорят, хорошо…»

Сейчас Чеви уже в третьем классе, а я все еще не могу приехать к Валерии, Старшеклассники устроили в интернате танцы под радиолу, а Чеви сидел в углу, смотрел и морщился.

— Тебе не нравится джаз, Чеви? Какую музыку ты любишь — классическую или легкую?

— Тихую… — сказал печально Чеви.

Иногда он своими вопросами ставит меня в тупик.

— Скажите, а Суворов тоже сначала учился в суворовском училище?

— Нет, — смеюсь я.

— А кто бы победил, если бы вдруг Суворов и Кутузов подрались?

Я пожимаю плечами.

Тогда Чеви отвечает, подумав:

— Суворов.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что Суворов учитель. А Кутузов — ученик. Если не верите мне, посмотрите, в «Родной речи» написано.

Черноглазый Чеви любит книги и хочет знать все на свете.

— Живописец — это который живо пишет. Писатель такой, — говорит он. — А почему не говорят «быстрописец»?

Я в каждом письме рассказываю Валерии о Чеви. Я хочу, чтобы она его полюбила. Может быть, она полюбит тогда мои берега.

В тот год она много болела. Писала мне грустные письма о жизни и смерти. В смерти я разбираюсь, она дважды ходила рядом со мной — один раз в пути, в пургу, другой раз на охоте, когда на мою лодку напал кеглючин.

Я писал ей, что пока мы любим друг друга, никто из нас умереть не имеет права. И я ей послал сказку, которую сочинил для нее.

«Однажды Смерть пришла в гости к мудрецу и спросила его, как бы он хотел умереть. Мудрец ответил, что хотел бы умереть за книгами.

Смерть спросила у воина. Воин ответил, что хотел бы геройски погибнуть в бою.

Спросила Смерть у влюбленных:

— А вы какой хотите смерти?

Влюбленные ответили:

— Никакой».

Вот и вся сказка. И я уверен, что ушла Смерть, скрипя скелетом, и коса ее блестела тускло, а на луне, наверное, висели сосульки — так было холодно.

В моем доме всегда холодно. Чтобы в доме было тепло, надо, чтобы в нем пахло женщиной. Чтобы этот неуловимый запах был на подушке, на твоей одежде, на твоих книгах, к которым она прикасалась, но так и не успела прочитать. Чтобы все было, как тогда, в Москве, задолго до того самого «я не приеду на твои берега».

В тот первый год, когда я только что приехал, отец посылал мне очень много, и мы здорово кутили. Она упрекала меня в том, что я ничему не знаю настоящей цены и всегда за все переплачиваю. И, наверное, не знаю цены любви и дружбы, потому что даешь всегда больше, чем получаешь. И еще она говорила, что сгорю я в каком-то нервном перенакале.

Теперь, когда до нее так далеко, я знаю цену всему. И я многое понял. Я знаю, что праздники бывают раз во много лет, что настоящая любовь всегда в единственном числе, когда гордятся единственным числом и знают, что награды за это не бывает.

Не знаю, может быть, мне придется нести крест несостоявшегося всю жизнь. Не знаю. Рецепт счастья для женщины простой — она должна гордиться мужчиной. Но чтобы это было так, надо, чтобы она гордилась и его берегами.

А у меня болит сердце. И Чеви уже большой, с ним можно смело ходить на охоту, и я все реже звоню в Копенгаген, все реже слышу от «пятой», что связи нет. А больше ничего не изменилось, все так же в каньоне Скалистом круглый год лежит снег. Зимой и летом одним цветом…

Вчера Эски прилетел в Магадан. И заказал телефон. И вдруг ему ответили:

— Копенгаген на проводе.

Телефонистка на хорошем русском языке поздравила его с наступившим Новым годом и спросила, кого дать в Копенгагене.

Он растерялся.

— Знаете что… соедините меня с Эльсинором. Кого в Эльсиноре? Гамлета… Принца Датского…

Эски крепко стиснул трубку, и рука его дрожала.

Наблюдатель

1

Профессия у Вири — наблюдатель. Досталась она ему по наследству от отца. И тому в свою очередь перешла от отца — Вириного деда. Кем работал прадед Вири, неизвестно, но тоже, говорят, был неплохим охотником.

Место наблюдения — старое, родовое. Здесь в скалах высоко над морем небольшую площадку огородили китовыми костями, доставили с берега плавник, натаскали пустых чукотторговских ящиков — получился настоящий пост. Все море до самого горизонта — перед тобой. Смотри, наблюдай. А если усомнишься в чем-нибудь, вот тебе бинокль, он всегда под рукой, большой, морской, двенадцатикратный. Он тоже перешел по наследству, как и зоркость глаза, умение читать погоду, знать море, ветер и облака, — все, чем славится род Вири.

