Эмигранты. Поэзия русского зарубежья - Георгий Адамович

Слова солнца

Много видел я стран и не хуже ее —Вся земля мною нежно любима.Но с Россией сравнить?.. С нею — сердце мое,И она для меня несравнима!

Чья космична душа, тот плохой патриот:Целый мир для меня одинаков…Знаю я, чем могуч и чем слаб мой народ,Знаю смысл незначительных знаков…

Осуждая войну, осуждая погром,Над народностью каждой насилье,Я Россию люблю — свой родительский дом —Даже с грязью со всею и пылью…

Мне немыслима мысль, что над мертвою — тьма…Верю, верю в ее воскресеньеВсею силой души, всем воскрыльем ума,Всем огнем своего вдохновенья!

Знайте, верьте: он близок, наш праздничный день,И не так он уже за горами —Огласится простор нам родных деревеньПравославными колоколами!

И раскается темный, но вещий народВ прегрешеньях своих перед Богом.Остановится прежде, чем в церковь войдет,Нерешительно перед порогом…

И в восторге метнув в воздух луч, как копьеЗолотое, слова всеблагие,Скажет солнце с небес: «В воскресенье своеВсех виновных прощает Россия!»

1925, март

Пасха в Петербурге

Гиацинтами пахло в столовой,Ветчиной, куличом и мадерой,Пахло вешнею Пасхой Христовой,Православною русскою верой.

Пахло солнцем, оконною краскойИ лимоном от женского тела,Вдохновенно-веселою Пасхой,Что вокруг колокольно гудела.

И у памятника НиколаяПеред самой Большою Морскою,Где была из торцов мостовая,Просмоленною пахло доскою.

Из-за вымытых к Празднику стекол,Из-за рам без песка и без ватыГород топал, трезвонил и цокал,Целовался, восторгом объятый.

Было сладко для чрева и духа.Юность мчалась, цветы приколовши.А у старцев, хотя было сухо,Шубы, вата в ушах и галоши…

Поэтичность религии, где ты?Где поэзии религиозность?Все «бездельные» песни пропеты,«Деловая» отныне серьезность…

Пусть нелепо, смешно, глуповатоБыло в годы мои молодые,Но зато было сердце объятоТем, что свойственно только России!

1926

Зеленое небо

Как царство средь царства, стоит монастырь.Мирские соблазны вдали за оградой.Но как же в ограде — сирени кусты,Что дышат по веснам мирскою отрадой?

И как же от взоров не скрыли небес, —Надземных и, значит, земнее земного, —В которые стоит всмотреться тебе,И все человеческим выглядит снова!

1927

Десять лет

Десять лет — грустных лет! — как заброшен в приморскую глушь я.Труп за трупом духовно родных. Да и сам полутруп.Десять лет — страшных лет! — удушающего равнодушьяБелой, красной — и розовой! — русских общественных групп.

Десять лет! — тяжких лет! — обескрыливающих лишений,Унижений щемящей и мозг шеломящей нужды.Десять лет — грозных лет! — сатирических строф по мишениЧеловеческой бесчеловечной и вечной вражды.

Десять лет — странных лет! — отреченья от многих привычек,На теперешний взгляд — мудро-трезвый — ненужно-дурных…Но зато столько ж лет рыб, озер, перелесков, и птичек,И встречанья у моря ни с чем не сравнимой весны!

Но зато столько ж лет, лет невинных, как яблоней белыхНеземные цветы, вырастающие на земле,И стихов из души, как природа, свободных и смелых,И прощенья в глазах, что в слезах, и — любви на челе!

1927

В пути

Иду, и с каждым шагом рьянейВерста к версте — к звену звено.Кто я? Я — Игорь Северянин,Чье имя смело, как вино!

И в горле спазмы упоенья.И волоса на головеПриходят в дивное движенье,Как было некогда в Москве…

Там были церкви златоглавыИ души хрупотней стекла.Там жизнь моя в расцвете славы,В расцвете славы жизнь текла.

Вспененная и золотая!Он горек, мутный твой отстой.И сам себе себя читая,Версту глотаю за верстой!

4 октября 1928

Осенние листья

Осеню себя осенью — в дальний лес уйду.В день туманный и серенький подойду к пруду.Листья, точно кораблики, на пруде застыв,Ветерка ждут попутного, но молчат кусты.Листья мокрые, легкие и сухие столь,Что возьмешь их — ломаются поперек и вдоль.Не исчезнуть скоробленным никуда с пруда:Ведь она ограничена, в том пруде вода.Берега всюду топкие с четырех сторон.И кусты низкорослые стерегут их сон.Листья легкие-легкие, да тяжел удел:У пруда они выросли и умрут в пруде…

1929

На Эмбахе

Ее весны девятой голубыеПроказливо глаза глядят в мои.И лилию мне водяную ЫйэПротягивает белую: «Прими…»

Но, как назло, столь узкая петлица,Что сквозь нее не лезет стебелек.Пока дитя готово разозлиться,Я — в лодку, и на весла приналег…

Прощай! И я плыву без обещанийЕе любить и возвратиться к ней:Мне все и вся заменит мой дощаник,Что окунается от окуней…

Но и в моем безлюдье есть людское,Куда бы я свой якорь ни бросал:Стремят крестьян на озеро ЧудскоеИх барж клокочущие паруса.

Взъерошенная голова косматаИ взъерепененная борода.И вся река покрыта лаком «мата»,В котором Русь узнаешь без труда…

1929

Тишь двоякая

Высокая стоит луна.Высокие стоят морозы.Далекие скрипят обозы.И кажется, что нам слышнаАрхангельская тишина.

Она слышна, — она видна:В ней всхлипы клюквенной трясины,В ней хрусты снежной парусины,В ней тихих крыльев белизна —Архангельская тишина.

Бывают дни…

Бывают дни: я ненавижуСвою отчизну — мать свою.Бывают дни: ее нет ближе,Всем существом ее пою.

Все, все в ней противоречиво,Двулико, двуедино в ней,И дева, верящая в дивоНадземное, — всего земней.

Как снег — миндаль. Миндальны зимы.Гармошка — и колокола.Дни дымчаты. Прозрачны дымы.И вороны — и сокола.

Слом Иверской часовни. Китеж.И ругань-мать, и ласка-мать…А вы-то тщитесь, вы хотитеШирококрайнюю объять!

Я — русский сам и что я знаю?Я падаю. Я в небо рвусь.Я сам себя не понимаю,А сам я — вылитая Русь!

Ночь под 1930-й год

Искренний романс

Оправдаешь ли ты — мне других оправданий не надо! —Заблужденья мои и метанья во имя Мечты?В непробуженном сне напоенного розами сада,Прижимаясь ко мне, при луне, оправдаешь ли ты?

Оправдаешь ли ты за убитые женские души,Расцветавшие мне под покровом ночной темноты?Ах, за все, что я в жизни руками своими разрушил,Осмеял, оскорбил и отверг, оправдаешь ли ты?

Оправдаешь ли ты, что опять, столько раз разуверясь,Я тебе протянул, может статься, с отравой цветы,Что, быть может, и ты через день, через год или черезДесять лет станешь чуждой, как все, оправдаешь ли ты?

11 июля 1933

Здесь — не здесь