Карьера Никодима Дызмы - Тадеуш Доленга-Мостович

Дызма бросил весла. Ему вспомнились маленький толстенький Бочек и его жена. Та весила по меньшей мере кило сто. Бочек, конечно, не носил ее на руках, и все же они были счастливы. Эти воспоминания вызвали у Дызмы улыбку.

— Не все женщины такие, — возразил он вслух.

— Согласна, но те, которые не такие, лишились какой-то части своей сущности, стали похожи на мужчин, утратили женственность. Например… Кася.

В ее голосе прозвучала нотка неприязни.

— Что, разве вы поссорились с Касей?

— Нет, — ответила Нина, — просто она злится на меня.

— За что же? Нина заколебалась.

— За что? Трудно оказать… Может быть, за то, что я чувствую к вам симпатию.

— Кася не любит меня?

— Не то.

— Нет, не любит. Сегодня за завтраком она подпускала мне такие шпильки…

— Но ведь вас это нисколько не трогает. Вы ее здорово осадили. Вы умеете двумя-тремя словами поставить человека на место.

Дызма рассмеялся. Он вспомнил рассказ Вареды о шутке Уляницкого.

— Иногда это можно сделать и без слов. Когда я был в мае в Крынице, со мной в пансионе жил один пустомеля. Знаете, такой щеголь, ветерком подбит. За столом сидел напротив меня и все болтал, все болтал. О чем он только не говорил! На всех языках! И все слушают, особенно женщины. А он все обольщает да обольщает.

— Я знаю таких развлекателей, — вставила Нина. — Не переношу их.

— И я тоже. Так вот: однажды я не сдержался. После того, как он проболтал без перерыва добрых полчаса, я наклонился к нему да как гаркну: «У-у-у-у!..»

Нина расхохоталась.

— А он что? — спросила она.

— Сразу замолк. С тех пор только его и видели. Наверное, уехал.

Нина воскликнула:

— Ах, это замечательно! Как раз в вашем вкусе. Даже если б вы мне не сказали, что это сделали вы, я бы все равно отгадала, кто это был. Замечательно!

Дызма был доволен произведенным эффектом.

— Знаете, — продолжала Нина. — Я нигде не встречала таких мужчин, как вы. У меня такое чувство, будто мы с вами уже век знакомы, мне кажется, я наперед знаю, что вы сделаете в том или ином случае, что скажете. Но поразительнее всего то, что тем не менее я каждый раз открываю в вас новые качества. А между тем вы монолит.

— Кто?

— Монолит. Структура вашего характера математически последовательна. Взять хотя бы вашу манеру обращаться с женщинами! Вы очаровываете простотой. Правда, вы несколько суровы, я бы даже сказала — грубы. Но в этом чувствуется глубина мысли. Только человек дела, подлинный интеллектуал может позволить себе такое поведение, может начисто отрешиться от вертеровских настроений, проявлений лиризма, от самоприкрашивания и мишуры. О, вы не принадлежите к людям, которые напоминают мне магазин, потому что все свои достоинства выставляют в витринах. Простите эту метафору. Вы, наверное, не выносите метафор?

Никодим не понимал, что значит это слово, но предусмотрительно ответил:

— Почему… напротив.

— Вы учтивы. Но это не в вашем духе. У вас нет ничего от Марокко. Верно ли я определила?

Дызма стал внутренне раздражаться. Он не представлял себе, что можно слушать родную речь и не понимать ни слова.

— Конечно, — буркнул он.

— Ах, вы не любите говорить о себе!

— Нет. Да и не о чем.

С минуту он молчал, потом спросил уже иным тоном:

— Может, поплывем вон к тому лесочку? — и указал на далекий берег, где виднелись сосны.

— Хорошо. Но теперь грести буду я, а вы сядете за руль.

— А вы не устанете?

— Нет. Немного гимнастики не помешает.

Лодка была узкая и вертлявая; когда они менялись местами, пришлось поддержать друг друга, чтобы не потерять равновесия.

— Вы умеете плавать? — спросила она.

— Как топор, — ответил Дызма и рассмеялся.

— Я тоже не умею. Поэтому надо быть осторожнее.

Они подплывали к лесу. Воздух был насыщен запахом нагретой на солнце хвои.

— Выйдем? — спросила она.

— Можно. Посидим немного в тени.

— Да, жара страшная.

Лодка скользнула носом по песчаному берегу. Выше, где начинались деревья, земля была покрыта густым волнистым мхом.

— Красиво тут, правда? — спросила Нина.

— Ничего.

Уселись на мху, и Никодим закурил.

— Вас очень удивило мое письмо?

— Отчего же? Оно очень меня обрадовало, — ответил Дызма, вынимая узкий конверт из кармана. — Ношу на сердце.

Нина стала просить, чтоб он уничтожил письмо: ведь оно может попасть в чужие руки.

