Все романы (сборник) - Этель Лилиан Войнич

На мгновение ответ как будто удовлетворил его. Но нет, опять что-то не дает ему покоя.

— А отец смеется. Он мне говорит: «Уж будь в надежде, конечно он будет мирно лежать, да только с ягненком в брюхе». Он говорит: «На том ли свете, на этом ли, а все равно либо ты лев, либо — ягненок; запомни это». Отец, бывает, чудно говорит… Только вы о нем худо не думайте. Вы только…

Она жестом остановила его.

— Дружок мой, есть на свете человек, о котором я никогда не подумаю плохо, — это твой отец. У него злой язык, но если человек, рискуя жизнью, спасает чужих детей, которых ему не за что любить, можно простить ему злые речи. В другой раз, когда он станет говорить тебе о львах, вспомни, что он сделал для моих двух ягнят.

— Ладно, мэм, — не сразу ответил мальчик.

Назавтра Гарри было разрешено встать с постели; он был еще бледен и не вполне оправился от потрясения, но чувствовал себя много лучше. И впервые со дня несчастья мать могла спокойно поговорить с ним наедине.

— Пойдем посидим на утесе, — предложила она. — День сегодня чудесный, и я хочу тебе кое-что сказать.

Они уселись на краю утеса среди диких гиацинтов и подмаренника. Гарри отыскал глазами Луг Сатаны, сверкающий на солнце далеко внизу.

— Смотри, мама, сейчас прилив, — видишь, вон оно, то место…

— Да, дорогой….

— Вон обломок дядиной лодки к скале прибило. Видишь голубую дощечку на воде? Там Дик сломал ногу. Мама, ночью я думал… ведь это простая случайность, что ему не перебило позвоночник. Он был бы всю жизнь прикован к постели, как Сэмми Даген, и это была бы моя вина.

Она ласково накрыла его руку своею.

— Не надо больше смотреть туда. Это все позади, в другой раз ты будешь умнее; кто из нас не совершал ошибок. Теперь выслушай меня внимательно…

Гарри, у тебя есть новый брат.

Он испуганно поглядел на нее.

— Ты знаешь, чем мы все обязаны Пенвирну. Мы с твоим отцом усыновили одного из его детей, и я надеюсь, что ты, мой старший сын, сделаешь все, чтобы мальчику было у нас хорошо, поможешь ему освоиться с новой жизнью. Я хочу, чтобы ты относился к нему, как к Глэдис и Дику, как к Бобби… если бы он был жив.

— Но, мама! — Он был в ужасе. — Мама… конечно же я все сделаю для.

Пенвирна и для этого мальчика. Но усыновить! Неужели он будет жить в Бартоне?

— Не все время. Летом он будет уезжать на каникулы к родным.

— И… и будет учиться в одной школе с нами? Да ведь…

— Нет, в школу он пока не поедет. Его еще нужно к этому подготовить. Он будет жить с нами в Бартоне, будет учиться вместе с Глэдис, а потом, может быть, мы…

— Но, мама, как ты не понимаешь! Его ни за что не примут в нашу школу.

Сына рыбака — ни за что!

— Я не уверена, что колледж святого Катберта был бы для него подходящим местом, даже если бы его и приняли, — ответила Беатриса. — На первых порах я сама буду давать ему уроки, а потом вместо гувернантки для Глэдис мы, вероятно, пригласим домашнего учителя для них обоих.

— Но не может же он жить с тобой и с Глэдис!

— Почему?

— Мама, он… Ты просто не представляешь себе, что это за семья! Видела бы ты их дом!

— Я была там три раза.

— Ты видела его братьев? И эту ужасную девушку… с младенцем?

— Ужасны не люди, дружок, ужасна их нищета. А этой беде твой отец поможет. Он строит и обставляет для них новый дом; и у них будет большая парусная лодка пополам с Полвилами, так что они не будут зависеть от жадных посредников, смогут сами продавать свой улов и больше зарабатывать. Папа уже написал сэру Джеральду Криппсу, предлагая недорого продать ему Траффордскую лощину, чтобы выручить деньги, не трогая Бартон.

Гарри трудно глотнул. Траффордская лощина, славившаяся своими фазанами, лежала между Бартоном и землями Криппса, и два года назад на аукционе отец перехватил ее у сэра Джеральда. Криппс-младший, заносчивый нахал, не раз говорил обидные слова о «новоявленном богаче». Придется опять проучить его.

Что ж, ладно: если кое-кто соскучился по тумакам, он их получит.

Гарри мужественно выдержал взгляд матери.

— Я очень рад. Но джентльмена ты из него не сделаешь, мама; это невозможно.

— А что такое джентльмен, Гарри? Он смешался.

— Ну… ну…

— В сущности, мой милый, ты полагаешь, будто Артур недостоин жить с нами, потому что он сын рыбака.

— Я — Нет, не совсем так.

— Да, Гарри, именно так. А я боюсь, что мы недостойны жить с ним. Но нам надо постараться стать достойнее. Всем нам.

