У каждого свой путь - Любовь Рябикина

После того, как милиция уехала, Бутримов вспомнил, что накануне состоялся разговор, где они обсуждали, стоит или не стоит дежурить в квартире. Решили, что не стоит, понадеявшись на пост милиции внизу. Он первый рванул к чердачной двери и обнаружил ее вскрытой. Пронесся по крыше и убедился, что двери вскрыты во всех подъездах. Запирать их они не стали, решив подождать «гостей». В пролете между седьмым и шестым этажами обнаружили с десяток окурков. Это не могло быть случайностью. Вот почему мужики оказались в квартире полным составом.

Марина с четырьмя охранниками уехала. Горев огляделся в комнате. В квартире стояла тишина, лишь вполголоса переговаривались два оставшихся в квартире парня, но их голоса звучали, как неясный шум. Немного подумал. Достал из чемодана чистое нижнее белье и ушел в ванную. Стоял под тугими бьющими струями и тихо плакал: Маринка, которой он принес столько горя, не оттолкнула его, хотя должна бы первой ненавидеть всем сердцем. Она приняла его в своей квартире, не побоявшись скомпрометировать себя.

Вода текла по телу и словно смывала с души всю ту грязь, что скопилась в ней за эти долгие годы. Даже горе от потери матери стало менее острым. Ведь он прекрасно знал, что вскоре встретится с ней там, где-то наверху… Он вышел из душевой успокоенным, с миром в душе. Охранники находились на кухне, ни один из них не выглянул на его шаги. Николай вошел в комнату и прикрыл дверь за собой. Чувствуя страшную усталость во всем теле, он свернул покрывало и аккуратно положил на кресло у окна. Откинув одеяло в сторону, разделся и лег. От подушки пахло чем-то знакомым. Сон мгновенно навалился на него и он не успел понять, что спит в постели Марины. Другие комнаты были заняты спецназом…

Очнулся от того, что его трясли за плечо. Резко открыл глаза. Над ним склонились оба охранника. Внимательно смотрели в лицо. Сероглазый парень, что открыл утром дверь, сказал:

— Ты кричишь и стонешь, вот мы и разбудили…

Николай почувствовал, что его лицо мокро от слез. Торопливо принялся стирать следы и тут же понял, что парни их уже видели и прятаться поздно. Отвернул лицо в сторону. Охранники развернулись и вышли, больше не сказав ни слова. Уже из коридора до него донесся приглушенный голос сероглазого:

— Маринка права. Жизнь наказывает сильнее, чем самый суровый суд…

Горев полежал немного и снова заснул. Когда проснулся, солнце уходило за горизонт, а в кресле у окна сидела и читала какие-то бумаги Марина. Она была в простеньком ситцевом халатике, который не прикрывал коленок. Он повернул голову и она оторвалась от документов. Встала и присела рядом. Мягко взглянув в его лицо, провела рукой по широкому лбу и сказала:

— Мужики доложили, что ты весь день проспал. Вставай, приводи себя в порядок и приходи на кухню.

Она вышла. Он вскочил на ноги, чувствуя себя если не отдохнувшим, то вполне в форме. Быстро оделся в спортивный костюм. Выскочив в коридор, наткнулся на знакомых охранников. Те смотрели без злости. Остальных не было видно. Николай опустил глаза под твердыми взглядами и скрылся в ванной. Почистил зубы, умылся, побрился, расчесал коротко остриженные волосы и направился на кухню. Марина стояла у плиты и что-то помешивала в большой сковородке. Спросила:

— Суп будешь? Обед ты проспал. — Он кивнул. Женщина выглянула в коридор: — Мужики, идите ужинать…

В кухню вошло шесть крепких мужиков в спортивных брюках и теннисках. Мышцы выпирали из-под трикотажа. Спецназовцы ели молча, изредка переглядываясь и мрачно поглядывая на Горева. Еда не лезла в горло Николая. Он чувствовал себя лишним за этим столом. Марина заметила все, но пока молчала. От чая охранники отказались и ушли. Николай ковырялся в тарелке, с трудом проглатывая жареную картошку, которую очень любил. Глухо сказал, глядя в стол:

— Я сейчас уйду. Позвони генералу, пусть он договорится, чтоб меня снова в камеру…

Она встала, тяжело дыша от злости:

— Никуда ты не пойдешь! Со своими я сама разберусь… — Гаркнула в полный голос. — Мужики, все сюда!

Хмурые спецы появились на кухне. Встали у стен возле двери, опустив глаза в пол и старательно разглядывая узоры на линолеуме. Она тихо сказала:

— Оленин, подними глаза и посмотри на меня!

Младший сержант с вызовом поднял голову и демонстративно назвал ее по имени-отчеству и на «вы», чего раньше никогда не делал:

— Да, Марина Ивановна. Что вы хотели?

