Пока я спала - Амалия Март

и морщусь. Марсель изворачивается и ложится животом на дно холодной ванны, задорно молотя ее кулачками. Да, очень здорово, приятель, но как же тебя мыть?

Переключаю кран на душ и направляю струю на барахтающегося Марса, он теплому дождику явно рад. Переворачивается на спину одним движением и пытается перехватить лейку из моих рук. Ручки оказываются достаточно короткими для такого маневра, поэтому сын принимает решение сесть, но только скользит по дну ванны и ударяется головой. Губешки тут же изгибаются в гримасе, и я понимаю, что сейчас снова рванет. Я точно делаю что-то не так!

Бросаю душевую лейку и подхватываю мелкого на руки. Вода тут же устремляется потоком мне в лицо, шланг змеей извивается в ванной, раздавая струи во все стороны. Черт. Дотягиваюсь до крана и закручиваю вентили. Вся мокрая с головы до ног.

Ну хотя бы ребенок доволен, гогочет, как будто представление циркача увидел.

Что, собственно, очень близко к реальности. На этом мытьё считаю оконченным.

Обойдемся без душистого мыла и очередной травмы.

Беру полотенце, протираю им лицо и накидываю на голову сына.

Так.

Пункт первый с горем пополам выполнен. Что дальше?

* * *

Если я что-то и поняла о детях в это ужасное утро — так это то, что ничего в них не понимаю.

Разве они не должны быть маленькими ангелочками, пускающими слюни на подушку большую часть дня? Тихими пухлощекими очаровашками, с изумлением изучающими собственные пальцы часы напролет? Складывающими пирамидку из кубиков в уголочке, пока мать восторгается привалившем на ее долю счастьем?

Так какого, скажите мне, черта, я уже час гуляю по квартире с десятикилограммовым голозадым чудом, пытающимся оставить меня без волос?

Хитрые тактики, предложенные мужем перед уходом на работу, провалились на корню. Манеж полный игрушек вызвал такое негодование у девятимесячного пацана, что стена вновь сотрясалась от громкого стука неадекватного соседа. Мультики в большой родительской кровати тоже мало заинтересовали мелкого узурпатора. Только руки, только хардкор.

Еще и чертов телефон как в бездну провалился.

Вчера в машине еще держала в руках — сегодня и с лупой не отыщешь. Мозг, как назло, отказывается вспоминать, где и при каких обстоятельствах я держала его в последний раз, словно блокируя эти воспоминания. А без единственного способа связи с внешним миром — я обречена застрять в этих четырех удушающих белизной стенах с непредсказуемым существом, уже прицеливающимся на мою плоть.

Фу, плохой мальчик. Нельзя есть т̶е̶т̶ю̶ маму.

Все плечо обслюнявлено, четверть волос осталось в цепком кулачке, а рука онемела от тяжести. В нем же килограмм десять веса! И это все откормлено на какой-то вшивой смеси?

Точно не в меня.

Сажусь на кровать и снова включаю телевизор. Может у меня на руках мультики будет интереснее смотреть? Щелкаю кнопки, пока не натыкаюсь на детский канал.

Плохо нарисованные звери скачут под бодрую музыку, но похоже Марсель не из тех, кому это интересно. Вот серьги у меня в ушах другое дело!

— Ай!

Ухо обжигает острой болью и в рот сына направляется серебряный полумесяц, выдранный из меня с особой жестокостью.

— Нельзя, Марсель! — кричу в испуге и вырываю у него из пальцев сережку.

Мелкий дергается от испуга и снова заливается горьким плачем. Что же мне с тобой делать, горе? Слезные каналы предлагают отличный вариант: присоединиться.

Но порция слабости из меня уже вытекла часом ранее, пора брать себя в руки.

Прижимаю круглую как яйцо головку к плечу и начинаю раскачиваться на месте.

Случается чудо — это помогает, и я не могу не отметить, каким инстинктивным было это движение, словно мне не впервой.

Давай же память, подкинь еще кадров!

Но если и существует что-то глуше нутра танка — это моя непрошибаемая голова.

Я раскачиваюсь и раскачиваюсь, честно говоря, уже не понимая, успокаиваю затихшего ребенка или себя.

Телефон. Найти, звонить всем подряд, искать ответы в соцсетях. Нужно что-то делать! Мне необходимы ответы, пазлы в головоломке, ключи от дверей и чертов ответ «кто убийца». Невозможно представить себе ситуацию хуже, чем полная неизвестность.

Только полная неизвестность и ребенок в придачу.

Который, к счастью, затих. Опускаю взгляд на потяжелевшее в моих руках создание и обнаруживаю крепко спящее чудо. Заснул. С ума сойти.

Аккуратно поднимаюсь на ноги и перекладываю сына на кровать. Обкладываю подушками на случай, если ему приспичит ползать во сне, и медленно выгибаюсь.

Трясу рукой, на которую пришлась основная нагрузка и разминаю затекшую шею.

Начинает возвращаться головная боль.

Смотрю на мирно спящего младенца и руки тянутся к фотоаппарату, который тоже куда-то запропастился. Понимаю, почему у меня в галерее телефона было столько его фотографий во сне. Он умиляет. Какой-то особенной безмятежностью и мягкостью.

Все, что меня нервировало, пока он бодрствовал: изогнутый в крике рот, круглые неразумные глаза-бусины, неугомонные ручонки, теперь трогательно милы.

Маленький кулачок подпирает пухлую щеку, рот приоткрыт маленькой «о», через которую выходит тихое сопение, ресницы такие длинные и черные, что легко спутать с девчачьими.

И если бы мне удалось надеть на него что-то кроме подгузника, это был бы прекрасный кадр — для любого женского журнала на тему: радости материнства.

Которых, как я уже успела прочувствовать, не существует. Какая искусная печатная ложь. Как и все в этом мире.

Но неожиданная мысль глушит никчемные рассуждения: я ведь могла работать на эти журналы! С путешествиями завязала, но тут такой пласт для коммерческой фотографии. Конечно же. Как эта мысль не пришла мне раньше? Я бы ни за что не отказалась от дела своей жизни.

Итак, новая цель: найти телефон и Кенни.

Неожиданно квартиру наполняют звуки тяжелого рока, которые сотрясают стены и