Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

Послышались удары в барабан и гонги, и актеры стали исполнять сцены, которые им не пришлось спеть накануне. Симэнь велел слугам налить лучшего вина.

— А сестры певицы здесь еще? — спросил сидевший рядом с хозяином Боцзюэ. — Их бы позвал чарки-то наливать.

— Тебе все певички грезятся, — заметил Симэнь. — Они домой давно отбыли.

— Что ж они дня два всего побыли?

— У Иньэр подольше оставалась.

Просидели до третьей ночной стражи. Когда актеры сыграли всю пьесу, гости разошлись.

— Завтра пораньше приходи, — наказывал шурину У Старшему Симэнь. — Надо будет чиновных лиц принимать.

Хозяин наградил актеров четырьмя лянами серебра и отпустил.

На другой день пожаловали столичный воевода Чжоу, военный комендант Цзин, командующий ополчением Чжан и судебный надзиратель Ся. Они сложились со своими сослуживцами и принесли в жертву трех животных. Обращение к душе усопшей читал распорядитель службы. Симэнь загодя распорядился приготовить столы с закусками и вином. Трое певцов во главе с Ли Мином ждали распоряжений.

Около полудня послышались удары в барабан и гонги. Шурин У Старший, Ин Боцзюэ и сюцай Вэнь вышли им навстречу к воротам. Сопровождаемые свитой адъютантов, именитые гости спешились и, проследовав в переднюю залу, переоделись, потом разложили жертвенные предметы и направились ко гробу, где их встретили поклонами Симэнь и Чэнь Цзинцзи.

После троекратного зова принять жертвы распорядитель заупокойной службы встал на колени и обратился к душе усопшей с похвальным словом:

«Сего двадцать пятого дня под двадцать первым знаком цзя-шэнь, после новолуния, в девятую луну под пятьдесят седьмым знаком гэн-шэнь, в седьмой год под тридцать четвертым знаком дин-ю, в правление под девизом Порядка и Гармонии, мы, Чжоу Сю, Цзин Чжун, Ся Яньлин, Чжан Кай, Вэнь Чэнь, Фань Сюнь, У Тан, Сюй Фэнсян и Пань Цзи в послеполуденный час с благоговением приносим в жертву щетинистую свинью и тонкорунную овцу, дабы почтить новопреставленную супругу тысяцкого лейб-гвардии Симэня, урожденную Ли, и перед прахом ее возглашаем: “Одаренная умом и красотою, ты была воспитана в духе кротости и скромности, являя образец женской добродетели и трудолюбия. Дороже золота и нефрита твои достоинства. Нежнее орхидеи благоуханье источает твой облик.

В покоях женских ты подавала пример того, как подобает себя вести снохе, заботилась всегда, чтобы были сыты свекор и свекровь.[1066] Учения премудрость накопляя, ты в мире и согласии жила со всей родней и домочадцами. Будучи почтительной супругой, ты чашу поднимала высоко до бровей, когда опоре, мужу, подносила. Ты дожить мечтала до седых волос, но дивной утренней зари короток час. Надеялась, что будешь целый век супружеским согласьем наслаждаться, но, увы, недолгий оказался срок.

О, горе велико! Угасла жизнь в пору самого расцвета. Лучших, достойнейших Небо избирает. Жемчужина в пучину погрузилась, раскололась бесценная яшма. И горестно стал ветер завывать, и заскорбели облака. Стучались мы в небесные врата, но отклика не дождались. Да, тяжко расставаться с той, чья жизнь оборвалась так рано! Не суждено было тебе увидеть жизни день — ушла ты с первыми лучами, как роса.

Мы, недостойные, Чжоу Сю и остальные, коль скоро выпала честь нам состоять товарищами по службе хозяина дома, питать глубокую взаимную симпатию и быть связанными дружбой, с почтением теперь подносим наполненные жертвенною снедью чаши и чары вина.

Душа! Внемли мольбам и просьбам! О, снизойди, тебя мы призываем, и трапезой обильной насладись!”»

После жертвоприношения Симэнь поблагодарил коллег за участие в его горе. Шурин У Старший и остальные проводили господ военных в крытую галерею, где те сняли верхнее платье и сели пить чай.

Во время угощения гостей услаждали певцы. Сопровождающих лиц кормили отдельно. Суетились повара, поднося все новые и новые блюда. Судя по обилию тонких вин и редких яств, стол был сервирован куда богаче, чем накануне. Повара отвесили земные поклоны. За компанию с прибывшими за стол сели Симэнь Цин и шурин У Старший. Пониже расположились Ин Боцзюэ и сюцай Вэнь.

Вздымались кубки с вином. Пир был в разгаре. Певцы во главе с Ли Мином пели романсы под аккомпанемент гуслей и кастаньет.