Трудно сказать, наследовал ли Вири удачливость, но раз общество доверяет ему наблюдать, значит, надеется на его счастливую звезду, вверяет ему свое благополучие.

Недаром лучшую часть морской добычи получает наблюдатель — человек, увидевший зверя и давший сигнал к охоте. Вторую часть добычи получает хозяин байдары. Третью часть — стрелок, убивший или загарпунивший зверя. А все остальное делится между участниками охоты поровну.

Далеко поселение от районного центра, от проезжих накатанных дорог, потому и нечасто заглядывают гости. Летом сюда можно попасть только с моря, зимой на собачьих упряжках, и то сначала по припайному льду, а потом только часа через два-три из долины можно выйти в тундру, на равнинный простор, и куда бы ты ни шел, все время за спиной — справа или слева — будут у тебя высокие черные скалы, куда бы ты ни шел, никогда не заблудишься — лучшего ориентира, чем скалы, — нет.

Сидит Вири на ящике, поглядывает в море, посасывает трубку, нескучно ему.

Вот видит он — потемнела вода, ветер переменился, недвижные прежде льдины потянуло на север, птицы ближе к берегу жмутся. Это значит, идет южак, теплый ветер, но сильный. Не ждать сегодня моржей, можно домой идти, чай пить, а вечером посмотреть горизонт и небо, чтобы решить, какая погода завтра будет, долго ли шторм продлится.

Вспомнив про чай, Вири торопливо докурил трубку и поспешил вниз, на берег, где на косе выстроились домики — деревянные, одинаковые, аккуратные, будто на смотру. Их строили в один год, вернее, в одну навигацию. Много леса привезли — бойко шло строительство, постепенно люди покидали яранги и землянки, переходили в дома. Переходили охотно: береговые люди — не тундровые, их уговаривать не надо. Тундровые — кочевники, их с трудом в дома переселяли, привыкли к ярангам. С домом разве покочуешь? А с береговыми людьми забот не было, старый консерватор Чеви — отец Вири — и тот сказал:

— В доме лучше. Света больше. Печь только надо хорошую сделать, чтобы не дымила.

И вдоль всей косы наставили столбов электрических да радио провели — много дерева ушло тогда. Зато и красиво село в вечерних огнях — хоть с моря смотри, хоть с самой высокой скалы.

Потом, обучая нулевичков-приготовишек — маленьких чукчей и эскимосов, которые в первый класс пойдут следующей осенью, — русская учительница попросит их нарисовать лес. Молодая учительница, невдомек ей, что дети по книжкам да ее рассказам не могут леса представить, поскольку не растет таковой на черных скалах и в тундре не растет, и не видели они его никогда в своей шестилетней жизни.

Нарисовал Алик — внук Вири — сорок столбов с чашечками изоляторов.

— Что это? — спросила учительница.

— Русский лес! — ответил он с достоинством.

Задумалась учительница. Погладила Алика по головке, похвалила.

Торопится Вири домой, трубка за пазухой колотится на груди в такт шагам.

Знатная у него трубка — не трубка, а полено. Кто видел Вири на рыбалке, никогда не забудет его трубку.

Вири вынимал из сетки толстых гольцов, швырял их в кучу. Если сильная рыба трепыхалась на берегу, он доставал трубку и бил ее по голове. Рыба затихала. Могучая у него трубка, из тяжелого дерева. Кисет ей не придумаешь, в карман не спрячешь, потому и носил ее Вири за пазухой.

Торопится Вири, напевает песенку. Песенка его незамысловатая, но от нее всегда хорошее настроение.

Девушка идет по кочками поет.А когда она подходит к селу,поет еще лучше.

Вот и все содержание песни, но его можно варьировать в зависимости от того, что ты хочешь сообщить себе сам, ведь песня-то для тебя, сам себе поешь, вот и пой, что хочешь. Хорошо, когда есть любимая песня и ты ее хозяин.

Дома Вири ждет его дочь Аминак и гость — только что приехавший охотовед Андрей Маркин. Много лет дружит Маркин с Аминак и Вири, каждый год приезжает к ним.

Была красавицей дочь Вири — далеко слух шел. С дальних стойбищ приезжали — кто с тайной мыслью посватать, кто просто так — посмотреть. На всем побережье не сыщешь лучше. Лицо у Аминак белое, глаза длинные да в пол-лица, моргнет ресницами — что твоя кукла, в магазине такую на праздник давали, Маркин в подарок привез. Держишь куклу прямо — смотрит она, наклонишь — мяукнет и закроет глаза. Уж такая Аминак красивая, двадцать пять ей теперь. Работает в пошивочной мастерской, шьет торбаса, да тапочки, да другую меходежду, хорошо у нее получается.