Широкий Дол - Филиппа Грегори

– А теперь приступайте к работе, – почти ласково сказала я. – И если не будете воровать и обманывать, вам не придется сетовать на мою несправедливость.

Услышав в моем голосе более мягкие нотки, они стали поднимать на меня глаза. Но души их были полны подозрений и тревоги, и я по-прежнему замечала, что пальцы обступивших меня людей скрещены все в том же старинном жесте, отгоняющем злые силы.

Я весь день пробыла в поле, но жнецы так и не успели до конца его обработать. Это был какой-то невероятный урожай, просто чудо какое-то, а не урожай! Впервые тронутая плугом общинная земля растила пшеницу так, словно все эти невинные, наполненные цветением вереска годы только и мечтала всколыхнуться бледно-желтыми волнами хлебов. Пшеницу, по-моему, больше никто не крал, а зрение у меня было достаточно острым, и с коня я видела почти все поле целиком. Но думать мне ни о чем не хотелось, мысли текли вяло, и на душе было холодно.

На закате, когда небо приобрело перламутровый оттенок из-за легких пушистых облачков бледно-розового и серовато-жемчужного цвета, я велела прекратить работу и подождала, пока все вытрут серпы и аккуратно сложат их на повозку. Затем мужчины надели куртки, а женщины набросили шали и устало побрели домой. Я смотрела, как они гуськом тащатся к деревне и молчат, словно слишком устали и слишком опечалены, чтобы переговариваться. Двое молодоженов, правда, шли обнявшись, но то, как он поддерживал ее, а она прильнула к его плечу, было больше похоже на сострадание, чем на любовь. Более взрослые супруги шли рядом, но на расстоянии друг от друга, как ходят обычно после долгих лет, прожитых в бесконечной нищете, после целой жизни сплошных сожалений. Я проверила, чтобы работники хорошенько закрепили за собой ограду, но не уехала, а стала смотреть, как они спускаются по тропе к деревне. Я придерживала коня, пока они окончательно не скрылись из виду, и лишь когда я осталась совсем одна среди темнеющих деревьев, я развернула Тобермори, вброд переехала Фенни и легким галопом промчалась по подъездной аллее к дому.

Душа моя была спокойна. За день было сделано много, да и урожай оказался гораздо лучше самых смелых моих ожиданий. Если удача и дальше будет мне сопутствовать, если я снова смогу стать богиней урожая и обеспечить хорошую погоду на все время жатвы – пусть хотя бы еще раз в жизни, только в этом году, – то вся затеянная нами рискованная игра будет стоить свеч.

Если я смогу расплатиться с самыми срочными долгами и сделать взносы в погашение других долгов, я также восстановлю репутацию Широкого Дола среди банкиров и финансистов. Как только они убедятся, что я способна возвращать долги, они перестанут плести против меня заговоры. Распределение между ними определенного количества денежных средств, да и сам этот поистине золотой урожай сослужат мне добрую службу и обеспечат некоторую безопасность. Эти денежные люди, подобно лисицам, убивают только слабую жертву. Они окружили Широкий Дол, полагая, что мы потерпим неудачу. Однако при первых же признаках успеха они снова будут готовы предложить мне щедрые кредиты.

Баланс между полным разорением и полной победой покоился теперь на том, успею ли я убрать зерно в амбары с помощью таких работников, недокормленных, недовольных, настроенных почти на мятеж, прежде чем погода испортится. Ведь тогда может погибнуть та пшеница, что еще будет оставаться в поле. Если я успею, то получу щедрый бонус от мистера Гилби, и Широкому Долу еще по крайней мере год ничто угрожать не будет. Ветер и небо, похоже, пока обещали назавтра ясную погоду. В общем, шансы на победу были велики.

Хотя на сердце у меня было по-прежнему тяжело; сердце мое в те дни словно превратилось в кусок тяжелого стекла, и я уже отчаялась когда-либо снова почувствовать, как оно подпрыгивает от радости; отчаялась даже просто снова ощутить себя живой. Но душа моя, по крайней мере, была спокойна. И мужество мне, как всегда, не изменяло.

Я чуть тронула поводья, и Тобермори еще ускорил свой бег; темные кусты и деревья пролетали мимо нас, как призраки, и, наконец, среди древесных стволов мелькнули огни нашего дома.

– Боже мой, как ты поздно! – сказала Селия, встречая меня, с топотом влетевшую на конюшенный двор. – Ты, наверно, забыла, что мы сегодня собирались обедать у моей мамы?

– Извини, Селия, – сказала я, соскальзывая с седла и бросая поводья конюху. – Я действительно совершенно об этом забыла.

– Я могу за тебя извиниться, если ты не хочешь ехать, потому что слишком устала, – предложила она. – Но тебе не будет скучно дома одной? – Собственно, карета уже ждала их, и Селия внимательно и с легкой тревогой вглядывалась в мое лицо. В сумеречном вечернем свете она, одетая в вечернее платье, выглядела поистине безупречно. Гарри и Джон, столь же безупречно одетые, стояли у нее за спиной.

– Ничуть, – сказала я, без малейшей любви улыбаясь им. – Как вы все великолепно выглядите! Мне после работы в поле понадобилось бы несколько часов, чтобы достигнуть подобного совершенства. Оставьте меня вместе с моей грязью дома, а завтра расскажете, как прошел этот визит.

– Если хочешь, мы можем снова послать карету – за тобой, – сказала Селия, усаживаясь и аккуратно расправляя на сиденье свое серое шелковое платье.

– Нет, нет, – поспешно ответила я. – Я действительно страшно устала и мечтаю только о том, чтобы вымыться и лечь в постель. И потом, завтра я снова должна рано встать, чтобы выйти в поле вместе со жнецами.

Селия кивнула, а Гарри, проходя мимо, наклонился и поцеловал меня в щеку.

– Спасибо тебе, моя дорогая, – сказал он. – Ты настоящая хозяйка Широкого Дола!

Я улыбнулась ему в ответ, но взгляд мой тут же стал настороженным, поскольку Джон взял меня за руку и любезно пожелал мне спокойной ночи и удачного завтрашнего дня.

– Ты выглядишь усталой, Беатрис, – сказал он, внимательно на меня глядя.

– Я невообразимо устала! – с улыбкой призналась я. – Но, надеюсь, горячая ванна приведет меня в норму. И сытный ужин. Боюсь, я бы попросту объела леди Хейверинг, если бы поехала с вами.

Улыбка, появившаяся на губах Джона, так и не добралась до его глаз; впрочем, и меня отнюдь не согрела моя безрадостная шутка.

– Да, – сказал он. – В этом году у нас действительно получается какой-то голодный сбор урожая.

Он выпустил мою руку и сел в карету вместе с Гарри и Селией, и эта странная троица в полном согласии покатила прочь. В тот вечер я их больше не видела. После того как я приложила все усилия, чтобы изгнать из своего усталого тела боль с помощью обжигающей ванны, я с наслаждением съела ужин, которого с лихвой хватило бы на двоих, и закопалась в постель, точно ежик, готовящийся к зимней спячке. Но прежде чем уснуть, я снова испытала в душе странную острую боль, вспомнив скрытые слезы в глазах молодого Роджерса. Однако боль эта быстро прошла. Ничто не могло ни тронуть, ни поколебать меня в жаркие дни этой печальной жатвы.