Далекие Шатры - Мэри Кайе

Подобное зрелище устрашило бы многих более толковых и опытных, чем молодой лейтенант Гамильтон, солдат. Но Уолли, опьяненный неистовым азартом боя, не стал колебаться. Он пришпорил Мушки, и она спрыгнула в расселину и понеслась по камням. А вслед за ним с дикими криками беспорядочно устремились разведчики.

Оказавшись внизу, они рассыпались налево и направо в поисках возможного пути наверх, а находя его, выбирались из расселины по двое, по трое и сразу же бросались в атаку: Уолли со своим горнистом, чуть от него отставшим, первым достиг вершины, где длинная линия брустверов преграждала путь на плоское плато. Здесь многочисленные хугиани, успевшие спастись бегством и снова укрыться за оборонительными сооружениями, отчаянно отбивались от врагов, стреляя из мушкетов, лихорадочно перезаряжая их и снова стреляя. Но стена высотой по грудь не остановила лошадь Уолли. Мушки перелетела через нее с легкостью и грацией породистого гунтера, берущего каменную стену в Керри, и благодаря чуду, а равно искусству своего седока с саблей вышла из последовавшей затем рукопашной, как и из боя на склонах внизу, отделавшись лишь незначительными царапинами.

В том сражении действия не координировались, и не было времени ждать, когда пехота пробьется с фланга или артиллеристы подвезут и приведут в боевую готовность орудия. Разведчики атаковали поодиночке или маленькими группами – с яростью, которая заставила недисциплинированных горцев покинуть укрепления и отступить на открытый участок плато. Хугиани дрались ожесточенно, но большинство их вождей и знаменосцев были убиты. А без предводителей, способных их организовать, они не сумели произвести перегруппировку.

Укрепления были взяты за несколько минут, и афганцы снова дрогнули и обратились в бегство, рассыпаясь по плато, точно гонимые осенним ветром палые листья, в отчаянной попытке добраться до ненадежных укрытий деревень и фортов, ютившихся в возделанных долинах внизу.

Но им не позволили так просто убежать. Артиллерия получила приказ стрелять по любому скоплению противника, а кавалерия получила приказ преследовать – и разведчики и гусары вместе устремились за отступающими, истребляя многие десятки врагов на своем пути, и остановились только под самыми стенами хугианийской крепости Коджа-Хель.

Битва при Фатехабаде была закончена и выиграна, и усталые победители повернулись и двинулись обратно по пропитанному кровью плато, мимо трагических отбросов войны: искалеченных тел мертвых и умирающих мужчин, брошенных мушкетов, тулваров и ножей, знамен с перерубленными древками, чаплей, тюрбанов и пустых патронташей…

Колонна генерала Гофа выступила из Джелалабада с приказом разогнать хугиани, и они разогнали. Но это была страшная бойня, ибо хугиани – народ отважный и, как и предупреждал Аш, они дрались, словно тигры. Даже когда они дрогнули и пустились в бегство, отдельные группы останавливались и стреляли по преследователям или бросались на них с саблями. Свыше трехсот хугиани было убито и в три с лишним раза больше ранено, но они тоже нанесли жестокий урон противнику. Маленькое войско Гофа потеряло девять человек убитыми и сорок ранеными, и из раненых (один из них позже скончался от страшных ран) двадцать семь были разведчиками, а из убитых – семеро, среди них Уиграм Бэтти и рисалдар Махмуд-хан…

Уолли думал, что раненого Уиграма отнесли назад, подальше от опасности. Но смерть поджидала Уиграма в тот день и не позволила ему избежать судьбы. Он приказал Уолли, единственному, кроме него, британскому офицеру, вести эскадроны вперед, и мальчик подчинился приказу, отважно бросившись в гущу боя и выйдя из него целым и невредимым, если не считать царапины на ноге и распоротого сапога. Но Уиграм, который медленно поковылял следом с помощью одного из своих соваров, снова получил пулю в бедро.

Когда он упал в третий раз, группа хугиани бросилась к нему, чтобы убить, но была отогнана соваром, вооруженным не только кавалерийской саблей, но и карабином, а у самого Уиграма имелся револьвер. Пятеро из нападавших повалились наземь, а остальные отступили, но Уиграм быстро терял кровь. Он перезарядил револьвер и, совершив над собой колоссальное усилие, умудрился подняться на одно колено. Но в следующий миг шальная пуля, выпущенная кем-то в столпотворении выше по склону, попала ему прямо в грудь, и он упал и мгновенно умер.

Оставшиеся в живых нападающие испустили торжествующий вопль и вновь ринулись вперед, чтобы изрубить бездыханное тело: с точки зрения афганца, труп врага заслуживает жестокого надругательства, тем более если враг является фаранги и неверным. Но они не приняли в расчет совара Дживана Сингха.

