Запасной инстинкт - Татьяна Устинова

Впервые в жизни он не знал, что ему делать дальше. Федька всерьез решил ему мешать, и уже было понятно, что на этот раз обойтись без “сложностей” ни за что не удастся.

Троепольскому рассказать нельзя. Бросить все тоже никак нельзя, да и что-то похожее на мужскую гордость в нем взыграло. Бросить означало бы подчиниться, сделать так, как приказал ему Федька, и Сизов вдруг решил, что одновременно это означает потерять уважение к себе. Хоть бы даже из упрямства он должен стоять на своем.

Все выходные он бесился, вспоминая постыдную сцену с партнером, и к понедельнику так обозлился, что не знал, как теперь пойдет на работу – ему казалось, что, завидев Федю, он немедленно даст ему по физиономии и получится еще одна отвратительная сцена. Даже хуже, потому что у всех на глазах.

Федю он отчаянно ненавидел. От ненависти сохло во рту.

Дать ему по физиономии Сизову не удалось. Федя скакал по конторе, всем совал в нос свой новый макет, целовал распечатки, прижимал их к груди – в горильих глазках горели восторг, умиление и радость жизни.

– Гриня! – прогремел Федя как ни в чем не бывало, едва завидев Сизова. – Ну, ты только посмотри, какой красавец! И всего за один день, прошу заметить! Вот что значит вдохновение! Вот что значит гений! Гений – это я, – пояснил он высунувшейся на шум новой секретарше Шарон Самойленко.

Тут Федя поцеловал Шарон – та отшатнулась и спряталась, потом поцеловал макет и вознамерился было поцеловать и Сизова, но тот Федину физиономию оттолкнул и прошел к себе.

Федька бушевал еще недолго, а потом затих.

А потом его убили.

Больше он Сизову не мешал. Больше Сизову никто не мешал.

Об этом никто не должен узнать – о том, чего не знал никто, кроме Феди, о том, что Сизов даже придумывал, как ему избавиться от полоумного партнера, о том, что Федя приходил к нему и они почти подрались.

Сизов смотрел в монитор и думал.

Узнать об этом проще простого. Когда Федька топал по лестнице, на площадке находилась пенсионерка Сидорова Тамара Петровна. По нескольку раз в день она выносила свой пенсионерский мусор и подолгу торчала на площадке, хотя ничего хорошего там отродясь не было. Таким образом Тамара Петровна всегда была в курсе всех соседских дел – кто спал и громко храпел, кто любовью занимался, кто по телефону ругался, а кто, как Сизов, участвовал в потасовке.

Если ментам придет в голову расспросить Сидорову, она все выложит и счастлива будет, что кому-то понадобились ее “сведения”. А если это придет в голову еще кому-то… не ментам, тогда дело плохо. Совсем плохо.

Нужно их опередить или придумать что-то такое, что отвело бы от него все подозрения – раз и навсегда. Кажется, в кино это называется “алиби”.

Три дня он ждал звонка, потом позвонил сам. Мобильный не отвечал, к домашнему никто не подходил. Рабочего он не знал.

Подозрения, одно хуже другого, вдруг заняли все свободное место в его голове и стали грызть висок и лоб, и от этих подозрений и страха Сизова как будто все время выворачивало наизнанку. Он ловил свое отражение во всех полированных поверхностях, чтобы убедиться, что у него все на месте – лицо, шея, руки.

Приехал Троепольский, и Сизов полдня прятался от него, потому что, в отличие от всех полированных поверхностей, вместе взятых, шеф моментально “отразил” бы вывернутого наизнанку Сизова.

На собрании он сидел далеко, смотрел в монитор лэп-топа, усмехался загадочно, это всегда помогало. И даже специально вылез с какими-то умными вопросами, чтобы отвлечь шефа от себя.

Потом Троепольский велел ему зайти, и он совсем упал духом, но что-то случилось – Полина осталась в Федькином кабинете, а шеф побежал куда-то, потом вернулся и потребовал у нее ключи от машины, и она побежала за ключами, и невиданная собака затявкала тоненьким гнусным голосом, и Марат предложил громко:

– Давай я тебя отвезу!

Но Троепольский только отмахнулся.

Объяснение откладывалось, и Сизов был рад передышке.

Нужно было что-то придумать, а он не мог. Ничего не придумывалось.

* * *

– Вы знаете, кто это сделал?

– Нет, – честно ответил Троепольский, очень стараясь не пялить на нее глаза, так она была красива. Гораздо красивее, чем положено быть обыкновенному человеку.

Кажется, она рассердилась и не поверила ему.

Ноздри раздулись, и тонкие бледные аристократические пальцы стиснули кофейную ложечку. Троепольский отвернулся и посмотрел на официантку в синем переднике. Официантка была замученной и очень молоденькой и бегло ему улыбнулась.

– Что-нибудь еще?

– Пока нет, спасибо.

– Как вы можете не знать! – шепотом воскликнула Федина племянница, переждав официантку. – Его убили… из-за работы!

– Почему из-за работы?

– Потому что он больше ничем не занимался! Он только и делал, что ходил на работу!

– Лера, – сказал он, чуть споткнувшись на ее имени, – на нашей работе нет ничего такого, из-за чего можно было бы убить. По крайней мере, я ни о чем таком не знаю.

– Вы не знаете, а Федю убили!

– Да, – согласился Троепольский.

– А милиция? К вам приходила милиция?

– Я провел в камере последние три дня, – сообщил Троепольский. – Милиция как раз уверена, что вашего дядю прикончил я.

– Вы?!

– Я его нашел. В этом все дело. Я их вызвал. Они приехали и… арестовали меня.

– Ужас какой, – пробормотала Лера. – А это… правда не вы?

Он глянул ей в лицо, а потом опять по сторонам, чтобы чуть успокоиться.

– Это не я, – сказал он наконец. – И я правда не знаю, кто мог это сделать, но я обещаю вам, что найду его.

Она смотрела на него с таким страхом, что он вдруг заподозрил неладное.

– А вы? Не знаете, кто его убил?

– Нет! – крикнула она все тем же придушенным шепотом. – Я знаю, что из-за работы! И… и все!

– Он говорил вам что-то?..

– Он никогда и ничего не говорил про работу! – перебила она его. – Он только говорил, что вы гений, и все.

– Это нам и так известно, – пробормотал он, и племянница улыбнулась, став примерно раз в сто пятьдесят краше. А может, в сто восемьдесят семь.

“Что же теперь делать-то, – жалостливо подумал Троепольский. – Как теперь быть?!”

– И маму не слушайте, – попросила она, шмыгнула носом и вытянула из-под чашки салфетку. В этом движении было что-то очень трогательное, детское, непосредственное. Он полез в карман и достал носовой платок. Лера взяла платок и потерла нос. – Маму нельзя слушать. Она у нас… неприспособленная. Она всегда такая была, на Федю только надеялась, а теперь не на кого надеяться.

– Конечно, мы поможем, – неожиданно для себя пообещал Троепольский, – вы маме передайте, чтобы она не убивалась из-за похорон и всего остального.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});