Шесть дверей страха - Тим Доннел

— Я и сам не знаю, что это такое! Я ее никогда не видел! А кто видел, те не возвращались! Эге-ге-гей! Проща-а-а-ай!

Теперь Конан сидел совершенно один в голой чужой пустыне, под немыслимым деревом с каменными листьями и ждал, что же будет дальше. Он не собирался никуда идти, справедливо полагая, что теперь, после таких трудов, колдун сам должен побеспокоиться и доставить его обратно.

Но кругом было тихо, беззвучно проплывали в вышине тонкие облака, временами набегая на тонкий серп луны. Конану вдруг захотелось разглядеть свою добычу, то, из-за чего на них ополчился весь город.

Ничего особенного, простой оловянный кубок. Но почему-то так не хочется выпускать его из рук… Выпить бы из него доброго вина!

Конан прикрыл глаза, представляя запах и вкус своего любимого красного вина, но тут налетел холодный ветер, пробирая его до костей, и вот уже его закружил вихрь, пронося над безжизненной землей…

* * *

Он не сразу понял, что вновь стоит в башне, так закрутил и заморозил его бешеный ледяной поток. Закоченевшие руки прижимали к груди теплый, почти горячий кубок, который и не позволил Конану окончательно замерзнуть. Живительное тепло из ладоней растекалось по всему телу, как то самое вино, о котором он только что мечтал.

— Ну, король, ты, я вижу, хорошо развлекся? Я же тебе говорил, что скучать не придется! Это тебе не камни таскать и червей кормить, это — Шаисса! Жаль, что ее больше нет… Зато кубок здесь… Ну, что же ты стоишь как столб, давай его сюда! — Колдун протянул руку, и Конан, ругнувшись сквозь зубы, нехотя отдал оловянную чашу ему.

Глаза короля горели ненавистью, которую уже ничто не могло погасить, но маг, поглощенный своим талисманом, не обращал на своего пленника никакого внимания. В руках чародея мерцала тусклым золотом половина шестиугольного диска, и он нежно поглаживал ее жадными пальцами.

Потом, вспомнив про Конана, поднял темные глаза и глухо сказал:

— Все… Иди… День твой! Хочешь — веселись, хочешь — спи. Так и быть, я тебе мешать не буду. Мне почему-то кажется, что ты сможешь… — Он махнул рукой, и стены закружились в бешеном хороводе.

Снова перед глазами мелькнула орущая и галдящая Шаисса, и все пропало.

Глава восьмая

Громкий стук разбудил его. Открыв глаза, король увидел резной с позолотой потолок спальни, узорный полог у изголовья, солнечные блики на стене. И снова услышал громкий стук. Ну конечно, солнце давно встало, Дамунк встревожен, стража вот-вот начнет ломать дверь.

Вот уже три ночи у его дверей стоит караул, вот уже три ночи почти не спят Дамунк и Имма, готовые броситься ему на помощь. Проклятый колдун! Конан еще никогда не чувствовал себя таким униженным. Он, добившийся королевской власти, победивший столько врагов, в том числе и магов, сейчас, как купленный по дешевке раб, рискуя жизнью, добывает свободу этому исчадию бездны! Проклятие!

Весь день король не находил себе места от душившей его бессильной злобы. Он пойман, крепко пойман на крючок, и кто знает, что готовит ему гнусный колдун потом, когда он получит свой талисман?! Может быть, улизнув из своей башни, он оставит там его, Конана?! От колдунов меньше всего можно ожидать честного выполнения обещаний.

Нет, эти твари, расплодившиеся по всей Земле, должны быть уничтожены, а это значит, надо уничтожить гнездо, их породившее. Стигия — вот рассадник зла, таинственная страна, где маги обретают свою колдовскую силу, откуда потом расползаются по всему свету, чтобы мучить, терзать, использовать людей себе на потеху.

Стигия отныне станет целью его завоеваний. Он еще не стар, время у него есть. Есть ли? Быть может, эти три дня — все, что ему осталось? Нет, не три дня, а целая жизнь! Конан хоть и кипел от ярости, но ни на мгновение не сомневался в своей победе.

Ближе к вечеру, когда солнце уже опускалось к горизонту, чтобы назавтра снова озарить мир живительным светом, на короля вдруг снизошло удивительное спокойствие. Уверенность в победе стала несокрушимой, он еще не знал как, но чувствовал, что победа будет за ним. И, как всегда, незаметно подкрался сон, накинул на него свое серое покрывало: мысли спутались, исчезли, и опять понесли куда-то колдовские ветры и волны…

* * *

Колдун, как бы почувствовав произошедшую с варваром перемену, смотрел неподвижным, тяжелым взглядом, не говоря ни слова. Конан тоже, не мигая, глядел ему в глаза и молчал. Наконец Рагон Сатх поднял свой огромный кубок, отхлебнул слегка дымящийся напиток и криво усмехнулся:

— Ну, я вижу, ты полон решимости! Иди! За этой дверью доблесть и смелость будут тебе нужнее всего! — И он натянуто рассмеялся, махнув рукой с кубком в сторону ближайшей завесы.

Не желая дальше слушать его насмешки, Конан шагнул к другой двери, не к той, на которую указывал колдун. Отдернув полотнище, он мгновение помедлил, вглядываясь в зыбкие, меняющие очертания клубы тумана, сделал шаг вперед и упал на что-то мягкое.

… Его покачивало, потряхивало, а сам он ничком лежал на соломе. Конан приподнялся и посмотрел вокруг. Куда ни кинь взгляд, везде простиралась однообразная, серая, мокрая равнина, и повозка, в которой он лежал на сырой соломе, медленно ползла по жидкой чавкающей грязи.

Конан привстал, чтобы рассмотреть возницу, но, к своему удивлению, никого не увидел. Он был в повозке один, а впряженный тощий бык сам, без понукания, с трудом тащил ее, по колено, увязая в грязной жиже.

Все кругом казалось каким-то зыбким от мелкого дождя, которого Конан сначала даже не заметил. Но когда по лицу потекли холодные струйки, он откинул со лба волосы и почувствовал, что они совсем вымокли. Его рука привычным движением легла было на рукоять меча, но нащупала лишь насквозь промокшую ткань дорожных штанов. Кроме штанов и сандалий, на нем ничего не было — ни туники, ни плаща, ни, самое главное, пояса с мечом и кинжалом. Конан вскочил, увязая в мокрой соломе, и, рыча от гнева и ненависти, переполнявшей его так, что даже слов не находилось, погрозил небесам могучими кулаками. От его недавнего спокойствия не осталось и следа.

Бык, на мгновение, остановившись, коротко замычал, как бы присоединяя свой голос к яростным воплям киммерийца, и снова с трудом поволок повозку одному ему ведомым путем. Она медленно катилась, поскрипывая и кренясь на скрытых в грязи ухабах. Бык брел медленно и равнодушно, тяжело переставляя худые ноги. Во все стороны до самого горизонта — ни холма, ни камня, ни дерева, одна раскисшая от дождя грязь. Конана даже передернуло от отвращения — такой унылой картины он в жизни не видел. Тряхнул головой, сбрасывая надоевшие капли дождя.