Дживан Сингх поднял с земли револьвер и, стоя с расставленными ногами над мертвым командиром, отгонял противников пулями и саблей. Он стоял там более часа, защищая тело Уиграма от всех нападавших, и когда сражение закончилось и уцелевшие разведчики вернулись с плато, чтобы подсчитать своих мертвых и раненых, они нашли его по-прежнему на страже, а вокруг него валялись трупы по меньшей мере одиннадцати хугиани.

Позже, когда были отправлены официальные рапорты, возданы хвалы, сделаны порицания и присуждены награды и когда критики, не участвовавшие в сражении, указали на ошибки и объяснили, насколько лучше они сами справились бы с делом, совар Дживан Сингх был награжден орденом «За заслуги». Но Уиграм Бэтти удостоился еще более высокой чести.

После того как санитары унесли всех раненых и явились за телом Уиграма, чтобы отнести в Джелалабад, поскольку любую могилу рядом с полем брани неминуемо раскопали бы и осквернили сразу после ухода британского войска, совары не позволили дотрагиваться до него. «Не пристало, чтобы такого человека, как Бэтти-сахиб, несли посторонние люди, – сказал сикх, выступавший от лица соваров. – Мы сами его понесем». Так они и сделали.

Большинство из них сидели в седле с самого рассвета, и все до единого в самое знойное время дня участвовали в двух атаках и ожесточенном часовом бою против многократно превосходящих сил противника. Они валились с ног от усталости, граничащей с полным изнеможением, а Джелалабад находился в двадцати с лишним милях оттуда, и ведущая к нему дорога представляла собой не более чем тропу, пролегающую по каменистой местности. Но всю ту теплую апрельскую ночь солдаты Уиграма, сменяя друг друга, несли на плечах тело своего командира. Не на санитарных носилках, но уложенным на кавалерийские копья.

Зарин принял участие в этом скорбном шествии, и Уолли тоже, на протяжении одной-двух миль. А один раз какой-то мужчина – не совар, а, судя по платью, выходец из племени шинвари – выступил из темноты и сменил одного из носильщиков. Как ни странно, никто не попытался помешать ему или усомниться в его праве находиться здесь, и могло даже показаться, будто он тут свой человек, которого ждали, хотя он заговорил только раз, приглушенным голосом сказав несколько слов Зарину, чей ответ был таким же коротким и невнятным для слуха окружающих. Один лишь Уолли, еле тащившийся в хвосте процессии и плохо соображавший от усталости, горя и тяжелой депрессии после битвы, не заметил присутствия незнакомца. А когда они остановились в следующий раз, мужчина исчез так же быстро и незаметно, как появился.

56

Они достигли Джелалабада на рассвете, а несколькими часами позже похоронили Уиграма Бэтти на том же кладбище, где сорок шесть лет назад британцы хоронили своих мертвецов во время первой афганской войны. И где девятнадцать свежих могил стали последним приютом для восемнадцати рядовых и одного офицера 10-го гусарского полка, чьи тела всего за два дня до того были извлечены из реки Кабул, в которой утонуло в общей сложности сорок шесть человек.

Рядом с Бэтти погребли лейтенанта и рядового 70-го пехотного полка, которые погибли в ходе атаки неприятеля с фланга. Но рисалдар Махмуд-хан и пять соваров, тоже павшие в битве при Фатехабаде, принадлежали к другим вероисповеданиям, и в соответствии с разными религиозными традициями их тела были либо отнесены на мусульманское кладбище и преданы земле с соблюдением надлежащего ритуала, либо кремированы, а пепел собран и брошен в реку Кабул, которая донесет прах до равнин Индии, а оттуда, милостью богов, и до моря.

На похоронах присутствовали не только полки, где служили погибшие, но и вся армия в полном составе, а также жители Джелалабада и окрестных деревень и все путешественники, которым случилось проезжать или проходить мимо. Среди последних, незаметный в собравшейся толпе, был один худой шинвари в мешковатых шароварах – он наблюдал с безопасного расстояния за христианскими погребениями и находился в числе зрителей на мусульманском кладбище и на площадке для сожжения.

Когда все закончилось и толпы зевак и скорбящих разошлись, шинвари отправился в маленький домик на окраине города, где в скором времени к нему присоединился рисалдар кавалерии разведчиков, одетый в гражданское платье. Они беседовали около часа, разговаривая на пушту и по очереди куря кальян, а потом рисалдар вернулся в лагерь и к своим служебным обязанностям. Он принес с собой письмо, написанное гусиным пером на шероховатой бумаге местного производства, но адресованное по-английски лейтенанту У. Р. П. Гамильтону из Королевского корпуса разведчиков.