Скандальная леди - Николь Берд

– Это пустяки, – сказала Корделия. – Во всяком случае, по сравнению с ездой верхом на корове. Такого номера лондонцы никогда еще не видели.

Офелия от души рассмеялась. Корделия тоже прыснула се смеху.

– Вы любопытная парочка близнецов, – промолвил Рэнсом Шеффилд, вскинув брови. История, рассказанная. Офелией, его явно позабавила. – Я схожу поищу наемный экипаж. Вряд ли наша лихая наездница сможет дойти до дома пешком.

Сев в карету, сестры обнялись и мгновенно уснули.

Офелия выбралась из экипажа только с помощью обоих своих спутников, боль в мышцах у нее заметно усилилась, что не могло не вызвать озабоченность у Корделии.

– Мы попросим экономку сделать ей горчичные припарки, – негромко сказал ей Рэнсом. – А после этого ей следует принять горячую ванну. Если желаете, мой кузен вызовет для нее доктора.

Корделия кивнула. Все вошли в дом. Ожидавшая их там новость, однако, заставила сестер забыть о недуге Офелии.

– Мисс Эпплгейт! Хочу вас обрадовать, – с улыбкой промолвила экономка. – Вам прислали письма из Йоркшира. Наконец-то!

Глава 9

Офелия ахнула и открыла рот, словно бы получила удар в солнечное сплетение. Корделия побледнела как мел.

– Письма? – прошептала она.

– Из Йоркшира? – переспросила Офелия.

– Да, мисс, – подтвердила служанка, глядя на них как на умалишенных.

Офелия пришла в себя и сказала, беря письма у служанки:

– Благодарю вас, Бесс, Мы прочтем их в спальне.

Экономка поклонилась и ушла. Девушки поднялись по лестнице на второй, этаж, гадая, что написал им отец, оскорбленный их коварным исчезновением. Они нарушили все правила приличного поведения, не только обманув своего папочку, но вдобавок переодевшись в дорожное платье и устроив настоящий маскарад. Где это видано, чтобы благородная юная леди изображала старушку с бородавкой на носу?

Закрывшись в одной из отведенных им комнат, девушки вскрыли печать на первом письме, развернули его и стали читать. Письмо было написано Мэдлин и адресовалось им обеим, Корделии Антонии и Офелии Куинси Эпплгейт.

– Прочти его вслух ты, – сказала сестре Офелия. – У меня совершенно нет сил. Уже только одно официальное обращение к нам в самом его начале не предвещает ничего хорошего.

– Да уж, – согласилась с ней Корделия и начала читать.

«Я не могу назвать вас своими сестрами, потому что вы лишились права называться ими, совершив неслыханный поступок. Более того, я даже не уверена, что буду когда-нибудь вновь испытывать к вам сестринскую привязанность».

Голос Корделии дрогнул.

Офелия ахнула, на глаза у нее навернулись слезы.

Корделия сделал глубокий вдох и продолжала:

«Как вы посмели так напугать нашего бедного папочку! Как смогли решиться на подобный шаг! Когда, получив письмо от Лорин, я не нашла в нем даже упоминания о вас, то подумала, что вы ее чем-то рассердили, чего и следовало, впрочем, ожидать. Она в подробностях рассказывала, как сушила и засаливала фасоль и горох, как делала припасы на зиму из плодов деревьев в своем саду, но ни словечком не обмолвилась о вас. Отец, встревожившийся не менее, чем я, отправил сквайру письмо, а получив от него ответ, упал в кресло и закатил к потолку глаза. Я решила, что он скончался, и сама едва не умерла от разрыва сердца. Если бы только вы знали, негодницы, какие ужасные мысли промелькнули в тот момент в моей голове! Мне представилось, что, осиротев, мы лишимся крова и будем нищенствовать до конца своих дней. Вас же обвинят в отцеубийстве и перестанут произносить вслух ваши имена. Всем нам придется носить траур до самой смерти. А если мне доведется случайно увидеть вас, то я своими руками повыдергиваю все волосы на ваших головах!»

Корделия сделала паузу, чтобы перевести дух. Глаза ее готовы были вылезти из орбит. Офелия содрогнулась и прикрыла ладонью лицо. Да поможет им Бог! Мэдлин была не просто разъярена, она была доведена до белого каления.

Скорчив болезненную гримасу, Корделия с мрачным видом и загробным голосом продолжала читать:

«Я велела служанке подать ароматическую соль, но она, не обнаружив ее нигде, запалила куриное перо и сунула его папочке под нос. Он тотчас же пришел в чувство, рассердился, выгнал нас обеих вон и велел Томасу запрягать лошадь. Он был полон решимости лично отправиться в Лондон и разыскать вас там, хотя такое утомительное путешествие наверняка убило бы его. Офелия, это твоя затея, только такой коварной эгоистке, как ты, могла прийти в голову идея тайком сбежать в Лондон…»

Корделия умолкла и сочувственно посмотрела на сестру.

Офелия сглотнула ком, подкативший к горлу, но только пожала плечами, вынужденная признать себя виновницей всех бед своих родственников. Это действительно была ее идея, венчавшая давно вынашиваемый ею план стать столичной знаменитостью и блистать на лондонской театральной сцене.

«В случае безвременной кончины нашего дорогого отца вся вина за это падет на тебя, Офелия! Я отправила Томаса на двуколке за доктором с надеждой, что тот отговорит отца от его безумной затеи отправиться на поиски своих беспутных дочерей в Лондон. К счастью, пока мы спорили, доставили ваши письма».

Офелия зажмурилась, представив, что могло бы произойти, если бы они с сестрой не вняли уговорам викария и не послали своим родным весточку. Как эгоистично и легкомысленно она себя вела! Отчего она не дала себе труда хорошенько задуматься о возможных последствиях своего безумного побега в Лондон? Почему не предвидела, что родственники быстро хватятся их?

Корделия пробежала текст до конца и сказала:

– Дальше все примерно в этом духе. Разве что она все-таки упомянула о том, что отец выздоравливает. И на том спасибо! Так что я, пожалуй, лучше прочту, что пишет нам отец.

Она вскрыла второе письмо. Внутри сложенного вчетверо листа бумаги находились еще две записки. Одна из них адресовалась Офелии, вторая. – Корделии.

Дрожащими руками Офелия взяла у сестры отцовское послание и начала его читать. Там говорилось:

«Моя дорогая дочь!

Я потрясен и опечален твоим небрежением своим дочерним долгом и внезапным бегством из дома, от своих близких, которые окружил и тебя искренней любовью и сердечной заботой. Ты поступила в отношении их неблагородно и коварно. Будь жива твоя мать, она бы огорчилась, узнав, что ты не следуешь моим указаниям и не прислушиваешься к моим наставлениям, предпочитая игнорировать все мои предостережения относительно опасностей, грозящих девушке в чужом большом городе, где она лишена опеки и защиты. Мое сердце обливается кровью при мысли, какому риску ты себя подвергаешь, находясь в Лондоне, этом средоточии греха и порока. Но еще больнее меня уязвляет осознание того, что я был недостаточно внимателен и заботлив в отношении тебя и не сумел вырастить такую дочь, которая бы во всем слушалась своего отца».