Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 2 - Монах Симеон Афонский

Молчаливые фигуры монахов неслышно тянулись в храм. Приближалось время вечерни.

Молюсь Тебе неустанно, Боже, о вере непостыдной и любви нелицемерной! Ни в чем не постыдна вера в Тебя, Христе, истинное сердце моего сердца и сердцевина жизни человеческой! Чем же мне выразить ее, Спаситель мой? Лучшим из лучших дел земных – молитвой непрестанной, не отделяющей дня от ночи, и мгновения от мгновения. Не постыжаешь Ты, Иисусе, веру сынов человеческих, прилагая им покаяние к покаянию и благодать к благодати. Что же скажу о любви нелицемерной, возрастающей на земле покаяния дивным колосом Божественного смирения, приносящего плод тучный, обильный, становящийся в душе хлебом живым – Небесной любовью? Она поистине есть столп огненный в сердце человеческом, восходящий от земли до неба и возносящий к престолу Божию душу, упоенную таковой любовью. Оставляя в стороне земные привязанности, лишь тогда она становится нелицемерной, когда под корень отсечет все земное, чтобы утвердиться всецело в Тебе, Триединый Боже, Пресвятая Троица. Только такая любовь совершенно преодолевает противостояние плоти и духа, и о такой нелицемерной любви молю Тебя, Господи Иисусе: войди же в храм сердца моего, дабы с Тобою вошел и я навеки в Твой храм Небесный Божественного созерцания!

ВИДЕХОМ СВЕТ ИСТИННЫЙ…

Умолкает ныне неискусный язык мой, Боже, и растворяется слово мое в молчании изначального бытия Твоего, Христе. Пусть же говорят сонмы Ангельские и искусными небесными гласами восхваляют Тебя, Владыка Вседержитель! А я, нищий и убогий монах, приношу в благоговении на священный алтарь любви Твоей молчание мое. Пусть станет оно молчащим пламенем ненасытимого духа моего, созерцающего Тебя в вечности, Иисусе. Эта священная и сокровенная тихость духа человеческого, умолкнувшего пред непостижимой и недоведомой святостью Твоей, Отче Неба и земли, пусть будет всецело жертвой моей, ибо поистине от Твоего взял и Тебе приношу – не презри жертву молчания моего, Господи! Это и есть ненасытимая жажда всех нас, людей Твоих, – знать Тебя, нашего Бога, в молчании Божественной любви, превосходящей всякое земное естество, в священном единении, по вечному слову Твоему, Христе Боже (Ин. 17: 21-22): Да будут… все… едино, как Мы едино – в безпредельной вечности Твоей, Господи Иисусе Христе, непреходящее Солнце жизни моей. Слава Тебе за все!

Утром мне пришлось долго дожидаться у кельи старца, когда от него выйдет доктор, производивший осмотр. Наконец я оказался в его комнате, где резко пахло лекарствами. Монах поднял бледную, слабую руку:

– Открой окно, Симон, пусть свежий воздух войдет!

В открытое окно ворвался аромат соснового леса, чириканье воробьев и грохот далекой бороны. Это на садовом участке чернобородый монах, невзирая на столбом стоящую пыль и летний зной, боронил свежевспаханную землю.

– Так вот, отец Симон, чтобы прийти к обожению, заповеданному нам Богом, надлежит пройти этап очищения от заблуждений. Реализация нашего богоподобия есть распятие в нас страстного человека. Без очищения себя от адской тьмы – дьявольской гордости, всякое слово о богоподобии становится демонизмом. Ты обнаруживаешь признаки духовного достижения – остерегайся же гордыни и возрастай в духовной практике неуклонно. Мир любит рассуждать, но не любит исполнять. Земная жизнь не предназначена для вмещения всей полноты Божественного бытия, которая осуществляется лишь в обоженном духе человеческом…

– Геронда, исходя из сказанного вами, земная жизнь больше всего похожа на трагедию , хотя с юности все мы ищем в ней совершенства…

– Мир ложен, поэтому правда в нем воспринимается, как ложь, а ложь видится правдой. Вся трагедия человечества в том, что оно выбрало широкий путь, – «как все», принеся в жертву личное спасение. Предполагая прожить эту временную жизнь «как все», такие души гибнут, в конце концов, вместе со «всеми». Такое «развитие», или как говорят, «прогресс», означает всего лишь развитие грехов и пороков. И сдержать падение в деградацию от поколения в поколение для Православной Церкви становится все сложнее. Грубо говоря, для Православия нужно иметь мозги…

При этих словах старец горько усмехнулся.

– Поэтому мир и упрекает монахов в бездействии? – спросил я.

– Бездействие аскета во внешнем, видимом, неизменно становится сильнейшим действием в плане невидимом, духовном. Его результаты сказываются даже в грядущих временах. Несмотря на деградацию, появляются души, которые с юности противостоят греху и стремятся к чистоте и спасению. Наш духовный отец нередко говорил нам о том, что в жизни монаха его бездействие диктуется стремлением не вызвать в душах людей болезненных протестов, не нанести им душевных ран. И таким образом пребывая почти исключительно в молитве, служить все же их спасению, без вреда, в то же самое время, и для самого себя. Отсюда «духовный закон»: или уподобиться пророкам и апостолам и, проповедуя, не бояться ни неприязни, ни гонения, ни самой смерти; или же удалиться в бездействие, в безмолвие пустыни, чтобы скрыться от людей и исчезнуть для мира. Современники, слыша те же слова, которые они читают в Священном Писании, не терпят живых людей, их говорящих, и поносят их, как безумных и гордых. Еще святитель Игнатий Брянчанинов имел в виду это подлинное монашество в духе и истине и указывал в своих трудах, что только верхогляды могут думать, будто монашество как-нибудь извне, административным вмешательством, может быть поднято в своем духовном уровне. Старец Софроний всегда говорил, что дисциплина извне, без монашеской самодисциплины, есть верный