Контракт на гордость (СИ) - Гранд Алекса

– Английским и немецким я владею в совершенстве, французским со словарем, – с гордостью заявляет обесцвеченная блондинка с жуткими темными корнями, выпячивая внушительный третий размер, а я с тоской благодарю ее, прощаюсь и выкрикиваю «следующая».

Дальше брюнетки сливаются с рыжими, блондинки с шатенками,  в итоге являя собирательный образ жаждущей халявных денег охотницы за «папиком», коим я точно не являюсь. Поэтому без единого сожаления я выставляю одну за другой и думаю, что утратил способность удивляться. Ровно до того момента, пока меня не осчастливливает своим присутствием прилизанный блондин в розовом худи и светло-розовых же брюках, обтягивающих тонкие кривые ноги.

– Ты мне подходишь, – выкрикиваю с энтузиазмом папуаса-каннибала, приметившего несчастного моряка, терпящего кораблекрушение, и, сохраняя серьезную мину, нагло вру: – перезвоню тебе завтра, скажу, когда приступать.

Когда за парнем неопределенной ориентации захлопывается дверь, я понимаю, что это самое правильное решение, которое я только мог принять. И набираю номер недавно выручившей меня на переговорах девчонки-переводчика. К моей безмерной радости, какаду-Лиля готова за умеренную плату не только стать секретаршей, но и построить дотошных фрицев по струнке. И все, в общем-то, в моем дне проходит как надо, кроме сбивающего весь позитивный настрой сообщения от Лизы.

«Меньшов в Краснодаре. Просит пойти с ним на мероприятие. Это ничего не значит, Саш».

Глаза наливаются кровью, инстинкты  неандертальца вопят, что нужно закинуть свою женщину на плечо и замуровать в берлоге, чтобы носа оттуда не смела высунуть, но побеждает человек разумный. Уважающий свободу Истоминой и дающий ей право выбора.

– Фил, сколько там нашему клубу сегодня? – очень кстати я вспоминаю про дату открытия боксерского зала и буквально за пятнадцать минут обзваниваю пацанов.

И вот, уже через два часа мы сидим у Григорича на даче, травим байки, поздравляем тренера и желаем ему кавказского долголетия. Нанизываем замаринованное мясо на шампуры, ставим мангал и разжигаем костер. Кто-то суетится в беседке, нарезая помидоры и шампиньоны, а Захар погнал в ближайший гипермаркет за пивом, водкой и соком. И мне даже на какое-то время удается убедить себя, что Лизку я нисколечко не ревную, пока с языка против воли не срывается.

– Ванек, дай ключи от «Ямахи» на полчаса, а?

Филатов пару минут мерит меня нечитаемым взглядом и, чертыхнувшись, лезет в карман куртки, выуживая из кучи хлама нужную мне связку. Глубоко выдыхает и, прикрыв веки, предупреждает.

– Поцарапаешь – убью, – в искренность звучащей угрозы я верю, потому что, на месте Ивана, я и сам бы с легкостью закопал неудачника, умудрившегося испортить матово-черное произведение искусства.

– Спасибо, – бросаю уже через спину, потому что желание пройтись пальцами по литым изящным изгибам шкалит, а адреналин порядочной дозой впрыскивается в кровь.

Мерное рычание двигателя отдается в грудной клетке полузабытыми вибрациями, и я осторожно выруливаю со двора, чтобы спустя пять минут выехать на автостраду и влиться в семафорящий бурлящий поток. Свежий ветер забирается за ворот белой футболки, пришедшей на смену серой офисной одеже, ерошит волосы и залихватски свистит в ушах. И я не замечаю, как стрелка спидометра подбирается к двумстам – именно поэтому в моем гараже нет байка. Потому что я слишком люблю скорость и подсаживаюсь на нее, как наркоман.

Мягко притормаживаю, вспахивая шинами гравийную дорожку, и останавливаюсь у «скромного» по столичным меркам места – пафосного ресторана с вышколенными официантами, достойной президента охраной и средним чеком с приличным количеством нулей. Если Меньшов хоть немного знал бы Лизу и был осведомлен о ее аллергии на все кричащее-пестрое-броское, никогда бы ее сюда не потащил.

