Чёрная маркиза - Олеся Луконина

Дидье склонился над ней и поцеловал в шею, а она, не открывая глаз, обвила руками его плечи, притягивая к себе.

— Я вчера не сказал тебе того, что собирался, — тихо проговорил Дидье, приподнимаясь на локте и внимательно глядя в её вишнёвые, тревожно распахнувшиеся глаза. — Ты… ты только не влюбляйся в меня, Кло. Не надо.

Женщина, продолжая смотреть на него, вдруг светло улыбнулась и обхватила ладонями его лицо:

— Я же не дура, мальчик. Ты пришёл сюда не ради меня и ради меня не останешься. Мне сорок три. На сколько лет я старше тебя? На двадцать?

Дидье молча опустил ресницы.

— Моя дочь, мой сын и мой муж погибли, когда позапрошлым летом сюда пришла оспа, — хрипловато продолжала Клотильда, обводя пальцами его скулы. — И всё кончилось разом. Но я живу, я всё ещё живу… и ты так хорошо показал мне, что я жива. Я рада этому. О, я любила любить… — Улыбка дрогнула на её полных губах, хотя в уголках глаз блеснули слёзы. — И ещё я рада тому, что именно ты — мой последний.

Сглотнув, Дидье неистово замотал головой.

— Это чушь! — горячо прошептал он. — Пусть тебе не двадцать пять, но ты должна любить, если хочешь! Пусть не меня, но… — Он снова, как ночью, зажал ладонью её рот. — Послушай, Кло. В Порт-Ройяле есть один трактир. Он называется «Три бочки», а хозяина зовут Кевин. Он ирландец, он потерял ногу в бою с испанцами, он сильный и добрый человек… и он очень одинок. Как и ты. Не говори ничего сейчас, но подумай об этом потом… когда я уйду. Хорошо, ma puce?

Женщина, как он сам несколько минут назад, молча опустила ресницы, и тогда Дидье осторожно отнял ладонь от её губ и поцеловал эти губы, снова ощутив соль её слёз.

Весь день он работал в трактире и во дворе — с превеликой радостью. Опустошил чёртову распрекрасную лохань и снёс её на кухню, повесил на изгородь насквозь промокший ковёр, нарубил дров для очага — наверное, на месяц вперёд, починил кое-какую мебель и, наконец, взялся за изгородь, в которой местами не хватало прутьев. Он не задумывался над тем, почему так торопится сделать всё это — в конце концов, он ведь не собирался уходить прямо сейчас! Но он почему-то знал, что должен всё успеть именно сегодня.

Дидье чувствовал пристальный взгляд Клотильды, наблюдавшей за ним с крыльца, и, мельком оборачиваясь, отвечал ей улыбкой. Она тоже улыбалась — тепло и немного печально.

Как и вчера, и третьего дня, Дидье отправился в усадьбу «Очарование», когда старинные тяжёлые часы на кухне трактира пробили четыре пополудни.

Он благополучно спустился по уже знакомой тропинке, миновал ручей и улыбнулся, вспомнив вчерашнюю погоню за корабликом. Сегодня он выпросил у Клотильды хороший прочный льняной лоскут, которым можно было оснастить не один, а пару кораблей. Точно! Два кораблика. Допустим, «Разящий» и «Маркизу»!

Если он не успеет сделать второй кораблик сегодня, то захватит его с собой в трактир, и тогда завтра они с Ивонной смогут устроить в ручье парусные гонки!

Всё ещё улыбаясь этим мыслям, Дидье перемахнул через изгородь.

И тут чьи-то цепкие руки крепко схватили его за плечи, а прямо под сердце упёрлось дуло мушкета.

Губернаторские солдаты в синих мундирах.

Сразу четверо.

Tabarnac de calice d'hostie de christ!

Дидье опомнился мгновенно и вывернулся легко. Что-что, а драться он умел. И так же мгновенно он выхватил одной рукой пистолет, а другой — нож.

Он ещё мог прорваться прочь отсюда, не щадя этих баранов, пытавшихся вцепиться в него, как псы.

Они бы, конечно, попробовали пристрелить его, но, видит Бог, смерти Дидье Бланшар не боялся никогда.

Но его дочь отчаянно рыдала на крыльце, хватаясь ручонками за перила, и кричала, захлёбываясь слезами:

— Нет! Нет! Не-ет!

Гувернантка тщетно старалась увести её в дом.

Господь Вседержитель, Дидье не мог допустить, чтобы его застрелили на глазах у Ивонны. Как не мог пролить при ней чужую кровь. Просто не мог!

Скрипнув зубами, он уронил наземь оружие и процедил:

— Я сдаюсь, et ta sœur!

И, конечно же, сразу получил удар прикладом в живот. Кто бы сомневался…

Все четверо солдат навалились на него, нещадно выкручивая руки и колотя по чему попало.

Сквозь их торжествующее рычание он всё ещё слышал отчаянный плач Ивонны. Почему треклятая грымза не может наконец увести её?!

Один из синемундирников, — судя по нашивкам, сержант, — встряхнул Дидье за волосы и, связывая ему руки ремнём, злорадно процедил:

— Ты хотел украсть ребёнка, чёртов пират! Теперь тебя вздёрнут!

— Я не собирался её красть! — прохрипел Дидье и снова получил удар прикладом — теперь уже по рёбрам. — Va te faire foutre!

— Как же, не собирался! — прокричала с крыльца гувернантка. Её обычно бесстрастное сухое лицо пылало гневом. — Ты нарочно её подманивал! Но я проследила за ней вчера!

— Уведи её уже отсюда! — заорал в ответ Дидье, краем глаза заметив, как вновь поднимается приклад, и успев чуть отклониться.

Но только чуть.

Приклад обрушился ему на голову, и наступила кромешная темнота.

* * *

Когда Дидье очнулся, то враз об этом пожалел.

Болело всё. Решительно всё, каждая жилка и косточка, будто накануне его методично и медленно пропустили через молотилку.

Рёбра с правой стороны наверняка были переломаны, потому что глубоко вдохнуть он не мог — в бок сразу словно вонзался кинжал. Во рту стоял медный привкус крови. Голова разламывалась на куски.

Но хотя бы оставалась на месте.

Точно на месте?

Он поднял руку, чтобы ощупать голову, и на запястьях звякнуло железо.

Кандалы.

А волосы под его пальцами заскорузли от засохшей крови.

— Mon chien sale! — прохрипел Дидье и зажмурился, пытаясь привыкнуть к боли.

Так жестоко его давно не били. Любые драки в трактирах по сравнению с этими побоями были просто детскими колотушками. Солдаты, видать, повеселились от души, топча его беспомощное тело.

Patati-patata!

Шкура у него всегда была на диво крепкой. Заживёт.

Если успеет, конечно.

Он опять открыл глаза и огляделся.

Сквозь зарешеченное оконце под самым потолком проникал свет — достаточно яркий, чтобы Дидье мог понять — скорее всего, уже наступило утро следующего дня. Долгонько же он провалялся в беспамятстве.

Воняло затхлостью. На полу лежала охапка соломы. В углу пищали и возились крысы.

А ты чего ждал, Дидье Бланшар? Ты жив, и это главное.

Пока жив.

Кандалы, слава Всевышнему, сковывали только его руки. Если это губернаторская тюрьма, то в ней, небось, других и не нашлось, подумал Дидье и мрачно ухмыльнулся. Пуэрто-Сол — островок маленький. Вряд ли в здешнюю тюрьму часто попадали преступники, тем более — пираты.