Из писем к ближним - Михаил Меньшиков

Благочестие и труд - вот единственно, что завещал великий священник России. Не многие догадываются, что оба эти понятия не чужды друг другу: благочестие - всегда деятельно, труд - почти всегда благочестив. "В труде есть вечное благородство и даже нечто священное", - говорил Карлейль (в прекрасной книге, 17 недавно переведенной на русский язык). "Только в единой праздности вечное отчаяние. Труд, сколько бы в нем ни было мамонизма, сколь бы он ни был низок, всегда в общении с природой. Истинное желание исполнить труд само по себе уже приводит всякого более и более к истине, к предписаниям и указаниям природы, которые суть истины". Великий английский мыслитель предостерегал от метафизики, от бесплодных попыток познать самого себя: "Считай, что это вовсе не твое дело, это познание самого себя: ты - непознаваемое существо. Познай то, над чем ты можешь трудиться, и трудись над этим как Геркулес. Лучшего плана ты не можешь предпринять". Беру нарочно философа самой трудолюбивой и одновременно самой свободной страны на свете (одновременно может быть самой благочестивой). Из многовекового опыта своей наиболее организованной энергии англичане вынесли, вероятно, наиболее серьезные взгляды на труд. Голос англичанина, подтверждающий завет нашего священника, заслуживает, чтобы быть выслушанным. "Человек, трудясь, совершенствует самого себя. Болотистые заросли расчищаются; на их месте возникают прекрасные нивы и величественные города, а вместе с тем сам человек впервые перестает быть зарослью и болотистою нездоровой пустыней. Взгляните, как даже при самых низших видах работы вся душа человека успокаивается в некоторого рода действительной гармонии с той минуты, как он берется за труд. Сомнения, страсти, печаль, раскаяние, негодование, само отчаяние - все это подобно адским псам осаждает душу несчастного поденщика так же, как и душу всякого человека, но он склоняется с свободным достоинством над своей работой - и все это смолкло, все это с ворчанием скрывается далеко в свои логовища. Человек теперь действительно человек. Благословенный пыл работы в нем очистительный огонь, в котором сгорает всякий яд и где из самого едкого дыма развивается сияющее благословенное пламя"... Карлейль, собственное трудолюбие которого поражало даже англичан, был уверен, что народ не имеет других способов воспитывать себя, как через труд. С уст гениального мыслителя, пророчески-религиозного, срываются восторженные похвалы труду: "Благословен тот, кто нашел свою работу; пусть он не ищет иного благословения!.. Работа есть жизнь. Из глубины сердца работника возникает его данная Богом сила, священная, небесная сущность жизни... У тебя нет другого познания, кроме того, что ты получил в труде... Труд по самой природе своей религиозен; труд по самой природе своей мужествен, ибо быть мужественным - цель всякой религии. Всякий труд человека есть как бы труд пловца: обширный океан грозит поглотить его и сдержит свое слово, если человек не вступит с ним мужественно в борьбу, но благодаря постоянному мудрому недоверию к нему, благодаря сильному отпору и борьбе с ним смотрите, как честно поддерживает он его и несет как своего победителя"...

С меньшим великолепием языка, но те же мысли проповедовал о труде и великий старец Кронштадтский: "Не тогда только делай дело, когда хочется, но особенно тогда, когда не хочется!.. Данный тебе талант трудолюбие делай, окаянная душа!.. Царство небесное силою берется" и пр. и пр. В нашей стране Маниловых и Обломовых, в век философии неделания и непротивления, отец Иоанн звал народ русский не к ленивому, а к деятельному благочестию и звал к благородной свободе. Личной религией его был неустанный труд, направленный волей Бога. Пусть примет народ наш ту же веру - и он спасется.

1909 год

МОЛОДЕЖЬ И АРМИЯ

I

13 октября 1909 г.

Быть России или не быть - это главным образом зависит от ее армии. Укреплять армию следует с героической поспешностью, - вот как черноморские моряки когда-то укрепляли Севастополь. Армия - крепость нации, единственная твердыня, которою держится наша государственность. Вот почему так горько чувствуется недостаток в талантливых организаторах армии. Вот почему каждый слух о серьезной реформе здесь встречается с лихорадочным вниманием.