А в передней тем временем управлялись приказчики, принимая коробки с подношениями и деньги от все прибывавших отдать последний долг усопшей. Их провожали ко гробу, а денежные подношения убирали.

После обеда военные чиновники стали было откланиваться, но их задержал Симэнь. Он с помощью шурина и Боцзюэ налил каждому по большому кубку вина, а певцам велел спеть малые романсы. Пир затянулся до самого захода солнца.

Симэнь хотел, чтобы шурин и Боцзюэ посидели еще немного.

— Нет, пора немного и отдохнуть, — говорил шурин У Старший. — Да ты и сам-то, небось, устал? Ведь весь день с людьми.

Шурин с Боцзюэ откланялись и ушли.

Да,

Персик и румян и благороден,Взор ласкает абрикоса вид.Тот приятен людям, тот угоден,Кто богат и серебром сорит.

Если хотите знать, что случилось потом, приходите в другой раз.

Глава шестьдесят пятая

Настоятель У совершает вынос и освящает портрет усопшей. Цензор Сун, подружившись с богачом, приглашает Лу Хуана

Была недавно нежности полна,теперь ушла навечно за порог,Увы, непоправимую бедукто угадать и кто предвидеть мог!Как зеркала осколок, серп луныза тучку зацепился и повис.Быстрее непоседы-челноказа днями дни, седмицы понеслись.Мелькнет весна, и опадут листы.Не выгонишь тоску из сердца прочь —Она надолго поселилась там…Когда пройдет томительная ночь?А много ль было выплакано слез?Видать, ничуть не меньше было их,Чем осенью глубокою вокругбывает листьев клена золотых.

Так вот. Двадцать восьмого дня девятой луны вышло две седмицы со смерти Ли Пинъэр. Заупокойную службу с жертвоприношениями совершали шестнадцать иноков-даосов из монастыря Нефритового владыки во главе с настоятелем отцом У. Они воздвигли алтарь, над которым водрузили траурные стяги и хоругви.

Тем временем принесли письмо от начальника Ведомства работ Аня. Симэнь принял послание и отпустил гонца.

Из монастыря были принесены три жертвенных животных и все необходимое для службы: рисовый отвар и блюда с постными лепешками и прочей снедью, а также жертвенные слитки золота и серебра,[1067] благовония и тому подобные предметы. Из особого почтения к усопшей настоятель У преподнес кусок шелку.

Монахи стали обходить гроб, читая псалмы и творя заклинания во спасение души усопшей от тягот и страданий, а настоятель молился и клал земные поклоны перед гробом Ли Пинъэр.

Симэнь и Цзинцзи в свою очередь поклонились настоятелю.

— Отец наставник! — обратился к игумену Симэнь. — Не утруждайте так себя, прошу вас! Мы вам весьма обязаны за столь высокое усердие и подношения.

— Я, бедный инок, чувствую себя недостойным служить панихиду по вашей усопшей супруге, — говорил настоятель. — Я не в состоянии принести подобающие жертвы, потому прошу покорно, примите, милостивый сударь, эти мои ничтожные знаки самого искреннего почтения.

После принесения жертв Симэнь принял подношения и отпустил носильщиков.

В тот день, тринадцатый после кончины,[1068] была отслужена полная панихида с повторением священных текстов канона «Строки о рождении духа», с призывами к душе вернуться из темниц загробных, что разместились в девяти безднах преисподней, с начертанным красными иероглифами молитвенным посланием о спасении души усопшей от грядущих мук и умилостивительными обращениями к Небу явить милосердие, но говорить об этом подробно нет надобности.

На другой день первым прибыл совершить жертвоприношение свояк Хань, живший за городскими воротами. Надобно сказать, что как раз накануне после пятилетней отлучки в родные края воротился купец Мэн, брат Мэн Юйлоу. Зайдя навестить сестру, он встретил облаченного в траур Симэня и, присоединившись к свояку Ханю, тоже принес жертвы. Симэнь поблагодарил его за соболезнование и многочисленные знаки внимания и проводил в покои Юйлоу. В тот же день с выражением соболезнования прибыло больше десяти родственниц, которым по распоряжению Симэня устроили угощение, но не о том пойдет наш рассказ.

В обед пожаловали одетые в траур правитель здешнего уезда Ли Датянь, его помощник Цянь Сычэн, архивариус Жэнь Тингуй и тюремный смотритель Ся Гунцзи, а также Ди Сэбинь, правитель уезда Янгу, с пятью чинами своей управы. Каждый из них оставил по узелку с подношениями. После сожжения жертвенных предметов и выражения соболезнования хозяин устроил им угощение в крытой галерее. За компанию с ними сели шурин У Старший и сюцай Вэнь. Певцы услаждали их пением. Сопровождающих кормили отдельно.