Основы пневматологии - Владимир Алексеевич Шмаков

человек или вовсе глух и нем к божественно прекрасным гармониям, или, воспринимая их, можег ответствовать им лишь хаотическими и негармоническими колебаниями. Приведенный символический образ возникновения и природы порока в пластической стихии при всей своей грубой простоте и наивности может весьма облегчить усвоение дальнейших доктрин эзотерической пластической этики.

Гетерономность природы бытия порока как только искажения реального блага остается одинаково справедливой и в монадной, и в пластической категориях. Как каждому предмету соответствует определенная тень, так и каждая добродетель может исказиться в полярно ей противоположный порок и, обратно, факт существования порока ео ipso с несомненностью устанавливает необходимость бытия некоторой первичной добродетели, породившей его в процессе своего искажения. Все добродетели и пороки попарно сопряжены между собой: нет добродетели, которой бы не мог соответствовать порок, и нет порока, не связанного с известной добродетелью. Каждый индивид есть целостный микрокосм, но тональности его индивидуальности в этическом аспекте выражаются в искони вложенном в монаду тяготении преимущественно к некоторым определенным добродетелям и их определенным же преимущественно сочетаниям. В пластичности эта доктрина выражается в следующей формулировке: устремлению индивидуального пластического потока преимущественно свойственно отождествляться с устремлениями определенных добродетелей, а его вибрациям унисонно вибрировать с вибрациями последних. Находясь на низших ступенях развития, эмпирическое сознание человека не может обладать достоянием монады, но все его единичные свойства и качества представляют собой качественно искаженные прообразы довлеющих энтелехий развития. Поскольку единичное качество феноменально и отлично от своего ноуменального прототипа, оно есть его карикатурное извращение, постепенно гармонизирующееся и просветляющееся по мере дальнейшей эволюции. Это общее положение в этическом аспекте приводит к тому, что эмпирический человек может обладать только такими пороками, которые соответствуют искони потенциально вложенным в индивидуальность монады добродетелям, что сила и разнообразие пороков свидетельствует о высоком типе возрастания, о грядущем высоком этическом достоинстве. Если в монад-ности пороки эмпирического актуального существа человека суть карикатурные извращения потенциально довлеющих ему добродетелей в категории формы, то в пластичности эмпирические пороки суть дисгармонические ответствования на вечно в себе актуальные гармонические вибрации индивидуального потока. Отсюда явствует, что эмпирическая порочность, свидетельствуя о низости достигнутого уровня совершенства, не только не предрешает невозможности эволюции и исправления, но, напротив, прямо указует на глубину типа возрастания человека. Чем более широка и многообразна эмпирическая порочность, чем интенсивнее и ярче эти пороки, тем в будущем этому человеку предстоит достигнуть более высокого этического достоинства. В этом именно и заключается обоснование всего учения о покаянии и искуплении, равно как и объяснение эмпирического факта, что ряд величайших святых в начале своей жизни были людьми глубоко порочными. Путь ко всякой добродетели лежит через порок; чтобы быть добродетельным в каком-либо отношении, необходимо сначала раскрыть в себе сопряженный с этой добродетелью и полярно противоположный ей порок, чтобы затем преодолеть его в его собственной природе. Пороки и дурные страсти не уничтожаются на пути эволюции, но преображаются и просветляются в едином и тождественном устремлении. В монадности это есть создание постепенно совершенствующейся формы, эволютивно приближающейся к ноуменально заданному идеальному прототипу. В пластичности это есть просветление естества, в каковом эволютивном процессе оно раскрывает в себе дар ответствования гармоническим действенным импульсам столь же гармоническими вибрациями.

Сопряженность добродетелей и пороков обусловливает также природу и вид реакции эмпирического сознания на действенные импульсы. В монадности возникновение порока, будучи подобно возникновению извращенного изображения в кривом зеркале, становится тем более ярким и резким, чем ярче и могущественнее дающее свет. Совершенно аналогичное этому мы наблюдаем и в пластичности. Когда несовершенный человек встречается с добродетелью, то в ответ на ее вибрации и устремление в нем возникают прямо противоположные дисгармоничные хаотические волны порока. Это и приводит нас к пониманию весьма интересных и глубоких психических явлений, обычно представляющихся столь загадочными, странными и непонятными. Так, вид великой добродетели человека вызывает в злодее прямо противоположные и мощные чувства. Великая любовь, чистая, возвышенная и прекрасная, легче всего возбуждает в низменном сознании дикую, непримиримую ненависть. Чем выше этическое достоинство человека, чем пламеннее любовь к людям пришедшего в мир пророка, тем более ужасна, низменна и сильна встречавшая их волна ненависти. Сюда также должен быть отнесен общеизвестный факт, что напряженная мистическая атмосфера церкви и мощные вибрации таинств культа весьма часто вызывают в душе приступ злобы и жажды проклятия всего и богохульства. Совершенно справедливо и обратное положение. — Как гармонические волны добродетели возбуждают в низменном сознании хаотическую какофонию, так и лицезрение порока вызывает в чистом существе этически высокого человека вибрации соответствующей ему добродетели. В этом именно и состоит смысл жизни как школы, в этом именно великое воспитательное значение искусства, а в особенности сценической трагедии как наиболее яркого и показательного обнаружения возможных непроглядных бездн падения человека. Из сказанного вытекает, что искусство пробуждения в людях высоких добродетелей, создание соответствующих им пластических вибраций безмерно более трудно и сложно, чем это представляется примитивному сознанию. Пластическое творчество должно одновременно следовать двумя прямо противоположными путями. С одной стороны, в процессе этого творчества пластические вибрации творца и воспринимающих его людей должны быть все время имманентно сопряженными, должны постоянно сохранять унисонное единение. По мере повышения'типа и утонения пластических вибраций творца в плавной постепенности повышаются и утончаются вибрации воспринимающих его людей. Это есть прямое воздействие; но параллельно и сопряженно с ним должно совершаться и воздействие косвенное, по противоположности. Чтобы вызвать этически высшее, проявить вибрации определенных добродетелей, творец должен также действовать и на соответствующие им пороки, пробуждая, вызывая и затем преодолевая их. В совершенно исключительной по внутреннему эзотерическому достоинству серии романов В.И. Крыжановской «Эликсир жизни» встречается рассказ о маге, который путем дисгармонических мелодий возбудил неистовую ярость диких зверей, начавших с бешенством разрывать друг друга. Этот образ верен только наполовину: чтобы возбудить действительно сатанинскую ненависть, необходимо параллельно с прямым действием призывать также к Благу и Любви. В монадности мы видим совершенно аналогичное. Здесь также, например, нельзя создать ложь сильную и яростную путем одной только лжи. Самая страшная и труднопреодолимая ложь всегда необходимо должна хотя бы наполовину состоять из истины. Точно так же нельзя призывать людей откровенно на злодеяния ради них самих, хотя бы они представлялись необычайно заманчивыми и выгодными. Всякая такая проповедь в большинстве случаев осуждена на неуспех, ибо возбуждает в самых отъявленных злодеях воспоминание о добродетели. Призыв к преступлениям должен всегда совершаться во имя хотя бы иллюзорных, но высоких целей и прикрываться возвышенными стремлениями. Это есть не только психологически верный метод, фальшивая позолота, угождающая лишь предрассудкам. Это имеет под собою, как показано выше, несравненно более глубокое обоснование