Презумпция виновности - Вячеслав Денисов

– Позвоните соседям, пусть помогут вам с дверью, – подумав, сказал советник. – Если считаете нужным, заявите в милицию. И еще одна просьба… – Подойдя к обезноженному столику, он перевернул его и поставил на три целые ножки. – Это моя визитка с номером мобильного телефона. Если позвонит Пикулин или вы увидите, что происходит нечто, что с ним связано, – Кряжин многозначительно указал на окончательно разорванное в диване пулевое отверстие, – позвоните.

В дверях он остановился.

– А в котором часу Пикулин позвонил вам, предупредив о времени прибытия?

– Около пяти. – Она подумала и добавила: – Да, я уже закончила с курицей. Поставила ее в четыре двадцать, в пять вынула, а через несколько минут раздался звонок. Думаю, минут пять шестого.

Спускаясь по лестнице, Кряжин надевать шапку не торопился, ерошил подернутые редкой сединой волосы.

– В пять часов… В семнадцать часов пять минут, до того, как позвонить Сопьяну, Пикулин позвонил Татьяне Дерябиной и сказал, что придет в двенадцать. Сам пришел в одиннадцать с небольшим.

– И что вас тревожит? – поинтересовался, не дождавшись окончания мысли, Желябин.

На улице, перед тем как сесть в машину, Кряжин прикурил и выпустил облачко дыма, которое тотчас было подхвачено ветром и унесено прочь.

– Меня тревожит, что, договорившись с Сопьяном о лежке, Пикулин тотчас позвонил Дерябиной и предупредил о приходе через семь часов. Насколько я понял происходящие события, таксисту сейчас ни до возвышенной любви, ни до примитивной половой. Ему бы голову унести. Единственная возможность укрыться – это Сопьян. Он договорился с ним, чтобы не казать на улице носа… – Задрав голову, советник посмотрел на мерцающую над потоком снежинок звезду в хвосте Большой Медведицы. – Но сразу после этого звонит Дерябиной, что предполагает поездку через весь город. Да еще и озвучивает время прибытия, под которое как раз успевают неизвестные. Ну, или почти успевают… – он снова приложился к сигарете, – …благодаря тому, что Пикулин говорит одно, а делает другое.

Распахнув дверцу до отказа – иначе он в нее не пролезал, Кряжин пожевал губами и упер в Желябина тяжелый взгляд.

– Не слишком ли расслабленное поведение для человека, пять лет проведшего в зоне? Вот это меня и тревожит.

– Как насчет рассказа о вчерашнем убийстве, которое вы расследуете два месяца и один день? – напомнил надоедливый майор, усаживаясь на холодное сиденье.

– Вы чересчур любопытны для начальника «убойного» отдела, не находите? – усмехнулся Кряжин. И сразу после этого едва не получил в ответ, что для следователя Генпрокуратуры он сам слишком скрытен. Работать с ним в одной упряжке Желябин да, обязан. Но ведь он не обязан проявлять инициативы – в таких-то условиях…

– Нервничаете? – покосился на майора «важняк». – Напрасно. Сколько нам до утра?

– Пять часов, – проворчал с переднего сиденья муровец.

– Пять часов до утра, Желябин, вы слышали? Пять часов… Что такое пять часов? – Усевшись поудобнее, советник унылым взглядом окинул пустую, погруженную в холод и тьму улицу. Тусклые фонари старательно стелили на утоптанные тротуары рассеянный свет, недостаточный даже для поиска упавшего бумажника. – Это дорога в Москву и обратно. Столько же нужно, чтобы вывести на околоземную орбиту спутник. А для нас пять часов, Желябин, пройдут в бесполезных поисках таксиста Пикулина, которого, я уверен, к утру мы не разыщем. Бродить меж заиндевевших кленов сами мы не будем, этим займется патрульно-постовая служба, ваши оперуполномоченные, участковые уполномоченные и вневедомственная охрана в той части своей служебной деятельности, которая предусматривает внимательное изучение местности в момент следования по маршруту.

Нам же… Нам же нужно срочно лечь спать, предварительно напившись чаю. Я очень люблю чай, Желябин. Сидельников предпочитает кофе, а с моей артериальной гипертензией употреблять арабику, «Нескафе» и даже «Пеле», где от кофе есть всего двадцать пять процентов чистого продукта, смерти подобно. В силу сложившихся обстоятельств и диагнозов, врачом-кардиологом Герой Максаковым мне категорически рекомендован морковный сок и зеленый чай…

Между тем я когда-то был любителем и знатоком кофе, Кирилл Сергеевич. Да, да, вы можете мне не поверить, но это сущая правда. Я был тогда молод и лучшим способом розыска преступников считал метод, описанный римлянами. Чтобы поймать одного льва, нужно поймать пять и четырех отпустить. Я так и делал, Желябин… Отдай зажигалку. Мой рассказ еще не столь увлекателен, чтобы ты, захлебнувшись впечатлениями, укладывал мой «Зиппо» себе в карман…

Этот способ ловли, описанный две тысячи лет назад, я считал лучшим для следователя прокуратуры, а для работника уголовного розыска я его видел прямо-таки определяющим. Поймав пятерых, четверо из которых лишние, ты обязательно найдешь среди этого квартета одного-двух, кто расскажет тебе и о других происшествиях, основанных на противоречии государственного устройства страны с устремлениями не самых лучших ее представителей.

