Итальянские маршруты Андрея Тарковского - Лев Александрович Наумов

мытарств ремонт в чайном домике будет сделан в соответствии с планами Андрея, но пожить в нём семье почти не доведётся. Приведя здание в порядок и изрядно перестроив под себя, Тарковские продадут его. А вот в квартире они пробудут долго, хотя дорога отсюда до Рима через Тиволи будет занимать несколько часов, что страшно неудобно. Памятуя о том, сколь придирчиво режиссёр обсуждал недостатки прежних вариантов жилья, трудно не удивляться тому, что о тесной и бедной квартире с маленькой кухней[740] он скажет: «Обживёмся». Казалось бы, это место станет очередным временным пристанищем в ожидании «дома». Но на самом деле для Тарковского уже не будет ничего более постоянного.

Здесь с Андреем и Ларисой поселится кот Гриша, которого можно увидеть на полароидных снимках. Именно квартиру в Сан-Грегорио режиссёр полюбил особо и, быть может, как раз через неё по-новому полюбил Апеннинский полуостров. Очень ему нравился и монастырь Санта-Мария-Нуово, расположенный неподалёку (@ 41.927021, 12.864249). Примерно в это время Тарковский дал интервью[741], в котором произнёс чрезвычайно важные слова: «Действие „Ностальгии“ происходит в Италии, поскольку я знаю эту страну. Я бывал там неоднократно, и всегда возвращался наполненным разнообразными эмоциями. Кроме того, именно в Италии я ощущаю близость к людям. Когда я работал над картиной, впечатления туриста быстро сменились на более глубинные чувства, а краски стали ярче. Этот фильм стал частью моих личных страданий, поскольку я сам нахожусь вдали от родины, которую покинул около года назад». И далее — особо значимое предложение: «Тем не менее „Ностальгия“ не выражает моего отношения к Италии»[742].

В Сан-Грегорио ему нравились покой и красота. Особенно завораживал вид на церковь святого Себастьяна (via Giovanni Giolitti, 2, @ 41.918165, 12.872660), открывавшийся из окна квартиры. Тарковский сделал множество фотографий этой базилики в разное время суток и в разные сезоны. Он завёл хороших знакомых среди местных жителей. Этими людьми он восхищался, в отличие от итальянской кинематографической общественности. В другом интервью[743] он скажет: «Я… жил[744] некоторое время в одной деревне недалеко от Рима. Там я встретил крестьянина, который всю жизнь работал на земле. Он говорил со мной о том, что крестьянская работа, которую мы рассматриваем, как очень важную, оплачивается ниже всех других. „Если бы речь шла о моей собственной выгоде, я должен был бы бросить сельское хозяйство и открыть, например, продуктовый магазинчик. Тогда бы я сразу разбогател. Но я этого никогда не сделаю“, — сказал этот абсолютно необразованный человек… Смотрите, у этого человека есть чувство долга, это свидетельствует о его духовности». Режиссёр говорит об одном из самых интересных для него жителей коммуны — фермере Пачифико Мартуччи, с которым они сблизились чрезвычайно. Впрочем, в Сан-Грегорио он любил не только простых людей, но даже чиновников! Познакомившись с мэром Франческо Первенанци, Андрей придёт в восторг от него. Он даже специально отметит[745] в дневнике, что не может себе представить, чтобы его мнение о Мартуччи и Первенанци переменилось. На самом деле такая, малозначительная на первый взгляд ремарка — самое главное, что сказано об этих людях. Именно это отличает их от всех остальных на свете, о которых мнение Тарковского постоянно и неизбежно ухудшалось.

Режиссёр будет принимать активное участие в жизни коммуны. 14 августа 1984 года он сделает рисунки костюмов для местного оркестра, одев их наподобие казаков с красными накидками. По слухам, в театре Сан-Грегорио будет даже исполнен его «Борис Годунов», но это почти наверняка легенда.

Однако не станем так сильно забегать вперёд. В начале мая 1983 года Тарковский продолжал торопливо заканчивать работу над картиной, чтобы успеть в Канны. Работа продвигалась трудно и значительно медленнее, чем хотелось. «Катастрофа с титрами. Ещё хуже, чем в Москве», — пишет режиссёр 3 мая. 7-го начинался кинофестиваль, который продлится до 19-го. Показ «Ностальгии» любезно запланировали ближе к концу. 10-го режиссёр сетовал, что вот уже две копии выходят из печати, но его не устраивает качество, да и субтитры не готовы. В эти дни он дал интервью[746] корреспонденту французской газеты «Le Monde», в котором сообщил, что сам ещё «не видел фильм до конца».

Интересна и другая запись от 10 мая: Тарковский отметил, что Андрея Сахарова собираются выпустить из СССР. Все подобные прецеденты имели для него особое значение, вот только откуда взялись такие парадоксальные слухи, ведь 1983 год — один из крайне тяжёлых для академика[747]. Он не просто находится в ссылке, но ещё и содержится в строгом режиме. Сахарова выпустят за границу только в 1989-м, когда он уже будет членом Верховного Совета, но даже в этом случае потребуются огромные усилия множества людей, в том числе и иностранных журналистов. Что же касается поддержки с советской стороны, то за него лично поручатся выдающиеся учёные-академики, такие как физик-ядерщик Юлий Харитон, физик-теоретик Евгений Велихов и другие.

«Ностальгия» в Каннах. Точка невозврата

Май 1983.

Франция (Канны).

Каннский скандал, акт второй, кульминационный. Освещение фестиваля в советской прессе.

—

Как только пришли известия о том, что в жюри фестиваля будет Сергей Бондарчук, Андрей сразу начал подозревать заговор. Дескать, это Госкино «пропихнуло» Сергея: «Надо ведь кому-то будет меня давить в жюри»[748]. Вероятно, советские структуры действительно лоббировали членство Бондарчука в ареопаге, но вряд ли это было связано с Тарковским. Скорее дело в уже упоминавшихся международных проектах самого Сергея. И если не победа на фестивале, то хоть членство в жюри могло поддержать его авторитет, а также привлечь внимание к фильмам.

Более того, советская сторона была изрядно заинтересована в успехе «Ностальгии». Косвенно на это указывает, например, то, что после показа фильма 9 мая, Суриков и Мамилов взахлёб расхваливали его. Картина понравилась им куда больше, чем можно было ожидать. Такое впечатление, будто ещё в Москве было решено одобрить работу Тарковского и торжественно отправить её в Канны. Тремя днями ранее, когда чиновники только приехали в Рим, режиссёр назвал их в дневнике людьми «с оплывшими лицами и испуганными глазами». Однако Суриков сразу начал осыпать его новыми предложениями и проектами. Причём именно международным, а не сугубо советскими. Если бы, действительно, имелась запретительная директива от Госкино, картину элементарно завернули бы на этом этапе. Но Тарковский вновь видел подвох: «Суриков говорил также о том, что они просят копию фильма в Москву в конце июня. С тем, чтобы показать его на Московском фестивале. Вот тут-то мне и стало всё ясно. Что