Основание - Лякмунт

Обожаю глобальные проекты. Петрову удалось увлечь меня идеей, и я с удовольствием ввязался в спор о технологиях принятия решения о возможности использовании секвенций, составляющих банк организации. Потом мы немного поспорили про то, как должна называться новая организация. Петров предлагал название «Секвенториум» и горячо его защищал. Я же, соглашаясь с общей благородностью звучания этого слова, утверждал, что оно скорее ассоциируется с помещением, а не с институтом. Мы сошлись на том, что вопрос это важный, но не требует немедленного решения. А потом Петрову неожиданно пришла в голову мысль, вызвавшая у меня большой интерес. Петров вдруг спросил:

– Траутман, а ты представляешь, насколько надежно Секвенториум сможет защитить тебя от медведей?

Я прикинул и с удовольствием признал, что одно дело защищаться самому или с помощью знакомых буллов, и совсем другое дело, когда твоей защитой озабочено мировое объединение самых влиятельных людей планеты. Идея Секвенториума начинала мне нравиться всё больше и больше. Потом я вспомнил, что буллы уже пару тысяч лет обходятся без единой организации, и слегка загрустил. Несильно надеясь на удовлетворительный ответ, я поинтересовался у Петрова, нет ли у него идеи, как заставить буллов объединиться. И что вы думаете? Была у Петрова идея на этот счет. Вполне жизнеспособная, по его словам. И ознакомить меня с ней он намеривался за ужином. Поскольку я к тому времени преизрядно проголодался, пришлось спросить:

– А обедать я буду без тебя?

– Траутман, поскучай немножко без меня, – жизнерадостно ответил старый прожектёр. – Я пришлю к тебе повара, и ты с ним детально обсудишь меню своего обеда. Если тебе одному обедать скучно, пригласи кого-нибудь из моего секретариата. Девочки у меня там все красавицы и умницы. Я велю им передать, что не возражаю против того, чтоб они развлекли моего юного друга.

Мне показалось, что я уловил мерзкий запашок того, что в Уголовном кодексе предположительно именуется понуждением лица к половому сношению с использованием материальной или иной зависимости, поэтому сухо отказался. Недоуменный взгляд, который бросил на меня Петров, подсказал мне, что на сей раз обоняние меня подвело. Ну и ладно, мне сейчас полезно будет побыть одному. Есть о чем подумать.

Пытаясь продемонстрировать, что ничего дурного мне в голову не приходило, я легким тоном поинтересовался:

– А ты чем до ужина собираешься заняться?

– Признаться честно, мне просто хочется отдохнуть, – голос Петрова пророкотал как-то уж совсем печально. – Ах, где мои семьдесят лет! – патетически воскликнул Петров, потом посмотрел на меня и подмигнул. – Действительно где?

Я стоял у окна в своем номере и курил. Кто-то развел шторы, и я мог любоваться пихтами. Да, оказалось, что эти высоченные деревья не сосны никакие, а пихты. Мне об этом успел сообщить Петров перед завершением прогулки.

Послышался очень деликатный стук. Я подошел к двери и распахнул ее. На пороге стоял, улыбаясь, Марчелло Мастроянни. Ранний Мастроянни, лет сорока пяти. От привычного Мастроянни он отличался еще и гладко выбритым черепом, а также своим облачением. На этом был длинный фартук сверкающей белизны.

– Добрый день, синьор, – поприветствовал меня Мастроянни с приятным акцентом. Меня зовут Лоренцо. Я пришел согласовать с вами обеденное меню.

– Очень приятно, Лоренцо. Проходите, пожалуйста, – приветливо сказал я, пропуская итальянца в комнату. – А вы знаете, что чрезвычайно напоминаете одного известного актера?

– Мне это уже приходилось слышать, синьор. Марчелло – мой дальний родственник по материнской линии. Позволю себе заметить, синьор, что я тоже занимаюсь искусством, искусством высокой кухни. Что вам приготовить на обед?

