Жизнь, смерть и возрождение - Иван Александрович Карышев

кажется, что мы сидим приклеенные к стенке?

О. — Да. А как-то днем я говорила с вами, так вы были для меня совсем как будто вы на потолке сидите.

В. — Как же это так?

О. — У вас на Земле все вертится и нет у вас ни верха, ни низа, а у нас есть. У нас Святая Святых наверху, а внизу Рок. Возьми круг и от Святая Святых все лучи, лучи, лучи, как по лучу ни встал, все головой к Святая Святых. Ну, покажи опять свою руку. Ну, вот, я тут, под рукой стою, лицом к вам. Теперь вы повернетесь вместе со своей Землей и все у вас повернется, а я нет, я так и останусь. Вас поворачивает постоянно, а я на месте остаюсь. А вот, если я хочу на ваше место сесть я спущусь, тогда уже будет по вашему, я буду стоять на полу у вас или сидеть и меня будет поворачивать, как вас поворачивает. Только это зачем мне, мне это не к чему, мне и так хорошо.

В. — Так как ты сохраняешь всегда одно и то же положение во вселенной, то можешь нам сказать, какие созвездия у тебя над головой, а мы через это узнаем то направление, в котором находится Святая Святых от нас. Ведь, созвездия имеют тоже постоянное положение во вселенной. Вот, по твоему описанию я предугадываю, что, если ты полетишь прямо от нас в Святая Святых, ты должна пролететь через созвездие Большой Медведицы.

О. — Постой, так я не вижу, я подымусь и посмотрю. Ну вот, это семь больших звезд, не знаю по-вашему, а у нас они называются семь смертных грехов, ну да, это ближе всего. Только ваша Земля отлетит потом дальше, и все изменится, но немного, правда.

В. — Таня, я завтра уеду по железной дороге. Придешь меня проводить, как прошлый раз.

О. — Не понравилась мне в прошлый раз ваша пыхтелка. Зла на ней страсть; я даже ушла, не дождалась, как ты уехала.

Знаете, есть, я видала еще другую такую планету, как ваша Земля; совсем такая. Вот там пыхтелка идет но воздуху; только там столбы. А то еще шары большие, как рыба, плавают. А то по проволоке еще летают. Вот скоро-то идет такой челнок на одном колесе. Сел и поехал. Только ловко же они и убиваются. Свалится и все тут, и дух вон. Ну, Бог уже таких и подбирает, кому умирать надо. Бог все подбирает, всех до едино; когда каких людей надо, кому какая смерть и все такое. Никто даром не погибнет. Все, значить, так надо.

Ну, вот, у вас и сейчас весь воздух вреден, страсть как вреден, все из земли поднялось, жарко, душно, эфира нет, все испорчено, ужасти одни и как это вас Бог бережет. — Одним Им вы живы. Благодарите Его и молитесь Ему.

Ну, мне пора, за мной пришли, сидите смирно, всех поцелую. Да хранит вас Господь и Царица небесная.

12-го июля 1899 г.

Мир вам. Вот и я, Таня. Сегодня я вам про праведнаго язычника скажу. Ну, вот, слушайте.

Жил один уже старый язычник и в такое время, когда христианская вера была уже главная. Но он не хотел свою веру менять, и не потому, чтобы она ему не нравилась, а так; я, де, уже стар. Он говорил: «И деды мои верили так; ну, и мне менять веры не след». Домашним он никому не мешал и даже жена его умерла христианкой.

Вот, пришла его смерть, а было у него два сына, уже большие, и говорит он им:

— Вот, я умираю, все мое имение и всех рабов поделите; a веру держите какую хотите — не заказываю вам на этот счет ничего; но живите хорошо и любите друг друга! — И умер.

Сыновья поделили имущество и рабов. Ни много, ни мало, но для них довольно было; а у старшего сына и невеста была. И говорит старшой:

— Ну, брат, ты как думаешь жить?

— Останусь в доме отца и буду жить, как отец жил.

— Так, — говорит, — а я думаю веру переменить и Христу послужить. Говорят, Он Бог, и тебе советую.

— Ну, — говорит младший, — я еще подожду, там видно будет.

Так они и разошлись, по любви н без обиды. Прошло лет с пяток; встретились. Вот, старший брат и говорит:

— Ну, что, брат, еще веру не менял?

— Нет, — говорит, — все думаю. Я хочу допрежь все узнать хорошенько, что это за вера и что в ней делать. Ведь, говорят то все о вей разное. À ты как?

— А я христианин.

— Так, — говорит, — а почему ты свою невесту бросил?

— Да, — говорит, — не пристало мне, христианину жениться на язычнице.

— Ну, да, ведь, у ней двое детей от тебя; нехорошо это ты сделал: осрамил ее и детей бросил. Теперь я ее кормлю с детьми, потому не пропадать же ей. А язычество она для тебя переменила бы охотно.

— Все это так, но всяк должен свой крест нести. Вот это и крест. Потом еще Христос сказал: кто может вместить безбрачие, так пусть. Вот я и отказался от брака.

— Мудрено все это, — говорит младший. — А вот и еще: ты от пустил всех рабов; тех, кто в силе, тех ты продал, а старых и больных так ты отпустил так?

— Да, наш Бог учит, что все люди равны и христианину непристойно держать рабов.

— Мудреная вера, хорошо, что я их кормлю, а то бы они с голоду помирали.

— Ну, это все хорошо, но когда же ты вашу христианскую веру примешь? Ведь, теперь уж все смеются над язычниками. При том же когда умрешь, то прямо пойдешь к дьяволу в огонь вечный, потому что ты плевел, а я пшеница.

— Да я сам все раздумываю над этим и не знаю, как мне быть. Уж побудь ты христианином, а я еще пригляжусь.

— То-то смотри, а то мне, ведь, тоже непристойно тебя и за брата считать.

С тем опять разошлись они. Прошло еще лет с десяток, пошли между христианами смуты. Зло разделило святую церковь и пошли разные ереси, и большая скорбь между христианами. Свои своих казнили; горько