На этих неделях при главном управлении генерального штаба начались работы по пересмотру самого корня армии, - именно устава о воинской повинности. Это тема, которой не только военная интеллигенция наша, по и государственные люди должны уделить самое щедрое участие. Если бы хватило смелости - на что рассчитывать никак нельзя - следовало бы обсудить основной вопрос: нужна ли всеобщая воинская повинность? Не составляет ли глубокого предрассудка привлечение к военному делу всех без разбора, желающих и не желающих, способных и не способных? Читателю, вероятно, известно мое мнение о подобной армии (см. "Дружина храбрых"). Я думаю, что всеобщая воинская повинность есть частичный опыт введения социалистического строя и представляет собою глубокое извращение понятий о естественном обществе. Принудительный труд, труд как повинность, пренебрегая призванием и способностью, это мечта тех фантазеров, которые под предлогом освобождения ведут человечество к рабству. В моих глазах современная армия, будь то русская или германская, раз она состоит из вчерашних штатских людей, которые завтра опять будут штатскими, не есть армия, а есть милиция, со всеми плачевными недостатками этого рода войск. "Вооруженный народ" всегда будет вооруженной толпой, и чем более сокращаются сроки службы, тем менее делается армия военной. В конце концов гигантские армии нынешних буржуазных стран принимают бутафорский вид: они напоминают войска на сцене, парадирующие из-за кулис. Столкновение самых храбрых и самых непобедимых народов в маньчжурскую войну показало, до какой степени всеобщая воинская повинность неспособна решать задачи войны. Разразилась кровопролитная война, а результата ее не было. Почти полумиллионные армии разошлись, не удостоверившись, на чьей же стороне победа. Прежде - с действительно военными генералами и военными солдатами - такой исход войны был психологически невозможен. Упрекают Линевича, что он "выдержал характер" и не дал решающего боя. И в самом деле: вместо того, чтобы погибнуть через два года от петербургских микробов, - лучше было бы старому герою отдать свою благородную душу на поле брани... Но ведь еще удивительнее, что "выдержал характер" и Ояма. Почему же он, будто бы победитель, не соблазнился добить врага? Потому, очевидно, что знал плохие качества своей армии и не имел в нее той веры, какую имели в своих чудо-богатырей Суворов и Наполеон. Поживем - увидим: в надвигающихся громадных войнах ничтожество монструозных скопищ, именуемых армиями, скажется еще разительнее, и благо будет той стране, которая решится первая перейти к военной армии старого типа вместо теперешней штатской! Так как подобная реформа требует гениальной воли и доступна лишь какому-нибудь великому диктатору, то говорить о ней я считаю бесполезным.

Сколько бы ни пересматривали устав о воинской повинности, в нем эта черта - повинность, столь мало сообразная с геройством, непременно останется. Количество будет предпочтено качеству, механические условия органическим. В старину военные уставы диктовались мужеством и были рассчитаны на героев. Нынче во всех странах военные уставы диктуются трусостью и сообразованы со штатским обывателем, с солдатом-дилетантом, наряженным в униформу. Прежде военным делало человека его львиное сердце, нынче - костюм. При таком состоянии общества приходится говорить не об отмене всеобщей повинности, - на это, повторяю, ни за что не решатся, - а хотя бы о некоторых улучшениях пеленой системы, о введении новых условий, которые хотя бы немного подняли военные качества разношерстного количества.

Из этих условий я останавливаюсь на некоторых, уже давно обсуждавшихся в печати. На днях сообщалось, например, что П. А. Столыпин очень заинтересовался идеей особого военного налога. Суть последнего в следующем. Если воинская повинность считается всеобщей, то несправедливо освобождать от нее кого бы то ни было, и те молодые люди, что получают те или иные льготы (по семейному положению и т.п.), обязаны все-таки нести известные жертвы для войны, хотя бы денежные. Затем, неспособные к войне тем не менее ведь пользуются военной защитой, стало быть, и они должны вкладывать в нее свой, хотя бы денежный, пай. Наконец, не желающие идти в строй, питающие отвращение к войне и болезненно-трусливые люди не должны браться в армию вовсе, как дурной материал ее, - но они должны оплатить ту военную защиту, которую дает им нация. Я лично вполне сочувствую введению подобного налога. Он даст значительные средства казне и очистит армию от негодных элементов.

В категорию неспособных к войне должны, мне кажется, зачисляться и враждебные России инородцы. Вместе с финляндцами следовало бы обложить военной данью евреев, поляков, армян и т.п. Гарнизоном государственности следует считать только господствующее племя. Золотой век нашей военной славы был тогда, когда армия набиралась из чисто русских. Насыпьте в пороховницу на треть мусору, и ружье едва ли выстрелит. Как Рим погиб от привлечения варваров в свои легионы, как от той же причины погиб соперник Рима - Карфаген, как погибла от той же причины великая персидская монархия, так в позднейшие века национальная пестрота погубила Византию и Польшу. Сильная армия должна быть строго национальной. Если мы побили Наполеона, то потому, что он повел на нас дюжину народов, а нас побили японцы потому, что армия наша сверху донизу, на целую треть ее, состояла из инородцев. Отстаивать державное могущество страны может только то племя, которое тысячу лет строило его и для которого это здание священно, как дом родной. Одна треть инородцев делает нашу армию качественно хуже на 33 процента, чем в эпоху Суворова: уже одно это обстоятельство способно вести нас от поражения к поражению. Так как кровь и золото - ценности несравнимые, то будемте брать с плохо защищенных инородцев двойное, тройное количество золота за нашу кровь, но остережемся допустить к защите России скрытых врагов ее. Когда господа инородцы сольются с нами - другое дело, но теперь при теперешнем настроении воспаленных национализмом маленьких племен напускать их в армию - опаснейшая ошибка. Просто удивительно, куда пропал наш государственный инстинкт и до какой степени мы разучились различать друзей от врагов?