— Мама, неужели ты думаешь, что я не благодарен Пенвирну? Уж конечно мне для него ничего не жалко…

— Ты не жалеешь для него денег, я понимаю. Ты честный человек и не хочешь оставаться в долгу. Но неужели, по-твоему, деньгами можно оплатить то, что Пенвирн сделал для тебя и для Дика? Или для нас с папой?

— Мама, я… да, я понимаю. Я готов сделать для него все на свете.

Поверь мне.

— Тогда прежде всего прими Артура как брата и подай пример Дику. Больше мы никогда не будем говорить с тобой о том, чем вы оба обязаны отцу этого мальчика. Никогда больше я не напомню тебе о твоем долге, но, надеюсь, ты никогда о нем не забудешь. Даже после моей смерти. Иначе мне будет стыдно за тебя и в могиле.

— Я не забуду, мама. Я сделаю все, что только смогу.

— Я так и знала, сын. И помни, ты больше всех можешь помочь Артуру почувствовать себя у нас как дома. Дик во всем будет подражать тебе. Он будет вести себя так же, как ты.

Когда на следующее утро Артур пришел на урок, Беатриса познакомила мальчиков и отправила их помогать Повису. Вернулись они какие-то притихшие, но, видимо, вполне дружелюбно настроенные. Пока их не было, мать подготовила Дика к встрече с новым братом и теперь подвела к нему Артура.

— Это Артур, Дик.

Она оставила их одних и, выйдя в соседнюю комнату, увидала, что Гарри чем-то смущен.

— Мама, я прямо не знаю, как быть… с Артуром. Ты сказала, я должен помочь ему освоиться…

— И что же?

— Ну… я бы рад, правда… Но с чего начать? Понимаешь… у него насморк.

— Небольшой. Он простудился, потому что целый день ползал по трясине, собирая мох для Дика. Это пройдет. .

. — Да, но, мама… он не умеет пользоваться носовым платком.

— Да, дружок. Ты тоже не умел, когда я тебе в первый раз дала платок.

Это было очень давно, и ты уже забыл, как трудно тебе было научиться. Должно быть, Артур в первый раз увидал носовой платок неделю тому назад.

— Но как же мне… я не хочу его обидеть. Только ведь…

— А ты сделай вид, что у тебя тоже насморк. Пусть увидит, как ты пользуешься платком. И он быстро научится. Он очень неглуп.

— Хорошо, понимаю, — кивнул Гарри.

Дик вел себя иначе. Он держался приветливо, но снисходительно.

— Ну конечно, мама, мы не обидим его, это только справедливо. Но, знаешь, он все-таки тряпка. Беатриса подняла брови.

— Вот как? Ну, твое счастье, что его отец далеко не тряпка.

Оставшись наедине с Гарри. Дик высказался определеннее.

— Видно, придется нам терпеть, раз уж они усыновили его, но все-таки это ужасно глупо. Ясно же, что этот их Артур просто плакса. Тряпка — вот он кто. Грош ему цена. Одно хорошо: этот оборвыш, кажется, не нахальный. По крайней мере будет делать то, что ему велят.

Что касается Артура, он был серьезен, сдержан и столь же вежлив и ненавязчив, как сам Уолтер.

«Откуда у него этот душевный такт?» — поражалась Беатриса.

— Похоже, что он славный паренек, — сказал как-то Генри. — Но, боюсь, пороха не выдумает. Тебе не кажется, что он туповат? Пожалуй, ему больше подошло бы носить юбку. Но так сразу трудно судить, может он просто очень застенчив. Хотя с лошадью он тоже сладить не умеет. Ты видела, как вчера Повис учил его ездить верхом?

— Он больше привык к лодке, — ответила Беатриса. Уолтер, по обыкновению, промолчал.

День за днем из окна своей унылой спальни в Тренансе Фанни смотрела на поливаемую дождем вересковую равнину и растравляла себя воспоминаниями о безвозвратном прошлом.

Конечно же она самая несчастная женщина на свете! Верная жена, отвергнутая обожаемым мужем из-за того только, что она слишком пеклась о его благе. Что говорить, подчас она бывала резковата. Но у кого бы на ее месте хватило терпения? Беатрисе легко расхаживать с милой улыбочкой, когда все на нее молятся! А тут с самого рождения судьба против тебя…

Судьба и в самом деле не была милостива к Фанни. С детства болезненная и непривлекательная, она всегда была чем-то вроде прислуги в своем благочестивом семействе, которое все усилия направляло на то, чтобы скрыть свою бедность и «выбиться в люди». Крикливые младенцы, запахи стряпни, вечные недомогания, шитье фланелевых юбок для достойных бедняков, свадебные подарки младшим сестрам — вот так и проходил год за годом. И еще не успела кончиться ее молодость, а она оказалась в чужой стране в роли бонны. Десять горьких лет одиноко, точно в изгнании, провела она среди презрительных чужестранцев, и ничего не случалось в ее жизни, только она с ужасом чувствовала, что скоро уже станет безнадежной старой девой.