– Я готов довериться вашему вкусу, Лоренцо. Единственное пожелание – я голоден, и хотел бы, приступить к трапезе как можно скорее.

– Если позволите, синьор, прямо сейчас я готов подать овощи и карпаччо с пармезаном, а еще через двадцать минут будет готов стэйк по-пармски и артишоки в чесночном соусе.

– Скажите Лоренцо, – вдруг пришла мне идея, – а нет ли у вас, случайно, устриц?

– Синьор, – с достоинством ответил повар, у меня есть четыре сорта устриц и, уверяю вас, что это совсем не случайно. Устрицы доставляются сюда ежедневно. Хозяин очень любит устриц. К сожалению, он просит их подать не чаще, чем два раза в месяц, но его очень бы расстроило, если устриц в нужный момент не оказалось.

– Почему бы и нет? – подумал я. – У порядочного человека в запасе всегда должен быть необходимый минимум продуктов. В Медведкове, например, у меня в холодильнике в любой момент можно было найти сливочное масло, майонез и яйца. Сейчас, когда я начну жить в своей новой квартире, минимальный ассортимент можно будет расширить. Но устриц там, пожалуй, не будет. Срок хранения у них никакой, а выбрасывать страшно обидно.

– А куда вы деваете вчерашние устрицы, – заинтересовался я, – раздаете бедным?

– В окрестностях нет бедных, синьор, – ответил Лоренцо и со значением посмотрел на меня. Мне пришло в голову, что я догадываюсь, куда деваются не востребованные устрицы, но решил уточнить:

– Лоренцо, а вы сам как относитесь к устрицам?

– С большой симпатией, синьор, – тонко улыбнулся Лоренцо.

– А давайте сделаем так, – вдохновенно предложил я, – я не буду есть салатов и мяса, а ограничусь устрицами. И вы мне составите за обедом компанию. Это возможно?

– Вполне, синьор. Благодарю вас. Через пятнадцать минут вас пригласят к столу. Есть ли у вас, синьор, какие-то пожелания по части вина? – почтительно осведомился итальянец.

– Знаете, Лоренцо, я бы хотел довериться вашему профессионализму. Однако хочу предупредить, что больше двух бокалов я не смогу выпить.

– Конечно, синьор. Выпить больше, значило бы много потерять во вкусовых ощущениях.

Синьор Лоренцо направился к двери и перед тем, как выйти, с большим достоинством слегка поклонился.

Я открыл встроенный шкаф, соображая, следует ли мне переодеться к обеду. Петров предупредил, что подготовил для меня гардероб. В шкафу висело несколько костюмов, половина из них любимого Петровым черного цвета. За время своего двухлетнего путешествия я успел понять, что неправильно облачившись к обеду, можно попасть в неловкое положение. Неужели прошли те времена, когда в джинсах и клетчатой рубашке я чувствовал себя комфортно в любой ситуации, подумалось с легкой грустью. Я выбрал наугад три черных костюма и разложил их на кровати. Вот это, безусловно, фрак. За последние два года мне пару раз случилось использовать такое облачение в особо торжественных случаях. Я начал припоминать, что следует надеть в комплекте с фраком. Брюки на подтяжках с атласными лампасами. Эти, что ли? Нет, здесь лампас один, а положено два. Похоже, вот они. Белая рубашка, белый жилет в наличии. Если не ошибаюсь, к фраку полагается галстук-бабочка. Думаю, что это ленточка он и есть. К сожалению, я не научился завязывать бабочку. Можно, конечно, кого-то попросить, но не буду – не настолько мне хочется надеть это сюртук с фалдами – тем более, что носить его я так и не научился. Тут же вспомнилось, что в день, когда я впервые надел фрак, меня мучил сильнейший насморк. Весь вечер я проходил с белым носовым платком в руке. Тихонько выбросить платок я не решался, понимая, что он мне может пригодиться в любой момент. А карманов во фраке не нашлось. Впоследствии оказалось, что карман был, я его просто не отыскал – карман располагался в фалде, и не было необходимости всё время держать не очень чистый платок в руках. Кто же мог знать!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});