Кржижановский - Владимир Петрович Карцев

не знал, лишь догадывался по намекам природы, но в которые верил, будут служить всем, а не графу Орлову-Давыдову, единственному владельцу этих мест. Глеб мечтал и о волжской электростанции, но это были мечты, а не проекты…

Быстро прошло короткое лето, Глеб истомился по работе, соскучился по Старику.

…Общаясь с рабочими накоротке, вникая в их повседневные заботы, Глеб чувствовал, как далеко вперед смотрел Старик, как своевременно он нацелил организацию на связь с широкими рабочими массами. Стихийный протест против бедности, бесправия, неграмотности, обрушивался не только на хозяев фабрики — в ненависти пролетариата тонули армия, церковь, жандармы, министры и царь. Были среди рабочих свои трибуны, боевые руководители, были «книжники», интеллигенты, были среди них решительные и робкие, забитые, особенно среди тех, кто только что расстался с деревней. Разные были рабочие, и Старик учил Глеба всматриваться в лица.

Это было трудно. Сразу после возвращения из Нижнего, когда он снова окунулся в атмосферу рабочих кружков, Порфирий Михайлов привел к нему забитого, с порчеными зубами безработного, не имеющего семьи, денег, жилья, словом, никаких цепей, приковывающих его к колеснице прогнившего общества. Михайлов рассказывал, как Василий ходил с булыжником возле дома Торнтонов у Английской церкви, напротив корпусов суконной фабрики. Детей у Торнтонов не было, породистые собаки сновали по газонам, Волынкин размахнулся булыжником в ненавистную бульдожью морду — и не добросил. Но убежать сумел, Порфирий затащил его в подъезд.

Глеб, он же Григорий Иванович, ободрил Василия, дал денег, начал расспрашивать о жизни, а Михайлов предложил ему жить в его комнате на Шлиссельбургском тракте. Там Волынкин поближе сошелся с «Григорием Ивановичем» — Кржижановским, наслушался разговоров о несправедливом отношении капиталистов к рабочим, о грабеже рабочих фабрикантами, о необходимости изменить порядки в стране в пользу рабочих.

Григорий Иванович был у них частым гостем. Он захаживал к рабочим по вечерам, возвращаясь со службы в лаборатории. Пытаясь привлечь сердца, пытаясь говорить на понятном рабочим языке, Глеб избрал для агитации форму, которая, как казалось ему, должна лучше всего соответствовать и уровню рабочих, и исконным русским традициям, — он произвел литературную обработку русской сказки, превратив ее в политический памфлет: «Как царь Ахреян ходил богу жаловаться», которую и читал рабочим вслух, вызывая дружный смех. Весной Волынкин никак не мог найти работы, и Глебу приходилось чуть ли не содержать его — Порфирий, уезжая накануне пасхи в деревню, дал Волынкину на всякий случай адрес «Григория Ивановича» — Коломенская, 7, квартира 49, и тот несколько раз заходил к Глебу, прося денег. На квартире Григория Ивановича Волынкин видел многих незнакомых еще ему интеллигентов.

Фабрика Торнтона была одним из первых кандидатов на «обслуживание» листовками. Хозяин ее, англичанин, ни в грош не ставил права русских рабочих, глядя на них, очевидно, как на туземцев. Фабрика была расположена в многолюдном районе. Раз проникнув в заводское общежитие, Глеб растерялся: он не ожидал, что достоинство человека можно уронить так низко. В клетушках этого громадного муравейника ютилось по пять-шесть семей, простыни обозначали перегородки. Лампы гасли из-за недостатка воздуха, одна маленькая печь на всех, мрачные очереди изможденных хозяек, безжизненные тела иссушенных неимоверным трудом рабочих, кто где прилег, там и заснул, храпя, постанывая, вздрагивая во сне. Приходить после отбоя в общежитие запрещалось — ночуй где угодно! — да не много и охотников было ходить куда-то после работы — откуда силы!

Глеб понимал, что котел перегрет и скоро будет взрыв. Хозяева наглели на глазах. Ткался, например, раньше «бибер» — ткань определенного качества, кусками в 56 аршин. Потом администрация объявляла, что мода на «бибер» прошла и что требуется, мол, ткать «урал», причем цена куска будет уже не 4 рубля 32 копейки, а 4 рубля 14 копеек. А новая ткань оказывалась тем же «бибером», да длина куска возрастала на несколько аршин! Соответственно снижались и заработки работах. Они год от года получали все меньше и меньше, в то время как цены на продукты в заводской лавчонке и плата за общежитие неуклонно возрастали.

Листовка, рассказывающая о мрачных порядках на производстве, была разбросана на территории фабрики. 5 ноября забастовало полтысячи ткачей, 6 и 7 ноября забастовка достигла апогея — Глеб и Старик были в полном курсе событий на фабрике и уже в ходе забастовки выпустили новый листок.

На фабрике прокатились аресты. Старший фабричный инспектор Рычковский направил, как оказалось позднее, в департамент торговли и мануфактур секретное донесение, в котором косвенно признавались безобразия фабричной администрации.

Из материалов наблюдения

«С возвращением В. И. Ульянова деятельность кружка оживилась. Ульянов, по агентурным сведениям, немедленно имел свидание с Анатолием Ванеевым и Яковом Пономаревым, от которых и узнал, что Красин и, по-видимому, Радченко отказались от дальнейшего участия в кружке, который, однако, пополнился взамен их новыми члеными: инженером-технологом Михаилом Названовым и Глебом Кржижановским…

В. И. Ульянов, по данным наблюдения, постоянно находился в сношениях с Названовым, Ванеевым, Сибирской, Сибилевой и Кржижановским; 30 сентября он посетил дом № 139 по Невскому пр., исключительно населенный рабочими, а 1 октября отправился в дом № 8—86 по 7-й линии Васильевского острова, где проживали рабочие Степан Иванов, Владимир Ипатов, Владимир Горев, Александр Шнявин, Николай Александров и Тиц Франгольц.

В доме этом Ульянов пробыл три часа, после чего вышел оттуда вместе с Глебом Кржижановским, с которым и отправился к себе домой. Последний, как было установлено наблюдением, находился в означенное время также в сношениях с Пономаревым, Названовым и сестрами Невзоровыми.

Далее были получены охранным отделением указания, что в квартире Карамышева и Зиновьева часто собираются сходки, на которых обсуждаются вопросы о дальнейшем образовании рабочих кружков, и что студент университета Павел Романенко занимается воспроизведением революционных брошюр на гектографе (в том числе так называемой «Эрфуртской программы») для распространения их затем среди рабочих. В происшедших затем волнениях на фабрике Торнтон члены социал-демократического кружка принимали непосредственное участие.

Так, 7 ноября 1895 г. Ульянов и Старков ходили вечером за Невскую заставу к рабочему Александровского сталелитейного завода Никите Меркулову, которому и передали 40 рублей в пользу семейств рабочих, задержанных за беспорядки на означенной фабрике. При этом они поручили ему убеждать рабочих держаться стойко, не опасаясь за будущее и обещав обеспечить им денежную помощь. В последующие затем дни названные агитаторы постоянно приходили к Меркулову и 12 ноября доставили последнему большое количество тех именно воззваний, которые и были впоследствии разбросаны на фабрике. Принесены они были туда знакомым Меркулова местным рабочим Василием