Гость Дракулы и другие странные истории - Брэм Стокер

солнцем, которое, похоже, надолго вернулось на небосвод после затяжной и суровой зимы. На фоне бледнеющей синевы неба, что, теряясь в тумане, смыкалась с далеким горизонтом, рельефно вырисовывался силуэт крутой темной скалистой горы. Море имело настоящий корнуолльский цвет – сапфировый с густыми вкраплениями изумрудно-зеленого над теми непроницаемыми подводными глубинами у подножия береговых утесов, где свирепо зияли разверстые пасти пещер, дававших приют тюленям. Склоны горы покрывала жухлая бурая трава. Игольчатые ветки кустов дрока были пепельно-серыми, но их золотистые цветы простирались по всему косогору: внизу они доходили до самой воды, а ближе к вершине превращались в скудные желтые пятна и наконец бесследно исчезали там, где властвовали морские ветры, которые, словно ножницы без устали трудившегося незримого садовника, изгоняли со скальных выступов всякую растительность. Своим обликом эта гора, бурая с проблесками желтизны, напоминала громадную птицу-овсянку.

Маленькая бухта вдавалась в побережье между утесами, что вздымались за одиноко высившейся скалой, изрытой пещерами и пустотами, по которым в штормовую погоду прокатывался оглушительный грохот морских волн, разбивавшихся о камни фейерверками пенных брызг. Вход в бухту, совершавшую далее извилистый поворот на запад, с обеих сторон ограждали небольшие изогнутые волнорезы из темных сланцевых плит, кое-как сложенных в ряд и скрепленных массивными деревянными балками, стянутыми стальной обвязкой. Оттуда поднималось каменистое ложе реки, в незапамятные времена пробитое стремительными ледяными потоками через взгорье. Там, где эта река, в нижнем течении весьма глубокая, становилась шире, во время отливов открывались взору устилавшие дно битые камни, между которыми прятались крабы и омары. Над камнями возвышались крепкие столбы, предназначенные для варпования маломерных каботажных судов, что часто заходили в бухту. Благодаря морским приливам, проникавшим довольно далеко по руслу реки, воды ее и выше по течению были глубокими, но всегда оставались спокойны, поскольку вся мощь неистовых штормов иссякала в низовьях. В четверти мили от моря река была полноводной только в часы приливов; с отливами вдоль ее берегов обнажались все те же груды битых камней и сквозь щели в них струились, журча, родники с пресной водой. Здесь тоже стояли причальные столбы, и местные рыбаки привязывали к ним свои лодки. По берегам в непосредственной близости от черты, до которой поднималась вода, тянулись ряды пригожих, уютных и прочных домишек со старомодными садиками перед входом, где вовсю цвели смородина, примула, желтофиоль и очиток. Многие фасады были увиты клематисом и глицинией. Оконные рамы и дверные косяки сверкали белизной, к каждому домику вела дорожка, вымощенная мелким цветным камнем. Перед некоторыми дверьми виднелись крохотные крылечки, возле прочих – простецкие табуреты, сделанные из отрезков бревна либо из старых бочонков; и почти на всех подоконниках стояли горшки и коробы с цветами или декоративными растениями.

На разных берегах реки, в домах, расположенных аккурат один напротив другого, жили два человека; двое молодых, недурных собой, обеспеченных мужчин, которые с мальчишеских лет были и товарищами, и соперниками. Абель Бегенна, по-цыгански смуглый, унаследовал свой облик от путешественника-финикийца из числа тех, что посещали некогда эти края; Эрик Сансон – коего местный антиквар назвал «недоскальдом», – был белокурым и краснолицым, что выдавало в нем потомка диких норманнов. Казалось, с самого их рождения судьба назначила этим двоим вместе идти по жизни и стоять горой друг за друга во всех заварушках, затеях и предприятиях. А завершилось строительство их Храма Дружбы тем, что оба полюбили одну и ту же девушку. Сара Трефьюзис, бесспорно, была первой красавицей Пенкасла, и многие юноши охотно попытались бы добиться ее благосклонности, если бы не эти двое, которым среди жителей деревни не было равных в силе и решительности и которые могли соперничать разве что между собой. Посему все прочие воздыхатели почитали ухаживание за нею делом крайне затруднительным и старались держаться от этой троицы подальше; а все прочие девицы были вынуждены, во избежание худшего, терпеть нытье своих кавалеров и с горечью сознавать, что в глазах последних они стоят в лучшем случае на втором месте, и это, разумеется, не внушало им дружеских чувств к Саре. Вот так и получилось, что по прошествии года или около того (у деревенского люда романтические отношения развиваются неспешно) эти трое довольно тесно сошлись друг с другом – и поначалу были вполне удовлетворены сложившимся положением вещей. Сара, девица тщеславная и весьма легкомысленная, не могла не воспользоваться возможностью утереть нос всей округе – и мужчинам, и женщинам. Ни одна соперница Сары, прогуливаясь в сопровождении всего лишь одного поклонника, да еще не особо польщенного этой ролью, мягко говоря, не испытывала радости, видя, как тот нежно посматривает на признанную красотку, приближающуюся сразу с двумя преданными обожателями под ручку.

Однако в конце концов наступил момент, которого Сара боялась и который старалась оттянуть, как могла, – момент, когда она должна была выбрать одного из них. Ей нравились оба, и каждый сумел бы удовлетворить запросы и куда более привередливой девушки. Но такова уж была натура Сары, что она думала скорее о вероятных потерях, чем о возможных приобретениях, и всякий раз, когда ей казалось, что все решено, она тотчас начинала сомневаться в правильности своего выбора. Тот, кому предстояло быть отвергнутым, неизменно обретал в ее глазах новые, более выгодные достоинства, которых она не замечала прежде, когда чаша весов склонялась в его пользу. Каждому из них она пообещала, что даст ответ в свой день рождения, одиннадцатого апреля, – и вот этот день настал. И с Абелем, и с Эриком девушка разговаривала с глазу на глаз и задолго до названной даты, но ухажеры Сары относились к числу тех мужчин, которые не склонны забывать о данном им слове. Рано утром она обнаружила, что оба беспокойно топчутся у ее двери. Ни один из них не открыл сопернику цели своего прихода, каждый всего лишь хотел каким-нибудь образом получить ответ раньше другого, чтобы, если понадобится, с удвоенной силой возобновить прежние притязания. Даже Дамон, намереваясь просить руки девушки, обычно не брал с собой Пифия; и для поклонников Сары собственные сердечные дела значили куда больше любых установлений дружбы – поэтому оба продолжали неотлучно стоять возле ее дома, искоса поглядывая друг на друга. Несомненно, эта ситуация причиняла Саре некоторое неудобство, и хотя столь неумеренное восхищение весьма льстило ее тщеславию, тем не менее временами чрезмерная настойчивость воздыхателей начинала ее раздражать. В такие минуты единственным утешением ей служило то, что в глазах других девушек, следовавших мимо и замечавших двойную стражу