Дамы и господа - Людмила Третьякова

Канцелярия при дворце, ведавшая, в частности, перепис­кой с коллекционерами и людьми науки, постоянно получала письма с просьбой дать возможность ознакомиться с худо­жественными и растительными коллекциями. По отзывам современников, Демидовы охотно откликались на такие просьбы. Не случайно, чтобы облегчить паломникам дорогу в Сан-Донато, возле демидовских владений была устроена станция дилижансов, соединявшая эту местность со всеми крупными городами Италии.

Круглый год, вне зависимости от того, находился ли кто-либо из Демидовых в Сан-Донато, управляющий при­нимал посетителей. Иногда дворец представлял собой сущий муравейник: нескончаемой чередой шли группы экскурсан­тов, художники копировали картины, посетители сидели в библиотеке над древними рукописями и книгами, изучали уникальные образцы уральских минералов, собранных Демидовыми. Многие жили неделями в специально по­строенных гостевых флигелях, ведя наблюдение за жизнью собранных на территории парка, в теплицах и оранжереях растений и… диких животных.

Известно, что Анатолий Николаевич устроил в Сан-Донато зверинец, куда были доставлены львы, тигры, леопарды и прочие хищники разных широт. В аквариу­мах и водоемах содержались рыбы и целая коллекция че­репах — от крошечных до гигантских экземпляров.

В вольерах для птиц всегда царила весна. Растения, на которых обитали пернатые самых причудливых видов, были подобраны так, что вошедший сюда оказывался в некоем подобии рая. В нежном благоухании цветущих деревьев, вьюнов, лилий в искусственных озерцах раздавались трели и щебет птах, порхавших в почти незаметных глазу клетках.

Анатоль отдал дань и собственному увлечению. Одно время, после возвращения из поездки по Востоку, он ув­лекся шелком, выписал тутовые деревья, коих образовалась целая роща, и стал заниматься разведением тутовых червей. Он даже построил фабрику, просуществовавшую, правда, недолго, — такое непростое дело, особенно поначалу, влекло за собой много хлопот и требовало постоянного присутствия хозяина. Его же тянуло в Париж, к более блестящему и элегантному обществу, нежели то, что представляла собой флорентийская аристократия.

А потому дядюшка Анатоль весьма радовался каждому приезду племянника Павла Павловича — все-таки огромное хозяйство оставалось под приглядом, у молодого же Демидова здесь были свои интересы. Вполне в согласии с семейными традициями он любил живопись, собирал ее, но, находясь в Сан-Донато, предпочитал покупать работы русских художников, живших в Италии. Существование их было трудным. Многие просто бедствовали. Совершенствование мастерства шло за счет здоровья. Лишь единицам удавалось продать картины местным собирателям — те, естественно, предпочитали «своих», даже если русская кисть ни в чем не уступала итальянской, а нередко и превосходила ее.

Обо всем этом знал Павел Павлович. Щедро платя за приобретенные работы, порой просто ссужая деньгами, хлопоча о заказах, мастерских, оплачивая поездки на этюды, визиты к врачам, он конечно же делал благородное дело, поскольку был истинно русским человеком, нерасторжи­мыми узами связанным с отечеством.

7

Привезя Мари в Сан-Донато, Демидов чувствовал себя рыцарем, вернувшимся из похода с бесценными сокровища­ми. Ему хотелось, чтобы вся Флоренция знала о его счастье. В честь бракосочетания был устроен грандиозный бал в самом большом, зеркальном зале дворца. На торжество ожидалась вся титулованная знать города, соотечественники и гости из Рима, Милана, Швейцарии и Франции.

Погода стояла чудесная. Духота, обычно донимающая флорентийцев, уступила место прохладе — наступала осень. Сан-Донато превратился в пышно цветущий букет, благо­ухание которого чувствовалось даже в центре города.

Стоя на лестнице, спускавшейся от парадных дверей на просторный, выложенный мраморными плитами двор, Павел Павлович с женой принимали гостей.

На Мари было платье, напоминавшее морскую пену — ручной работы кружево, заказанное мастерицам Валенсии, бесчисленными оборками опадало вокруг нее. Вопреки ожиданиям флорентийских дам из драгоценностей на шее молодой Демидовой мерцала одна лишь нитка жемчуга, а в ушах — по жемчужине грушевидной формы. Гладко приче­санную голову украшал венок в тон платью — из орхидей цвета слоновой кости.

Слуги в нарядных ливреях не поспевали уносить подносы со сложенными на них подарками. Но всех перещеголял герцог Тосканский.

К Мари подвели чудесную тонконогую лошадь, некруп­ную, изящных пропорций. Сбруя из потемневшего серебра, богато расшитая попона из бархата, местами потертого, — на подарке словно лежала печать времени. Действительно, снаряжение лошади когда-то принадлежало одной из супруг герцогов Тосканских, правивших в XVII веке.

Несмотря на то что в конюшнях Сан-Донато стояли десятки чистокровных английских лошадей, подарок гер­цога пришелся Мари особенно по душе. И это не мог не заметить Павел Павлович. Его жена, которая совершенно очевидно избегала здешнего общества и вообще оказалась отменной домоседкой, теперь словно воспрянула духом и с удовольствием отправлялась прогуляться на подаренной герцогом лошади по «дороге солнца», как называли дорогу, соединявшую Флоренцию с Римом.

Павел Павлович, хотя и не считал себя любителем верховой езды, неизменно сопровождал жену. Обычно они ехали не спеша, переговариваясь о том о сем. Но иногда, наклонясь к голове своей любимицы, Мари легко пускала лошадь вскачь. Павел Павлович, как ни старался, отставал и видел лишь развевающуюся на ветру вуаль черной шляпы жены.

Мари не откликалась на его предостерегающие возгласы. Она неслась вперед, удаляясь от мужа, словно какая-то сила влекла ее вдаль и только она из них двоих видела вожделен­ную цель, к которой стремилась.

…Осталось описание одного случая, услышанного от слуг Сан-Донато, которые внимательно наблюдали за взаи­моотношениями молодой пары и про жену Павла Павловича говорили: «Принцесса Мария похожа на ангела».

«Вспоминают они, как любовался женою князь Павел, увидя ее однажды, стоящую в задумчивости у окна… В не­мом восхищении смотрел он на нее из сада, скрывшись за деревом, делая знак рукой садовникам, чтобы не выдавали его поклоном. Легкая тень грусти лежала на свежем, как цветок, лице новобрачной».

* * *

Поздней осенью Аврора получила письмо сына из Вены, куда он с Мари вернулся, чтобы приступить к служебным обязанностям в дипломатической миссии. Главная новость, которая придала ей, измученной болезнью, силы, заключа­лась в том, что Мари ждет ребенка.