Мы вернёмся (Фронт без флангов) - Семён Цвигун

– Как могло случиться такое? – гневно начал Кранц. – Похоже на то, что не мы здесь хозяева, а партизаны?

Шмидт и Зауер молчали. Они понимали, худшее – впереди.

– Может быть, вы растеряли в России твердость духа?

У Шмидта закололо под ложечкой. Ох, эта проклятая язва. Всегда дает о себе знать в самые ответственные минуты. Выдержать бы мучительную боль, так некстати появившуюся.

А шеф продолжал:

– Отряд Млынского – особая воинская часть. Сквозь пальцы просочится. Его нужно разложить изнутри. В отряде должны быть три-четыре наших агента. Надежных, разумеется. Самых надежных, – подчеркнул Кранц. – Только им по плечу такая задача: отряд разложить, а Млынского живым к нам доставить. Вы имеете в таких делах немалый опыт, – обратился он к Шмидту. – Подумайте. Вам поможет Зауер.

– Будем стараться, – почти одновременно ответили гестаповцы.

Анну Сергеевну и Володьку привезли в гестапо вечером. Развязали затекшие совсем руки Анны Сергеевны и после тщательного обыска бросили в сырую, полутемную камеру. В углу на голом топчане лежала старуха. Голова ее забинтована. С трудом опираясь на руки, она приподнялась, затем, передохнув немного, села на край топчана.

Женщина придирчиво оглядела новых "жильцов". Несколько раз охнула, подержалась за бок, спросила простуженным голосом:

– Мальчишку за какие грехи взяли?

– Без всяких грехов, бабуся. Просто так и его и меня, – тихо ответила Анна Сергеевна, крепко прижимая сына.

– Успокойся. Тут слезам веры нету, – посоветовала старуха. – Сумей проглотить женскую нашу слабость. Ироды они и останутся иродами.

Анна Сергеевна вытерла платком слезы, присела на топчан и только сейчас заметила синяки под глазами старухи. "Били ее, – подумала она, – а как держится", – и ей стало не по себе.

– Я не от слабости, бабуся, я маму вспомнила. Она у меня одна осталась. Больная.

Анна Сергеевна промолчала, что она оставила мать, избитую на ее глазах немцами. Рассказал, плача, Володька.

– Ах, ироды, ах, ироды! – возмущалась старая женщина. – Господи, пошли погибель на иродов, осквернивших землю нашу своим нечистым духом. – Она осенила себя крестным знамением…

Звонкие шаги кованых сапог оборвали разговор. В камеру ввалилось двое надзирателей.

Володька, прижавшись к матери, смотрел на вошедших. Не говоря ни слова, они осветили карманными фонариками женщин и мальчишку, затем стали шарить световым пучком по камере, остановив его на узелке с теплыми вещами для Володьки.

Тот, кто был покрупнее и на вид постарше, взял узелок под мышку, и надзиратели ушли, шумно закрыв за собой дверь.

Более двух часов Зауер перебирает фотографии, письма и документы, изъятые на квартире Млынского. Скрупулезно выписывает все, что, по его мнению, может пригодиться, что можно использовать для давления на Анну Сергеевну. Фотографии, на которых изображен Млынский, он сложил стопочкой, выбрал, как ему казалось, самую последнюю, положил на стол среди фотографий других мужчин примерно такого же возраста, вызвал Петренко.

Начальник городской полиции вошел тихонечко, вобрав голову в плечи, как бы крадучись.

– Нет ли на этих фотографиях Млынского? – спросил Зауер.

Петренко изогнулся над столом, присмотрелся.

– Вот он! – выкрикнул радостно, ткнул пальцем в фотографию.

– Не ошиблись?

– Никак нет, господин начальник. Я его где угодно узнаю!

– Мало узнать, поймать надо. И обязательно живым.

Вмешался Шмидт.

– У вас найдутся надежные люди, способные взяться за это дело?

– Они ведь имеются, надежные люди, только я, как бы вам сказать, молодой по службе, во вверенном мне учреждении, еще не всех изучил-с. Впрочем, одного смею рекомендовать хоть сейчас.

– Кого же? – полюбопытствовал Зауер.

– Старшего следователя полиции Охрима Шмиля.

– Слишком известный тип, – возразил Шмидт. – В городе его знает каждая собака.

– То в городе-с, как вы изволили правильно заметить, а в лесу кто же к нему придерется, если мы ему легендочку хорошую придумаем?

– Словно вы о чекистах забыли? – съязвил Зауер.

Петренко передернуло.

"Ничего, – успокоил он себя. – Теперь чекисты до меня не доберутся. Руки коротки!.."

– Подготовьте для беседы этого Шмиля, – решительно приказал Зауер. – Вызовем завтра. Чтобы на месте был.

