Домой приведет тебя дьявол - Габино Иглесиас

кухни. Она пошла впереди, мы – следом.

В коридоре было темнее, чем в помещении при входе, но этот полумрак немного рассеивали свечи, мерцание которых проникало и сюда. Соня шла медленно, наклонив голову, словно ее притягивал пол. Стены коридора были увешаны фотографиями. Свадьбы разных десятилетий, их возраст можно приблизительно оценить различными прическами и размерами лацканов. Прощания с колледжем. Младенцы в подгузниках, держащиеся за диваны, за ножки столов. Ребятишки, позирующие для школьных фотографий, улыбающиеся щербатыми улыбками. Воссоединения семей. Мужчина сурового вида и с загнанными глазами в военно-морской форме. Спящие младенцы на тщательно продуманном фоне, который можно увидеть разве что на фотографиях, сделанных в молле. Такие вещи я видел миллион раз: сотни скверных фотографий, напоминающих отпечатки пальцев, одновременно единственные в своем роде и универсальные.

В остальной части дома все окна были зашторены. Все комнаты, углы, коридоры были погружены в темноту. В воздухе стоял запах испачканных простыней, дезинфектантов и нафталина. Первая дверь справа вела в темную, без окон, ванную. Рядом с раковиной стояли большая красная свеча и скелет Санта Муэрте[115] в белом плаще, и колышущееся пламя заставляло тень от косы приплясывать на стене.

Соня движением руки направила нас ко второй двери.

На стенах этой комнаты были какие-то странные обои – таких я отроду не видел. Потом я понял, что это и не обои вовсе. Стены были увешаны крестами в количестве, достаточном, чтобы убедить любого, что он попал в лавку религиозных принадлежностей, а не в чей-то дом. Кресты всех размеров, цветов, материалов и обивок не оставляли на четырех стенах от пола до потолка ни одного свободного дюйма. Кресты с Иисусом, поясница и пах которого закрыты тканью, из-под ребер проступает кровь, глаза воздеты в боли к небесам, рот приоткрыт в безмолвной мольбе о милости. Крест с атлетом в маске, сменившим Иисуса. Кресты с фотографиями людей, прибитых к дереву гвоздями, привязанных – распятых, связанных или прикрепленных иными способами. Кресты со странными темными пятнами, настолько похожими на кровяные, что ничем другим они и быть не могли. Кресты с надписями на них.

La Pasiо́n De Cristo

INRI

Jesús Es El Redentor

Santa Muerte, Protе́geme

Miserere Mei, Deus

Bendito Es El Fruto De Vientre, Jesús

Cristo Salva

Bless Us, Father

е́l Muriо́ Por Nosotros

Bendita Sea Su Sangre[116]

Такой уровень любви невозможно было назвать здоровым.

Единственное окно в комнате было закрыто черным пластиком, а единственная лампа в комнате свисала с потолка, излучая слабый желтоватый свет. Я смог разглядеть, что в середине комнаты стоит кровать, на ней лежал тощий парнишка, судя по всему, спал. Рядом с кроватью массивный смуглокожий человек сидел на стуле за столом, уставленным различными пузырьками с таблетками и чем-то похожим на мази. Парнишка лежал на правом боку, лицом к нам, с закрытыми глазами. Кроме подгузника, на его теле ничего не было.

Мои глаза все еще привыкали к полумраку, но я видел, что кости парнишки выглядят так, словно пытаются вырваться из тюрьмы тонкой кожи. У парня был огромный лоб и путаные черные волосы, торчащие в разные стороны. Он открыл глаза, пока я смотрел на него, но никак не прореагировал на наше присутствие. Из уголка его рта вытекла слюна на уже и без того пропитанную влагой подушку. Руки и ноги у него были согнуты, словно он замерз в состоянии приступа, который скрючил его тело в судороге.

Вокруг меня летала мошка, ее непрекращающееся жужжание било меня по мозгам в затылке, пока мои глаза приспосабливались к полумраку. Я посмотрел на согнутые руки парнишки – он прижимал их к груди. На обеих руках отсутствовали некоторые пальцы или части их. То же самое и с пальцами ног. Верхняя половина его уха, если бы оставалась на месте, то была бы видима. Рваная шрамовая ткань торчала из-под волос, как светлый горный хребет, появившийся над водами океана. Мне в голову пришли сотни фильмов, в которых кто-то из персонажей оголялся, чтобы показать последствия какой-нибудь ужасной пытки. То, что я видел сейчас перед собой, напоминало кадры тех фильмов, вот только в кино это было сплошное притворство. А здесь я видел глубокие шрамы на руках, ногах, на торсе, словно кто-то пытался вырезать кусочки его мяса или наносил декоративную резьбу на его тело с помощью скальпеля. Одни шрамы были белыми, их призрачная белизна выдавала их возраст, а другие были сердитыми, свежерозовыми, что говорило о недавней боли и пролитой крови.

Мне нужно было срочно выйти отсюда к чертовой матери.

Человек, сидевший рядом с кроватью, являл собой гору смуглой плоти в таком количестве, что я не видел стула, на котором он сидел. Но я, по крайней мере, допускал, что стул под ним есть. Я видел только его массивные формы, расположившиеся в этом углу. Ноги его при этом были согнуты, что исключало все сомнения: на чем-то он непременно сидел. Глаза у него были осоловевшие, а под ними – заплатки более темной кожи. На нем были джинсы, белая бейсболка, черная футболка, такая большая, что из нее вполне можно было сделать тент на двоих. А оставшегося материала вполне хватило бы, чтобы накрыть пол под тентом. На футболке было написано ERES UN PENDEJO[117], а ниже в кавычках по-английски: «ТЫ МОЙ ДРУГ». Я видел такие прежде в «Меркадо»[118] в Сан-Антонио. Руки крупного человека, как и у Хуанки, были покрыты татуировками, они лежали на его коленях, в правой он держал «узи»[119], как некоторые держат книгу или кладут руку на спящего кота. Его розоватый мизинец правой руки был украшен золотым кирпичиком с бриллиантами, а на шее висел громадный золотой крест на толстенной золотой цепочке. Что бы эти люди ни делали с измученным пареньком в этом ветхом доме, им явно требовалась серьезная охрана. Толстяк смотрел на нас мертвыми глазами и дышал, как раненое животное, испускающее наконец дух.

– ¿Tienes el dinero?[120] – спросила Соня, стоявшая в ногах кровати.

Хуанка сунул руку в правый передний карман его джинсов и вытащил оттуда сложенный белый конверт. Конверт был довольно толстый. Он протянул его Соне. Она схватила его, несколько мгновений оценивала его вес, потом бросила его толстяку. Конверт ударился о его выпирающий живот и соскользнул на несколько дюймов, перед тем как остановиться. Человек перебросил «узи» в левую руку, взял конверт и положил его на стоявший рядом столик. Никто денег не считал.

– Знаешь, мне не нравится