Поздняя луна - Дикси Браунинг

— А еще лучше, наденьте-ка джинсы и помогите мне. Вот поможете отскоблить ее, да надраить, да подкрасить — тогда обещаю вам ужин из омаров на борту и круиз под луной.

Она посмотрела на него, решив, что он шутит. У нее никогда в жизни не было и пары джинсов. По мнению Мортимера, это была одежда волосатых, диких радикалов.

— У меня есть ситцевое платье и сандалии, — робко сказала она. — Это подойдет?

Сайлас задумчиво оглядел ее, удивляясь, откуда у него такое сильное желание обнять ее. И как ни странно, на этот раз оно было совершенно лишено сексуального оттенка.

— Да уж получше, чем то, что на вас сейчас. Бегите переоденьтесь в то, что попроще. Даю вам официальный выходной.

— За что я должна заплатить посещением вашей лодки. Ваша щедрость просто удивительна.

Смеясь, она повернулась и побежала к себе в комнату. Ее ситцевое платье было авторской работой известного модельера, но Сайласу об этом совершенно необязательно знать. Равно как и о том, что цену этих сандалий можно определить с первого взгляда.

Пока Сайлас ждал ее у задней двери, ему пришло в голову, что он никогда раньше не слышал, чтобы она так легко смеялась. Этот смех ему нравился. В ней много было такого, от чего он все больше приходил в восхищение.

Как только солнце коснулось ее, Рейн стало жарко. Но, как ни странно, она обнаружила, что, несмотря на это, чувствует себя прекрасно. Дул легкий ветерок, приятно охлаждавший кожу, и она следовала за Сайласом по песчаной тропинке туда, где лежала перевернутая и прижатая двумя большими деревянными ящиками лодка.

Сайлас рассказал, что это ящики для рыбы, и объяснил ей всю процедуру смоления лодки.

— Можжевеловое дерево продержится и сотню лет, нужен лишь хороший уход. Конечно, со стекловолокном легче, но времени у меня достаточно. А потом, деревянный корпус так пахнет, это на меня очень действует. Романтика, да? Вас это удивляет?

То, что она ощущала, вовсе не называлось удивлением. Еще с той ночи, когда он показал ей сияние луны, она поняла, какой он романтик, несмотря на его резкие, некрасивые и одновременно привлекательные черты, несмотря на то, что к жизни он относился довольно цинично. Хотя, о нем она не знала ровным счетом ничего — только то, что он не соответствовал ни одному знакомому ей образцу.

— А у нее уже есть название? — спросила она, дотрагиваясь до гладкой поверхности дерева.

— Еще нет. Есть идеи?

Магия Луны, мгновенно подумала она, но у нее не хватило храбрости предложить это.

Сайлас притащил еще один ящик для рыбы, к счастью неиспользованный, и поставил его в тени покосившейся сараюшки.

Она почувствовала отнюдь не неприятный смолистый запах красок, сетей и старых канатов.

— Поговорите со мной, пока я буду работать, — приказал он, потянувшись через изогнутое днище за рубанком.

— А я думала, вы хотите, чтобы я вам помогла.

Мускулы его рук были ровные, без бугров, да и одежда сидела на нем ладно, ничуть не хуже, чем на всех ее знакомых, призналась она себе. От воспоминания о вялом бледном теле Пола ее передернуло.

— Завтра мы снабдим вас настоящей рабочей одеждой, а потом, если как следует меня попросите, я поставлю сеть и разрешу вам со мной порыбачить.

— У меня почему-то такое чувство, что меня эксплуатируют. — Она расплылась в улыбке и откинулась на кучу позолоченных солнцем досок. — Разве я похожа на рыбака?

Сайлас отложил рубанок и сосредоточенно изучал ее, заставив пожалеть о необдуманных словах. Она вовсе не претендовала на его внимание… ну… не очень.

— Вы похожи на… — он запнулся и подошел к ней, и у нее перехватило дыхание. Схватив за руки, он потянул ее так, что она оказалась всего в нескольких дюймах от него. Ее глаза молили о пощаде.

Но он не мог ее пощадить. Прошедшая неделя измотала его. Он не мог спать, зная, что она находится в одном с ним доме. Аппетит у него пропал настолько, что это оскорбило повара в ресторанчике у Марджи.

— Ради Бога, Рейн, не смотрите на меня так, — взмолился он.

Покрытое легкими каплями пота, ее лицо было бледнее, чем обычно. Он видел, как зрачки ее топазовых глаз становятся все больше и темнее, и доверился своему инстинкту.

— Ах, Сайлас. — Почти неразличимые слова были заглушены его губами. Рейн чувствовала, что он весь покрыт солью, видела, как она блестит на его теле, когда ее руки обнимали его. О Господи, я хочу быть еще ближе к нему!

С умелой легкостью Сайлас преодолел мягкий барьер ее губ и окунулся в скрывавшуюся за ними сладость. Она не сопротивлялась — и это было уже что-то. Он ощущал ее маленькие груди через нагретую солнцем ткань платья, и его воспаленное воображение рисовало, как их соски твердеют и упираются ему в грудь. Боже, что она с ним делает! Он чувствовал себя слабым, как котенок, и вся его сила сконцентрировалась на сравнительно небольшом участке его тела.

Ее ладони скользнули по гладкой коже его спины, и он неслышно застонал. Самая утонченная женщина в мире, и надо же было ему именно сегодня оказаться в таком виде — потным, грязным, в джинсах, от которых остались одни лохмотья. Он не может обижаться на то, что отвратителен ей. Он сам все испортил. Он потерял свой шанс.

Сайлас пытался заставить себя отпустить ее и почувствовал, что мускулы не желают подчиняться неубедительным командам рассудка. Застонав, он провел руками по ее бедрам, скользнул по плечам, а кончики его пальцев ласкали ее нежные груди, прикосновение к которым доводило его до исступления.

Господи, он должен остановиться — он же ее напугает до смерти! Он с трудом оторвался от ее губ, глаза говорили то, что он не мог выразить словами. Она была птичкой не его полета — он сам себя обманывал, надеясь, что ее может привлечь неотесанный отставной офицеришка.

— Рейн, — прошептал он, боясь, что никакие извинения уже не помогут. А потом его осенило, что она его вовсе не отталкивает. Руки ее обнимали его талию, ласкали его спину. Кожей он ощущал нежные прикосновения ее ногтей. — Рейн, — повторил он и снова поцеловал ее.

Каким-то образом они оказались на куче сетей, сваленных у борта лодки. Сайлас дышал так, словно только что добежал до самого верха маяка, и, к его удивлению, она не пыталась выскользнуть из его рук. Прядь волос выпала из неизменного чопорного пучка и прилипла к ее влажному лбу.

Боже, как она красива! Это существо, прижавшееся к нему, как будто желая слиться с ним, вовсе не было холодным. Это была настоящая живая женщина, женщина из плоти и крови, женщина, которую он мог…

Женщина, которую он мог любить, понял он вдруг, похолодев.

Через некоторое время Рейн обрела способность различать звуки в окружавшей их тишине: звук воды, плещущейся о берег, мелодичное птичье пение и хриплые крики чаек и ворон.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});