***

Сомнений не оставалось: арестованные Анна Сергеевна Млынская и ее сын Владимир действительно жена и сын майора Млынского, командира отряда Красной Армии, чекиста. Это доказано документами, подтверждено свидетелями, знающими Млынского.

Зауер и Шмидт были в восторге. Теперь-то Млынский от них не уйдет! Они уж постараются приготовить ему такую хитроумную западню, из которой одна дорожка – в гестапо!

План операции продумывали долго, взвешивая каждую деталь, учитывая возможные неожиданности. В общих чертах он заключался в следующем – на первом этапе, прежде всего, завербовать жену Млынского. Не пойдет на вербовку? Тогда ей скажут, что от ее согласия помогать гестапо будет зависеть жизнь ее сына, которому можно сделать больно, а можно и вообще умертвить. И не сразу, постепенно, и на глазах Анны Сергеевны. Можно намекнуть, что и в отношении самой Млынской придется прибегнуть к физическому насилию. И не только намекнуть, но и дать почувствовать, как это бывает больно.

Женщина есть женщина. А если женщина еще и мать, кроме того, имеет старенькую мать, которая тоже арестована со всеми вытекающими отсюда печальными последствиями, следует рассчитывать, что Анна Сергеевна обязательно даст согласие, будет делать, что ей прикажут.

Итак, Млынская – агент гестапо. С сыном и матерью ее поселят на окраине города в удобном для круглосуточного наблюдения домике, разумеется, у надежного хозяина, агента. Млынской будет продиктовано письмо ее мужу. Заставят! Содержание письма краткое: она с сыном и матерью проживает нелегально по такому-то адресу – указывается адрес. Из своего города ей пришлось бежать, опасаясь ареста. Но и здесь небезопасно, так как идут аресты коммунистов. Кто-либо может прознать, что она жена чекиста. Трагедию можно предотвратить, если Млынский возьмет их в отряд. Сделать это нужно срочно, так как завтра может быть уже поздно. Гестапо направляет с этим письмом в лес к Млынскому надежного агента. Агент пойдет с легендой, которая будет разработана отдельно. Млынский, узнав, что его семье грозит смертельная опасность, конечно же, рискнет с группой бойцов или партизан пробраться в город, чтобы забрать семью. Расставленные по специальному плану засады на подступах к дому, вокруг него и даже в самом доме – в комнате владельца захватывают Млынского и его товарищей и доставляют в гестапо. Если Млынский связан с городским подпольем и привлечет его представителей, совсем отлично: тогда гестапо заполучит нить, ведущую в подполье.

В случае неудачи предусматривался запасной вариант: в отряд Млынского внедрятся три-четыре опытных агента с заданием убить Млынского и его ближайших помощников.

Отто Кранц одобрил план и разрешил приступить к его выполнению.

Глубокой ночью Анну Сергеевну доставили в гестапо, в кабинет Зауера.

Зауер поднялся из-за стола, вышел навстречу, улыбаясь.

– Надеюсь, мадам простит, что причинил беспокойство, пригласив на дружескую беседу в столь поздний час?

– Сын может проснуться. Увидит, что меня нет, плакать будет. Надеюсь, вы понимаете, что ребенок может даже заболеть, если испугается?

– Ваш покорный слуга тоже имеет детей, но дело прежде всего… Садитесь, пожалуйста. Нет, нет, поближе, в это кресло, удобнее. И я с вашего разрешения сяду…

Зауер тоже сел и продолжал:

– И этой ночью не удалось поспать ни минуты. Знаете, заботы, заботы, заботы. К слову сказать, и о вашей судьбе.

– Значит, вашей заботой надо объяснить то, что гестапо арестовало меня и сына? – не без иронии сказала Анна Сергеевна.

– Все гораздо сложнее, мадам. Вынужденная мера. Сейчас все объясню. Буду с вами предельно откровенен. Надеюсь, что и вы ответите, тем же.

– Скрывать мне нечего: никакого преступления ни я, ни тем более мой сын не совершали.

– Конечно, конечно, хотя у нас с вами разное понятие о преступлении. Но перейдем к делу. Ваш муж Иван Петрович Млынский – коммунист. До войны работал начальником городского отдела НКВД. В начале войны стал начальником Особого отдела дивизии. Но дело не в этом, хотя уже тот факт, что ваш муж коммунист, чекист, – это уже преступление.

– Быть патриотом по-вашему преступление? Странное у вас понятие о патриотизме!

– Не будем говорить о политике. Пусть политикой занимаются другие. Где ваш муж сейчас?

– В начале войны он ушел в Красную Армию. А где сейчас – не знаю.

– Вы говорите неправду. Нам все о нем известно. Сейчас ваш муж партизан!