Одиночка - Кэтрин Ласки

Закончив песнь, волк перевел глаза вниз, на кучу костей, тускло поблескивавших в лунном свете. Из глубины его души всплыло новое, совершенно незнакомое до сих пор желание – не голод, не жажда крови, а страстный порыв вонзиться клыками в эти кости и создать нечто красивое, под стать тем картинам, что он видел в Пещере Древних Времен. Такое непреодолимое желание испытывал каждый волк-глодатель, каждый брошенный, но выживший щенок. Правда, не все они обладали таким совершенным чувством красоты и не все могли четко мысленно представить будущее произведение, до того как оно бывало завершено. У Фаолана же оказался настоящий дар предвидения, позволявший ему ясно, до мельчайших деталей видеть то, что получится из груды белоснежных костей.

Инстинкт побуждал глодателей не просто грызть кости, а выгрызать на них изображения, иногда складывавшиеся в истории, а иногда не имеющие ни начала, ни конца. Если волка-глодателя выбирали в Священную стражу Кольца Вулканов, то обработанные им кости складывали поверх других, копившихся веками. Такие кучи костей назывались «друмлины», и стражники взбирались на них во время своих дозоров.

Костяные холмы-друмлины Фаолан видел на стенах Пещеры Древних Времен, хотя теперь уже было не важно, помнит он об этом или нет. Раньше волк никогда не пробовал выгрызать узоры на кости, но инстинктивно понимал, как это следует делать. Им двигала потребность создать нечто вроде послания звездному карибу, а где-то внутри пробудилось вдруг острое желание найти своих, стать настоящим членом стаи.

Вот так, незадолго до зари, Фаолан приступил к первому своему друмлину, хотя еще не знал этого слова. Завершив работу, он уселся поверх костей и завыл, приветствуя восходящее солнце. Наконец из-за горизонта выскользнули первые лучи; отразившись от реки бесчисленными осколками – розовыми, огненно-оранжевыми, кроваво-красными, – они устроили настоящий бешеный танец под прощальную песнь Фаолана.

Часть третья

Далеко-Далеко

Глава девятнадцатая

Череп в лесу

Пропев последнюю песнь духу уходившей в небо оленихи, Фаолан решил, что она уже нашла путь в убежище, к которому ее вел звездный карибу. Но уходить отсюда ему пока не хотелось, и он еще несколько дней провел, выгрызая на свободных участках тазовых костей, лопаток и ребер новые узоры. Он учился осторожно наносить клыками мельчайшие довершающие рисунок черточки.

Если бы где-нибудь поблизости завыли волки, Фаолан сразу бы к ним направился, но вокруг царила тишина. Он все-таки был практически уверен, что уже пересек границу Крайней Дали и вошел в земли Далеко-Далеко, а здесь должны обитать те самые волки, вой которых долгими зимними ночами разносился вокруг пещеры Гром-Сердца; однако его ушей ни звука не достигало. Он тщательно метил окружающую территорию, чтобы сюда не заходили посторонние животные, которых, кстати сказать, было совсем немного. Но, конечно, если бы поблизости появился волк, это вряд ли бы ускользнуло от внимания Фаолана.

Место, в котором он воздвиг свой друмлин и провел большую часть лета, оказалось практически необитаемым. Чтобы поохотиться на крупных животных вроде карибу, ему приходилось преодолевать большие расстояния. Кости всех последующих своих жертв он складывал к первым, так что через какое-то время костяной холмик уже начал походить на настоящий друмлин, а не просто на бесформенную груду.

Трудно было покинуть это тихое место, в котором дух карибу обрел свой последний покой, но лето шло на спад, и земля постепенно отворачивалась от солнца. Дни сокращались, наступала осень. Созвездие карибу всходило все ниже и ниже, пока однажды над горизонтом не поднялись лишь верхушки рогов. Фаолан понял, что следующей ночью оно не покажется вовсе, а это значило, что настала пора уходить. Нужно было искать себе зимнюю берлогу.

«Нет, – поправился он. – Нужно найти волчью стаю». В памяти снова во всех подробностях всплыли изображения, увиденные в Пещере Древних Времен, и ему мучительно захотелось стать частью чего-то большего и лучшего, чем те шайки, которые он встретил в Крайней Дали.

Тогда на стенах пещеры Фаолан увидел два волчьих созвездия: одно украшало скалистый потолок, а другое было не совсем созвездием, но очень сильно напоминало тесное скопление звезд, связанных единой целью. То оказался бирргис, походное построение волков, сплоченных воедино духом товарищества.

От воспоминаний ему стало еще хуже. Едва поняв, что изображено на той картине, Фаолан сразу же захотел побежать вместе с волками, оказаться частью их «созвездия», почувствовать себя членом стаи. Но что, если его отвергнут?

В то же время ему хотелось и отыскать Гром-Сердце. В конце концов, неужели нельзя одновременно жить в двух мирах – среди волков и рядом с любимой медведицей? Фаолан даже не решался представить, что Гром-Сердце мертва, и запрещал себе думать об этом. Каждую ночь, выискивая на небе звездного карибу, он усердно отводил взгляд от Великого Медведя. Да, это было глупо, но ведь ему так недоставало Гром-Сердца!

Фаолан скучал по тем временам, когда они вместе охотились или ловили рыбу, а мысль, что они никогда уже не будут вместе ходить по земле, оказывалась для него просто невыносимой. Слишком уж далеко от земли находилась Урсулана. Медведица называла ее «светлым убежищем», но Фаолану она представлялась каким-то сумрачным и не слишком приятным миром.

Он понимал, что должен как можно быстрее покинуть окрестности друмлина, пока с неба не пропали последние признаки созвездия карибу. Поэтому волк в последний раз оглянулся на кучу костей, сиявшую в лунном свете, и отправился вверх по реке.

Вскоре Фаолан подошел к излучине, которую совсем не помнил, и быстро обнаружил довольно удобный брод. Поднимаясь по крутому противоположному берегу, он почуял знакомый аромат и невольно ускорил шаг. Узнать запах оказалось совсем нетрудно: лосось шел на нерест, под лучами утреннего солнца река кишела серебристыми рыбами, а впереди виднелись пороги, на которых они когда-то рыбачили с Гром-Сердцем.

Увидев на том самом месте какую-то другую медведицу-гризли с тремя детенышами, он внутренне содрогнулся. Медвежата не заметили волка, но от их матери его появление не укрылось: медведица окинула его суровым взглядом. Сердце Фаолана слегка екнуло от смешанного чувства разочарования и облегчения. Разочарование он испытал, когда увидел, что это не Гром-Сердце, а облегчение – когда понял, что медвежата не ее выводок. Ему совсем не хотелось, чтобы под размеренный стук ее величественного сердца спали какие-то другие детеныши.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});