— Не забывайте, я замужем. Прошу вас.

— Ни за что, — запротестовал Дызма.

— Не подозревайте меня в трусости. Мне просто хочется избежать неприятностей.

Нина протянула руку, но Никодим поднял письмо над головой, и ей было не достать его.

— Прошу вас, отдайте.

— Не отдам, — ответил Никодим и рассмеялся. Видя, что Дызма шутит, Нина тоже улыбнулась, и, улучив момент, попыталась вырвать письмо. При этом ей пришлось опереться о его плечо. Никодим обнял ее и стал целовать. Сперва она пробовала было сопротивляться, но это продолжалось только мгновение.

Издалека, с противоположного берега озера, долетал едва уловимый стук — это работали лесопильни Куницкого.

Дызма положил руки под голову, вытянулся на мху. Нина сидела рядом съежившись. Наклонясь к нему, она зашептала:

— Зачем, зачем ты сделал это? Теперь я тебя никогда не забуду… Я буду в сто раз несчастней, чем была до сих пор… О боже, боже!.. Теперь я уже не смогу жить этой страшной жизнью… Не смогу жить без тебя…

— Ты не будешь жить без меня!

— Не говори так, не говори! Я не вынесу роли жены, обманывающей старого мужа. Это отвратительно…

— Ведь ты его не любишь…

— Ненавижу, ненавижу!

— Ну так что же?

— Ты притворяешься, будто не понимаешь. Я не могу жить с вечной ложью в душе. Это выше моих сил. Это отравит мне каждую минуту, проведенную с тобой… Боже, боже! Если б я могла сбросить эти цепи!..

— Чего ж тут трудного? — Дызма пожал плечами. — Люди так часто разводятся.

Нина закусила губы.

— Я подлая, глупая. Ты будешь прав, если осудишь меня, но я не могу обойтись без роскоши, без богатства. Я стыжусь этого… Если б ты был богат!

— Может, еще и буду! Кто знает!

— Милый! — Она сложила руки, точно молилась. — Милый! Ведь ты такой сильный, такой умный. Если б ты только захотел, ты бы достиг всего! Правда?

— Правда, — отозвался Никодим неуверенно.

— Видишь, видишь! Вырви меня отсюда! Спаси меня! И Нина заплакала.

Дызма обнял ее и прижал к себе. Он не знал, как ее утешить, и потому молчал.

— Какой ты добрый, какой хороший! Если б ты знал только, как я тебя люблю, и… я не хочу, не могу скрывать от тебя… Можешь презирать меня, но я признаюсь тебе во всем. Обещай, что простишь! Обещай! Видишь, я такая несчастная, такая слабая. По правде сказать, я не могла сопротивляться. У нее просто гипнотическое влияние…

— У кого?

— Да у Каси. Но клянусь тебе, это больше не повторится, клянусь! Веришь?

Никодим так и не понял, к чему она клонит, он кивнул головой, сделав знак, что верит.

Нина схватила его руку и прильнула к ней губами.

— Какой добрый! Какой добрый!.. Впрочем, Кася уедет в Швейцарию.

— Когда?

— На следующей неделе. На целый год.

— На год? Дорогонько же обойдется это твоему мужу.

— Это ничего не будет ему стоить, она не взяла бы от него ни гроша.

— На какие же средства она будет жить?

— У нее есть от матери капитал в банке.

— Да? Не знал. Пан Куницкий ничего мне об этом не говорил.

— Ах, зачем ты вспоминаешь о нем! Поговорим о нас с тобой.

Нина была взволнованна и расстроена.

Возвращались молча.

На террасе им встретился Куницкий. Улыбаясь по всегдашней своей привычке, старик потирал крохотные ручки. Казалось, он нарочно демонстрировал перед ними свою веселость, расспрашивая о настроении, о прогулке. Речь его лилась непрерывным потоком, и, пожелай они ему ответить, все равно им не удалось бы вставить ни слова.

— Ну, что слышно в высших сферах?

— То есть в Варшаве? Ничего особенного. Мы беседовали с Яшунским и Уляницким о моем проекте скупки хлеба.

— Что вы говорите! Ну и как? Каковы результаты? Дело двигается?

— Кажется, да. Только предупреждаю: строжайшая тайна!

Куницкий приложил палец к губам и прошептал:

— Понимаю! Тсс… Жена сейчас подойдет, может быть, вы расскажете после обеда. Умираю от любопытства.

— Можно и сейчас, — ответил Никодим, — ведь пани Нина никому не проговорится. При ней рассказать можно.

— О чем? — не глядя на них, спросила Нина.

— Нина, имей в виду, — предупредил Куницкий, — это государственная тайна. Пан Дызма вместе с правительством готовит план спасения страны от экономического кризиса. Это проект пана Дызмы, за который они должны его озолотить! Ну, так что же, дорогой пан Никодим?