Так вот, о кофе и геноциде русской науки, которые вас так волнуют…

Желябин помялся, но промолчал – кофе его совершенно не волновал.

– Случилось как-то дело в Набережных Челнах. Слышали о таком городе, майор? Так вот, в один страшный день три года назад – как сейчас помню, была осень – в одном из НИИ умер весь отдел, занимавшийся исследованиями синтеза белка в условиях невесомости. Лично я считаю, что все подобные открытия случаются исключительно по пьяному делу. Вот, скажите мне, Кирилл Сергеевич, разве человек в трезвом уме и здравом сознании будет расщеплять ядра атомов, летать на Марс и выстраивать логические ряды в теории вероятности?

Ученые, Желябин, – это самая сложная категория граждан в расследованиях, будь они потерпевшими или подозреваемыми. Я всегда говорил и буду говорить, что наши законы не просто несовершенны, а совершенно не приспособлены под менталитет российских людей. Закон запрещает нам допрашивать нетрезвых граждан, однако он молчит, когда нам приходится иметь дело с учеными. А между тем это практически одно и то же.

Вот как раз по этому делу НИИ я допрашивал одного из свидетелей, тоже ученого, и тот, высказывая мысль о причастности к происшествию одного из коллег, сказал следующее: «То ли он два года назад выкрал из сейфа соли таллия, то ли у него выкрали. Точно не знаю, ясно одно – он замешан в краже».

«Замешанным» оказался руководитель НИИ, и у него два года назад действительно выкрали из сейфа несколько граммов нитрата таллия. Если захотите разобраться с тещей, Желябин, советую воспользоваться именно этой солью. Если человек не отдает концы, то превращается во вполне безобидное растение. Его даже поливать не нужно. – Кряжин вгляделся в светящуюся вывеску, которая медленно приближалась. – Он сам будет поливать, успевай только подгузники менять… Это гостиница, что ли, Кирилл?

– Да, – пробормотал майор. – Но у меня чудесная теща.

– А я не о вашей речь веду. Тещ вокруг много. И вы думаете, что нас здесь бесплатно примут?..

…Ты посмотри, принимают… Скажите честно, Желябин, – брали за ноздри управляющего? За соучастие в организации притона для азартных игр? За засилье в номерах проституток? За махинации с финансовой документацией?

– Брал, – сознался майор.

– Понятно, – продолжал Кряжин уже после душа, сидя с полотенцем на голове на своей кровати. Вид у него был усталый, однако довольный – его бригада только что поужинала («И директора ресторана брал…»), освежилась и готовилась ко сну. – Так вот, о геноциде русских ученых мозгов. Скажете, это ЦРУ подослало казачка, чтобы тот опоил всех «Амбассадором» с таллием вместо сливок? Увы, огорчитесь. Массовое убийство, после которого четверо образованных, занимающихся синтезом белка в космосе мужей преставились, а один с тех пор ездит в коляске, улыбается и говорит фальцетом, не видя, к кому обращается, совершил старший научный сотрудник отдела НИИ. Он, собственно, на кофе пригласил одного начальника, ибо только тот мешал его продвижению по служебной лестнице. Однако начальник пришел, как водится, не один, а привел весь коллектив. И привел тогда, когда старший научный сотрудник бегал за коньяком к кофе. А когда пришел, все пятеро уже наслаждались неповторимым ароматом «Амбассадора», разбавленного нитратом таллия. Но сам он стал пить чай, потому что кофе ему было нельзя – у него гипертензия. Правда, потом, на допросе, я, старый гипертоник, задал ему пару вопросов и понял, что в тот раз он чай пил не по причине высокого артериального давления. У него давления вообще нет. Он склонен с гипотензии. Знаете, что это Желябин? Это когда нужно пить кофе и жрать килограммами шоколад, чтобы не упасть в обморок от недостатка этого самого давления.

Вот так, Кирилл Сергеевич… Вот вам и геноцид русской науки. Поосторожней вы с ним, с геноцидом-то… А поначалу мне начальник Следственного управления все уши прожжужал – езжай, говорит, Иван Дмитриевич… Империалистические хищники нашу науку под корень…