Она твердо потребовала:

— Чтоб вы относились к Николаю эти дни нормально, а не делали вид, что его в квартире нет. Решили тихий бойкот объявить?

Игорь сверкнул глазами:

— Он враг и предатель! Вы сами говорили не раз, что Ахмад предал вас! А сейчас приняли в квартире, кормите, да еще хотите, чтоб мы к нему нормально относились! Он должен радоваться, что еще жив. Только вы удерживаете нас…

Она усмехнулась и встала, положив руку на плечо Николая:

— И что, убьете безоружного? Шестеро против одного? Я не думала, что у вас теперь за честь считается бить поверженного. Тогда я с ним спина к спине драться буду. Хотите этого, будет…

Спецназовцы аж зубами заскрипели, а она заговорила:

— Вы помните погибших друзей, я тоже. Каждого! Николай для вас олицетворение всех, кто убивал наших товарищей, но ведь не один он виновен в убийствах. Не один… Стреляли и помимо. И предательства были! Не только внизу, но еще больше наверху! Думаю, вы все согласитесь, что всех больше зла он принес мне. Наша вражда длилась двадцать лет. И это я, а не вы, должна бы радоваться, что Николай схвачен! Я, а не вы, должна бы ненавидеть! А я не могу! Можете презирать, можете говорить, что я память о товарищах погибших предаю, но сильный победитель, если он действительно сильный, должен быть еще и великодушным. Мне его жаль, по-человечески жаль. Ясно?

Маринка с трудом проглотила комок вставший в горле:

— С того дня, как его схватили, он столько успел передумать и пересмотреть! Это вы не видели, а я видела. Я не говорила, но именно Колюня спас моих детей от похищения. Наши облажались! Он, с голыми руками, пошел на троих. Вы не знаете, но я знаю, что он отказался от адвоката и сам требует расстрела для себя. На его руках умерла мать, отец и брат его не приняли, в деревне отвернулись. Куда ему идти? Он уже настрадался! Дайте ему хоть эти дни пожить спокойно…

Маринка на мгновение прижала голову Николая к груди. Зарыдала, закрыла лицо руками и бросилась вон из кухни. Она пронеслась по коридору, влетела в свою спальню и рухнула на разобраную постель, где всего каких-то десять минут назад спал Горев. Забившись лицом в подушку, она тряслась от рыданий.

Спецы переглядывались, поглядывая на опустившего голову мужика за столом. Они видели, как в тарелку падают крупные слезы. У всех стало на душе тяжело. Оленин глухо спросил, не решаясь поглядеть на подчиненных:

— Что делать будем?

Швец сказал, злобно поглядывая на сержанта:

— Перед Маринкой извиниться надо. Видели, что страдает и отвернулись, когда она так хотела быть понятой. Доброту ее посчитали блажью. В предательстве чуть не в открытую обвинили. Сволочи мы после этого…

Бутримов вздохнул:

— Довоевались… Разучились видеть. Ты, Николай, извини, что сейчас было. Уходить тебе нельзя, если в тебе что-то живое осталось. Видишь, что с Маринкой творится? Если ты уйдешь, не знаю, что с ней будет. Мы постараемся больше не нарываться, но и ты нас пойми, мы по разные стороны были…

Оленин поднял глаза и оглядел мрачные лица мужиков. Заметил, как тяжело смотрит на него Клим Сабиев. Яростно махнул рукой и крикнул:

— Ну, виноват я! Виноват! Не принял в расчет, что она не мужик…

Мухаметшин плюнул в его сторону и с акцентом сказал:

— Дурак ты, Игорь! Маринка никогда мужиком не была. Она живая, а вот мы очерствели. Рубанули по ее сердцу тесаками, да еще и награды ждем…

Швец решительно направился в коридор, а затем к спальне Марины, откуда доносились приглушенные рыдания. Остальные, взглянув на Николая, двинулись за Леонтием. Он постучался, но ответа не получил. Решительно толкнул дверь и вошел. Маринка, уткнувшись в смятую подушку лицом, ничего не слышала и не видела, продолжая рыдать. Она не могла поверить, что милые добрые мужики, которых она знала, готовы убить человека, который и так страдает. Швец увидел голые до колен ноги с розовыми пятками, раскинутые по смятому одеялу. Руки, скомкавшие подушку. Растрепавшиеся волосы и дрожащие обнаженные плечи. Подошел и сел рядом. Осторожно тронул за плечо:

— Марин…

Она повернула опухшее покрасневшее лицо и глухо спросила:

— Ну, что? Выгнали? Довольны? Герои… Убирайтесь вон, я не желаю вас видеть!

К кровати подошли остальные. Оленин виновато глядел на женщину:

— Марин, мы извиниться пришли. Прости нас. Думали тебя от неприятностей уберечь, а о душе твоей не подумали. Извини…