Юность Пикассо в Париже - Гэри Ван Хаас

– Месье, дама права, – сказал главный полицейский. – Советую вам взять деньги и уйти.

– Что? – коротышка был явно не в себе: казалось, его разорвет от злости.

– Именно так, месье. Берите деньги и уходите, – повторил полицейский.

Хозяин бросил злобный взгляд на Фернанду, затем на Пабло.

– Ты собираешься внести за него квартплату?!

Фернанда приподняла юбку, вытащила из-за подвязки чулка банкноты, скрученные в рулон, отсчитала тридцать франков и швырнула их домовладельцу.

Пабло нерешительно запротестовал.

– Я не могу принять этих денег…

– А по-моему, ты не в том положении, чтобы что-либо принимать или не принимать, – съязвила Фернанда. – Так что помалкивай. Я получу их назад, будь уверен.

Хозяин, облизывая губы, жадно схватил деньги:

– Ха-ха! Проститутка заботится о голодающем художнике, вот так номер!

Пабло снова двинулся на него, но вмешались полицейские. Опасаясь за свою жизнь, домовладелец поспешно сбежал вниз по лестнице, а Пабло вслед ему крикнул:

– И ты называешь это комнатой?! Тридцать франков за крысиную нору? Сквалыга!

Фернанда удерживала его, пока полицейские провожали коротышку на улицу.

Свидетели перепалки, стоявшие внизу, устроили паре овацию, а Пабло поблагодарил толпу картинным жестом тореро-победителя и обернулся к Фернанде. Он был безмерно ей благодарен и стал, как безумный, целовать ее на виду у всех, потом схватил ее за руку и, сверкая глазами, потащил в свою комнату.

Пабло влетел в свою каморку, распахнул окно, выходящее на улицу, и увидел покидающего дом хозяина. Полицейские, оставив старого скрягу, отправились по своим делам.

Фернанда приблизилась к Пабло и тоже посмотрела вниз из-за его широких плеч. Вдруг юноша кинулся к мольберту, схватил банку с синей краской и опрокинул ее на лысую голову домовладельца. Тот взвизгнул и, весь залитый краской, стал яростно вытирать глаза, чтобы увидеть хулигана. Он посмотрел вверх, исторгая проклятья, как раз в тот момент, когда Пабло и Фернанда со смехом юркнули, в комнату.

– Я считаю, что это надо отпраздновать! – сказал художник. – Подожди, я сейчас…

Студия Пабло, с двумя световыми люками в потолке, представляла собой небольшую комнату без шкафов и комодов, куда можно было бы сложить вещи: для этой цели служили крючки на стенах и коробки. В углу валялся матрас, посреди каморки возвышался мольберт, и повсюду стояли прислоненные друг к другу картины.

Фернанда, ожидая возвращения Пабло, прохаживалась по студии, в которой был ужасный беспорядок, и благоговейно разглядывала работы художника. Она не могла понять, как один человек может создать столько замечательных вещей – бессчетное количество картин и рисунков. Попадались среди них и скульптуры в металле и камне, да, наверное, и гравюры, как подумала Фернанда, заметив листы меди, – и всего так много! Именно тогда она впервые увидела работы «голубого периода»: «Старый гитарист», «Трагедия», «Жизнь» и «Объятие».

Фернанде они казались слишком уж грустными. В людях, которых писал Пабло, было что-то вызывающее сострадание, что-то мелодраматическое, но с особенным привкусом поэтической утонченности. Молодая женщина будто онемела: такое впечатление произвела на нее обнаженная душа художника.

Потом Фернанда подошла к незаконченной картине, изображавшей Карлоса, и остановилась около нее, не сводя с портрета глаз, и даже не услышала, как вошел Пабло. Он молча следил за девушкой, сжимая в руках бутылку местного красного вина и два стакана.

Он видел, что она захвачена его картиной – не законченной еще работой под названием «Жизнь», которую, как казалось Пабло, он не в состоянии дописать.

– И что ты об этом думаешь?

Фернанда обернулась.

– Я вижу здесь великую печаль и отчаяние. Что же, в твоих работах нет места романтике?

Пабло пожал плечами, поставил стаканы на стол, наполнил один из них и протянул Фернанде.

– Просто я пишу то, что чувствую. Мы, художники, – летописцы своего времени… Правда, отвергаемые обществом и непонятые.

– Может, ты и прав, но ты не должен подчеркивать отчаяние в лицах персонажей. Люди хотят покупать жизнерадостные картины, смотреть на то, что поднимает им настроение, примиряет их с жизнью.

Пабло сделал большой глоток вина и поставил картину с Карлосом на мольберт.

– Если людям не нравится моя работа, они не обязаны ее покупать. И мне на это плевать, потому что я никому не позволю решать, что мне делать.

– В таком случае я вижу, что великий талант тратится впустую. Ты же не собираешься всю оставшуюся жизнь писать только голубое?

– А ты предпочитаешь розовое? – засмеялся Пабло.

– Почему бы и нет? Давай выпьем за что-нибудь новое…

– Знаешь, мне давно не было так хорошо с женщиной, – сказал Пабло, чувствуя, что успокаивается. – Слушай, я ведь даже не знаю, как тебя зовут!

Он наклонился и поцеловал ее в щеку.

– Меня зовут Фернанда.

– А я – Пабло…

Он обнял ее своими сильными руками и подвел к кровати. Она не сопротивлялась. Он взбил подушки, чтобы ей было удобнее, положил ее, лег рядом и стал целовать ее нежную высокую шею.

– …Пикассо, – пробормотала Фернанда. – Я все про тебя знаю. Тебя все знают…

И Пабло снова поцеловал ее, и они обнялись, как обнимаются влюбленные.

Огонек обгоревшей свечи, стоящей на маленьком столике возле кровати, задрожал и погас.

После того как Фернанда стала любовницей Пабло, жизнь его переменилась. Присутствие этой женщины вдохновило его на многие работы в годы перехода к кубизму, особенно в 1906 году, когда Пикассо написал картину «Женщина с хлебами», а также сделал скульптуру «Голова женщины» и еще несколько работ, в том числе «Женщину с грушами».

Глава 23

Странный роман

В холодные, бодрящие утренние часы можно было увидеть, как Пабло и Фернанда прогуливаются рука об руку по Люксембургскому саду. Они кормили уток и голубей около большого круглого пруда, наблюдали за детьми, которые часами играли в кораблики. Сад находился рядом с Латинским кварталом, там приятно было спрятаться от городской толчеи и суеты в уютном мире великолепно подстриженных газонов и извилистых дорожек, усыпанных гравием. Там Пабло и Фернанда беспечно проводили время, наслаждаясь пейзажем.

Сад этот был частью ансамбля Люксембургского дворца, построенного в 1615 году на бывших землях герцога Люксембургского, для Марии Медичи.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});