Облокачиваюсь на чуть теплый металлический бок и вытаскиваю пачку красного «Бонда» (марка сигарет – прим. автора), возвращаясь вроде как к искорененной года три назад пагубной привычке. Щелчком выбиваю сигарету и прямо под знаком «курение запрещено» затягиваюсь едким горьковатым дымом. Пытаясь причесать едреные матерные формулировки, вертящиеся в мозгу, и прощаясь с заманчивой идеей вломиться внутрь с ноги и пересчитать парочке индивидов ребра. Например, одному известному продюсеру, к которому я испытываю стойкую заочную неприязнь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Попросить, что ли, Лилю записать меня на курсы по управлению гневом с понедельника? А, фигня. Бесполезная трата времени и денег.

Кое-как справляюсь с замашками из девяностых и собираюсь позвонить Истоминой, но не успеваю. Потому что именно в этот момент она сама выскакивает на покрытые красной ковровой дорожкой ступени и с чувством шарахает тяжелой дверью. Стекло не дребезжит, но получается все равно эффектно. Ее развевающиеся локоны, пылающие алым щеки и волочащийся по полу шлейф изумрудного вечернего платья точно достойны того, чтобы стать кадром какой-нибудь голливудской мелодрамы.

И пока она стремительно скатывается вниз, я чувствую, как губы непроизвольно растягивает довольная идиотская улыбка, а клубок из ревности и злости исчезает.

– Как хорошо, что ты приехал, – Лизка влетает в мои распахнутые объятья, трется носом о щеку, как дорвавшаяся до хозяйской сметаны кошка, и разве что не мурчит. Отчего вечер начинает играть новыми красками и больше не хочется ничего крушить на своем пути.

– Тоска смертная? – задаю вопрос, на который заранее знаю ответ, и сильнее сжимаю ладони у Лизы на пояснице. Признав, что в ее присутствии инстинкт собственника приобретает аномально большие размеры.

– Угу, – бормочет Истомина, приглаживая мою как всегда торчащую в разные стороны шевелюру, и, заметив рядом с носком ее туфли окурок, укоризненно качает головой: – Саша!

– Горбатого могила исправит, – смеюсь я и не отказываю себе в удовольствии показать выбравшемуся на улицу Меньшову воображаемый фак.

Глава 25

Лиза, за несколько часов до описываемых событий

Люди говорят одно, а делают другое —

это один из самых забавных спектаклей,

которые предлагает нам жизнь.

(с) «Малый уголок», Уильям Сомерсет Моэм.

– Тебе, мать, конечно, виднее, – Васька снова сидит у меня на кухне, болтает своими длинными стройными ногами и уминает который по счету блинчик с вареной сгущенкой, пока мне кусок в горло не лезет. – Но Волков точно все правильно поймет?

Я обреченно закатываю глаза и продолжаю мерить небольшую комнатку рваными шагами, чудом не путаясь в полах длинного темно-зеленого платья с высоким разрезом на левом боку.

– Надеюсь, – устав от пустой беготни, я вскарабкиваюсь на подоконник и подтягиваю колени к груди в то время, как Аленка недовольно цокает языком.

– Но почему?

– Потому что я привыкла держать слово, – ехать на мероприятие с Аликом с самого начала не казалось мне слишком хорошей идеей, но я по-прежнему чувствую себя обязанной перед ним. Дурацкий характер.

Васька морщится, крутит пальцем у виска и смешно дует на горячий какао, я же пытаюсь нанести макияж на скорую руку. Под окном сигналит какой-то автомобиль, на столе разрывается телефон, а у меня стрелки пляшут вкривь и вкось. Поэтому, плюнув на это гиблое дело, я быстрым движением удаляю с века подводку. Придется тебе, Меньшов, терпеть меня не накрашенной.

Потискав на прощание не поправляющуюся от сладкого и мучного ведьму-Аленку, я торопливо спускаюсь вниз, чтобы столкнуться с белым великолепием, кое-как втиснувшимся в наш двор и вызвавшим ажиотаж у местных гопников и бабулек. Алик не стал изменять себе и арендовал белый лимузин с зеркальной крышей. И пусть я бы предпочла что-то менее броское, но кто бы меня спрашивал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

 – Привет, – передо мной галантно распахивают дверь и помогают опуститься на кремовое кожаное сидение, заботливо отряхивают край платья, собравший пыль с асфальта, а я не ощущаю ничего, кроме холодной вежливой благодарности. Видимо, всему виной Волков и его всеобъемлющее влияние на меня и мою жизнь.