Возвращение из Трапезунда - Кир Булычев

Стоя у перил галереи, Андрей мысленно уже шел берегом моря, вдоль самой воды, порой поднимаясь повыше, чтобы не достала на излете мягкая волна.

Он не услышал, как подошел Ахмет.

— Ты сердишься? — сказал Ахмет. — А почему, не поймем.

— Ты уже за двоих говоришь? — спросил Андрей.

— Нет, я только за себя, но с уважением. А если ты, дурак, что-то думаешь, то ты и есть дурак, — сказал Ахмет.

— Я ничего не думаю, — сказал Андрей.

— Я сегодня уеду, — сказал Ахмет. — Нечего мне возле вас крутиться. И вообще вы мне все надоели — слишком тонко организованные натуры.

— Спасибо за заботу. Я не ожидал тебя здесь увидеть.

— И недоволен?

— Доволен и очень тебе благодарен за все.

— Наконец-то догадался спасибо сказать. Только мне твое спасибо не нужно. Ты лучше Лидочке спасибо скажи.

— Почему?

— Будь моя воля, дождались бы тебя в Ялте. Ничего бы с тобой не случилось.

— Вот уж верно, — улыбнулся Андрей.

— Ну и что? — воинственно произнес Ахмет. — Не каждый же день тонут транспорты! Один утонул, и хватит. А ты хорошо плаваешь.

— Надо было тебе удержать Лиду в Ялте, — сказал Андрей. — Ведь могло быть, что мы не пошли бы в Батум.

— Если бы да кабы, — заметил Ахмет, — то мой друг лежал бы на дне Черного моря.

Андрей пожал плечами — спорить не хотелось. Почему он должен быть всем благодарен? Они ждут благодарности.

— По крайней мере я бы ни о чем не беспокоился.

— Не капризничай, герцог, — заметил Ахмет, гладя указательным пальцем черные усики, которые совсем ему не шли и делали лицо хитрым. — Мы четверо суток тащились по Черному морю от одного грязного порта до другого на самой вонючей рыбацкой шхуне в мире. Ты знаешь, как пахнет попорченная скумбрия? И каюты там нет — только тряпкой отгородили от кубрика, а в кубрике трое мужчин, не считая меня, — так твоя Лидочка спешила, чтобы тебя снова не упустить. Мне стыдно, герцог.

— Тем более мне неприятно, что из-за меня вы пошли на такие жертвы, — упрямо, подавляя стыд, сказал Андрей.

— Чарльз Гарольда читал? — спросил Ахмет. — Очень на тебя похож. Одинокий, и никто не понимает.

— Чайльд Гарольда, — поправил Андрей. — Это знает каждый гимназист.

— Да я болел, — сказал Ахмет. — У меня была скарлатина, когда вы изучали лорда Байрона.

— Что-то вы много болели, Керимов Ахмет, — передразнил Андрей Дылду, — придется мне побеседовать с вашим отцом.

— Ой, господин надзиратель, — взмолился Керимов Ахмет, — мой папа такие больные, такие несчастные, такие бедные! Пожалейте меня!

Ахмет так чистосердечно завопил, что во внутренний двор выбежала мадам Ахвледиани и замерла, запрокинув седую птичью головку, а дверь в галерею открылась, оттуда высунулся батюшка в черной сутане и с распущенными по плечам волосами, с расческой в руке — вид у батюшки был крайне женственный и голос оказался очень высоким.

— Господи, — сказал батюшка, — ни минуты покоя.

Он машинально продолжал причесывание волос, медленно водя гребнем во всю длину прядей.

— Дети, — сказал Андрей сурово, — ну прямо дети! Попрошу разойтись по классам. Не позорьте меня.

— Вот именно, — сказал батюшка и ушел внутрь комнаты, как рыбина в глубину.

* * *

Когда они пошли в город, то в магазине мужского готового платья братьев Захариади они увидели знакомого батюшку, с волосами, заплетенными в длинную, но жидкую косицу. Батюшка покупал себе брюки с красными лампасами. Он стыдливо объяснял продавцу, что брюки — для брата, живущего под Ставрополем, но Ахмет тут же придумал драматическую историю о роковой любви батюшки к одной казачке, из-за чего тому приходится переодеваться казаком.

Они купили Андрею приличный костюм и всю остальную одежду, а Ахмет от себя, хоть Лидочка и возражала, небольшой, из натуральной кожи несессер.

— Это тебе на целый век, — сказал он Андрею.

А Андрей, который теперь способен был услышать в обычных словах совсем иной, связанный с его судьбой смысл, кивнул и сказал:

— Может быть, и на век.

Лидочка не слышала этих слов, она выбирала для Андрея запонки — они должны были быть скромными и в то же время достойными ее Андрюши. Запонки продавались с небольшой витрины, где лежали ремни, свернутые в тугие часовые пружины, заколки для галстуков, брелоки и цепочки для часов.

— У тебя часы хорошо идут? — спросила Лидочка.

— Что с ними станется?

— Они же в воде были.

Андрей спохватился, что нечаянно забыл об утренних событиях. Он поднес часы к уху — они молчали.

— Давай лучше починим, — сказал он.

— А может, новые купим?

— Я к ним привык, — сказал Андрей, — их мне отчим подарил в шестнадцать лет.

— Как знаешь, — сказала Лидочка. — Тогда пошли покупать ботинки.

На улице стало жарко и влажно — здесь было куда влажнее, чем в Трапезунде, может быть, оттого, что горы были покрыты пышными лесами, стекавшими к самой воде и готовыми поглотить Батум, если отсюда уйдут люди. Андрей уговорил друзей выпить сельтерской. Они уселись под навесом, и вкус сельтерской вдруг напомнил Ялту тринадцатого года и первую встречу с Лидочкой.

— Я сначала у тебя шляпу сбил, а потом познакомились, помнишь? — спросил Андрей.

— А я тогда думала, что тебе понравилась Маргарита.

Андрей накрыл ладонью кисть Лидочки.

Ахмет сказал:

— Не буду я с вами ходить по магазинам, не дело это для джигита.

— Спать — вот дело для джигита, — сказал Андрей.

— Встретимся за обедом, — сказал Ахмет, — Лидочка тебя проводит. Она знает. Мне сегодня уезжать, а дела еще не сделаны.

Ахмет церемонно откланялся.

— Если хочешь ревновать, — сказала Лидочка, — то оснований у тебя нет никаких. Ахмет сделал для нас больше, чем ты думаешь.

Андрей смотрел на Лидочку и старался найти в ней перемены — или хотя бы отражение перемен, происходящих в мире. Он как бы проверил — и в этом тоже была ревность, — на месте ли родинка на виске и так же ли правая бровь чуть выше левой.

Они еще долго просидели в том кафе и разговаривали. Они втягивались в разговор постепенно, и разговор, становившийся все более доверительным, возвращал им ощущение близости — Лидочка рассказала ему, как провела несколько дней без него, пока ждала вести из Трапезунда, как потом Ахмет нашел место на шхуне и как ужасно было это путешествие.

— Ну это зря, — говорил Андрей, — это совсем не нужно было. В море сейчас так опасно… ты же знаешь…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});