Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг. - Виктор Петелин

Вот это письмо:

«Дорогой Николай!

Не мог своевременно ответить и теперь спешу поправить свою оплошность.

Недавно вернулся домой после почти трехмесячного отсутствия. Поездку по Скандинавии все же совершил, сопутствуемый М.П., дочерью и сыном. Самолетом до Копенгагена, поездом до Осло, поездом же до Стокгольма и оттуда самолетом до Хельсинки.

Побывал на деловых встречах и приемах у всех своих издателей, завершил все, что замышлял, и, признаться, изрядно устал из-за больной ноги ото всех этих поездок, визитов, банкетов и пр. чертовщины. Это не помешало мне побывать на фермерских хозяйствах, посмотреть на новое, что имеется у них. Пребывание в четырех этих странах, очень своеобразных и богатых, было во всех отношениях и содержательным, и интересным. Здорово хозяйствуют сукины сыны!

Летом в разное время приедут в Вешенскую с женами издатели Лихдхарт из Дании, Фьелд и Кристобель – из Норвегии и Швеции. Был в гостях – принимай сам. К осени пожалуют финны и японские писатели, так что лето будет «прибойное»… А все же хочу в июне побывать в ваших краях, порыбачить. Если же не удастся летом, то уж осенью всенепременно…»

Писатель подробно рассказывает о весеннем разливе Дона, о том, что по области придется много пересевать озимых хлебов, «да и погода что-то не радует, «високосная», с ветрами и бездождьем. Напиши, как у вас… До мая буду в Вешенской, а потом съезжу в Грузию недели на две-три…»

Сердце, ум великого писателя всегда живут заботами о родной литературе, о ее будущем. Об этом свидетельствовали его выступления на партийных и писательских съездах, на встречах с общественностью, об этом повествовали и его письма. Он пристально, по-отцовски следил за творчеством более молодых авторов. Не преминул высказать свою озабоченность и по поводу моих литературных исканий. Михаил Александрович писал:

«При встрече надо поговорить с тобой о твоих творческих планах. Тревожит меня то, что основное ты откладываешь «на после». А годы-то идут! И ты уже не молод, во всяком случае, – «молью траченый». Как бы не ошибся в расчетах… Обидно будет. Я понимаю, что хлеб насущный – великое дело, но во-первых: не хлебом единым, а во-вторых, если под этим «хлебом» понимать и «Волгу», и безбедную житуху, и пр. удовольствия, то времени на основное не будет. Надо смотреть правде в глаза. Мафусаилов век тебе не отпущен. Так-то, мил-сердечен друг! Но это только приступ к большому разговору.

Если выберусь в июне на Урал – поеду через Уральск. Если осенью – прямо на Фурманово. Но при всех условиях надо повидаться…»

Нетрудно понять, с каким нетерпением и волнением ждал я встречи, предстоящего разговора. Но все это произошло только потом, причем не единожды, а в 1968-м Шолоховы так-таки и не приехали на Урал. В своем письме я легонько намекнул «на измену»: дескать, что-то забываться стало Приуралье, предпочтенье отдается Грузии, теплому Причерноморью.

Михаил Александрович не замедлил откликнуться:

«Твоя гипотеза о тяге к югу и теплу несостоятельна. Дело проще: с грузинами у меня давняя дружба, и я уже несколько лет имею книжку почетного колхозника колхоза имени Ленина в Абхазии. Надо было побывать там и вообще посмотреть то, что не досмотрел в первый раз, вот и поехали, воспользовавшись любезным приглашением… Собственно, это был ответный визит на приезд в Вешенскую большой грузинской делегации, возглавлявшейся Леонидзе. Ведь тогда они приехали в довольно широком составе, прихватив с собой даже двух отличных певиц и композитора – автора известной песни о Тбилиси. В это время у меня гостил мой норвежский издатель г-н Фьелд с супругой, и они были совершенно покорены грузинскими концертами.

Поездка была занимательна, при встрече расскажу.

Сколь речь зашла о поездках, – желаю тебе приятного пребывания во Франции (в то время у меня предполагалась такая поездка. – Н. К.), только не вздумай, как Закруткин, свои поверхностные впечатления (а иными они не могут быть) об этой интереснейшей стране всунуть в какую-либо свою книжицу. «Развесистой клюквы» и без тебя хватает на литературных прилавках…»

И снова: «Попрошу тебя, не забудь только, информируй меня, хоть коротенько, о зиме, снегах, а туда, к весне поближе, – о паводке и видах на него…»

Такой он во всем, Шолохов, в большом и малом: прямой, принципиальный, сердечный, отзывчивый. Одним словом – Человек!

10

Вроде бы и недавно было, а прошла, кажется, вечность с того марта 1969 года, когда в нескольких номерах «Правды» появились новые главы из первой книги М.А. Шолохова «Они сражались за родину». Буквально через несколько минут после доставки этих номеров газеты уже ни в одном киоске не сыскать было. Труд свой над этой книгой писатель считал далеко не законченным, написанное, опубликованное в периодике он не включал даже в собрания своих сочинений, и поэтому объяснимы та жажда, та жадность, с которой набрасывались читатели на новые страницы романа о Великой Отечественной войне, написанные Шолоховым.

Автор возвращал нас в то незабываемое, горестное время – в лето 1941-го, знакомил с новыми героями произведения. И вновь, как это было и в «Тихом Доне», и в «Поднятой целине», и в «Донских рассказах», рядом с драматическими, порой трагедийными событиями соседствуют так знакомые нам шолоховский юмор, шолоховская лукавинка, то есть в книге живут, любят, сражаются и умирают реальные люди, они не придуманные, мы их видим, слышим, смеемся над их шутками и забавными приключениями, горько сопереживаем, болеем их болями, как болеют чужими болями и герои произведения. Вот лежит в воронке тяжело раненный Звягинцев и вдруг видит санитарку из чужой роты: «Звягинцев, ко всему, кроме своей боли, равнодушный, но все же краем глаза наблюдавший за девушкой, увидел, как она в ожидании близкого разрыва припала к земле, сжалась в комочек, зажмурилась и детским, трогательным в своей наивности движением закрыла грязной ладошкой глаза. За короткие минуты просветления, вспышками озарявшего сознание, Звягинцев пока еще не успел по-настоящему осмыслить бедственности своего положения, не успел пожалеть себя, а девушку пожалел, сокрушенно думая: «Дите, совсем дите! Ей бы дома с книжками в десятый класс бегать, всякую алгебру с арифметикой учить, а она тут под невыносимым огнем страсть терпит, надрывает животишко, таская нашего брата…»

Это – из напечатанного раньше. А вот строки из последней публикации в «Правде». Здесь перед сном разговаривают маленький Коля и его бабушка: «А рябые – все разбойники, я точно знаю. Вот дядя Василий, плотник, ты знаешь, тоже рябой. Я у него спросил, когда он в школе забор чинил: «Дядя Вася, вы, когда были молодым, вы были разбойником?» Он говорит: «Еще каким! Особенно по женской части». Я у него спросил: «Это как «по женской части»?» А он говорит: «Женские монастыри грабил, монашек разорял». И больше ничего не сказал, только усы разглаживал и смеялся глазами… Ты слышишь, бабуля, или ты спишь?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});