Что-то между нами - Юлия Резник

стенки, мол, давай, себе тоже накладывай. Чувствую себя повернутым на благополучии своего чада папашей. Учитывая, как на девку реагирует мое тело, ощущение это довольно мерзкое.

Эмилия хмурит рыжие брови, но возражать не берется. Садимся за стойкой друг напротив друга.

– И чем же ты была так занята?

– А?

Девчонка моргает, отрывает взгляд от тарелки и поднимает на меня светлые глаза. Они как море в полдень. Прозрачная зелень в золотистых отблесках света. В такие заглянешь, и начинаешь понимать инквизиторов. Совершенно колдовские глаза.

– Спрашиваю, чем занималась?

– Разбиралась с вашими подарками.

– Да неужели я уговорил тебя их принять? – цинично усмехаюсь. Разочарование топит. Хотя, казалось бы, было очевидно, что она своего не упустит. Тьфу ты! А ведь как поначалу стелила!

– Вы же все равно не стали забирать! Что? Пусть лежат без дела? – ощетинивается в ответ рыжая.

– Нет, конечно, пользуйся.

Девчонка враз сдувается. Задирает острый нос и ставит меня перед фактом:

– Считайте, что технику я взяла в долг.

А вот это уже интересно. Я прожевываю очередную порцию картошки и вытираю губы салфеткой.

– Серьезно? И как же ты мне собралась этот самый долг возвращать?

– Буду вас фотографировать. Я посмотрела. Ну, ведь ни одной приличной фотки у вас, Роберт Константиныч. Непорядок.

– А с тобой, значит, у меня приличные появятся?

– Угу. Буду, типа, вашим летописцем.

– На хрена мне летописец? – удивляюсь я.

– У богатых и знаменитых всегда есть свой фотограф. Вы что, не в курсе? Например, у Макрона.

– Ты сейчас о президенте Франции? – выгибаю бровь.

– Ну да! У него в соцсетях каждый день новые фотографии. Он та еще кокетка, – смеется Эмилия. А я залипаю. Ее маленькие, идеально ровные зубки хищно поблескивают. – Чего смотрите? Он так нелепо позирует! Вы что, правда никогда не видели его официальных портретов? Нет? Так я покажу. Это ужасно смешно. – Эмилия вытягивает указательный палец, дескать, один момент.

– Эй! Ты куда? – кричу вслед, невольно залипая на ее длиннющих ногах.

– За телефоном. Да вы ешьте!

А я уже доел. Очень вкусно. Мало кто может пожарить картошку как следует. Эмилии это удалось. И что удивительно, блюдо оказалось горячим. Как будто рыжая расстаралась специально к моему приходу. Сверяюсь с часами. Ну, да, так и есть. Вчера я в это же время приехал. Плюс-минус.

– Вот! Только посмотрите.

Эмилия протягивает мне свой айфон, открытый на страничке Макрона. Заходит она со спины и чуть сбоку. Так, что ее несуществующая грудь задевает мое плечо. Я напрягаюсь. Везде, мать его. И это мимолетное касание, и легкий, не утяжеленный никакими отдушками аромат ее разгоряченной кожи возбуждают побольше всяких изощренных ласк.

– И правда, смешно.

– Ну! А я про что? – задорно кивает Эмилия и, сощурившись, мстительно добавляет. – У вас ненамного лучше.

От нечего делать пролистываю ленту. Губы невольно растягиваются в улыбке. Девчонка права. Макрон – тот еще позер.

Щелк!

Вскидываю глаза. Щелк!

– Да вы не отвлекайтесь, – бурчит рыжая, просматривая получившийся снимок. – Я пофотографирую вас немного, чтобы разобраться с настройками.

– Не советую тебе где-то эти фото светить.

– Да я и не собиралась, – закатывает глаза. – Отдам все вам. И делайте с этими фотографиями что хотите.

– Предлагаешь завести соцсети, как бедолага Эммануэль?

– А у вас нет? Ну, вы и динозавр.

Хмыкаю. Да уж. Динозавр. А когда мне этой херней заниматься?

– У меня нет времени на соцсети.

– Ну, тогда просто продадите. Лет через пять мои фотографии будут стоить дорого, уверяю.

– Кто-то очень самоуверен, – посмеиваюсь.

– У меня талант. Вы просто еще не поняли.

Палец соскальзывает. Страница Макрона сворачивается, и моему взгляду предстает, как я понимаю, профиль самой Эмилии. Прокручиваю ленту. Надо ли говорить, что раньше я никогда не задумывался над тем, что она снимает? Сказать, что девчонка меня удивила – ничего не сказать. Это не какие-то модные фото. Это… другое. Миля фотографирует жизнь такой, как она ее видит. На ее снимках запечатлены то какие-то беспризорники на фоне Сити, то люди, ждущие свой автобус в какой-то глуши, то алкаш, привалившийся к витрине модного магазина. Я не знаю, как ей удается найти такой ракурс и такую форму, что одна единственная ее фотография как будто рассказывает целую историю. В конце концов, на них запечатлена всего лишь картинка. В отличие от автора, зритель не знает ее предыстории. Ее рассказывает сама фотография.

– Эй! – Эмилия возмущенно выдергивает из моих рук телефон. Наши взгляды встречаются, намертво врастая друг в друга. – Что? – вновь подбирается рыжая. – Фигня, скажете?

– Нет, – откашливаюсь я, – у тебя правда талант. Как ты это делаешь?

Глаза Эмилии пускаются в пляс по моему лицу. Она как будто не может поверить, что мне в самом деле интересно. Между нами опять на ровном месте искрит. Выхожу из-за стойки и, чтобы занять руки, набираю воду в чайник.

– Один замечательный мастер сказал, что хорошим фотографом можно стать, если видеть будущее на секунду вперед. У меня есть к этому врожденная способность.

– Значит, все-таки ведьма?

– Наверное. Но не обольщайтесь. Мне еще учиться и учиться, чтобы достигнуть того уровня, к которому я стремлюсь.

– Значит, не такие уж и ценные мои портреты? – усмехаюсь, чтобы как-то понизить градус непонятно откуда взявшегося между нами напряжения.

– Мои портреты все равно лучше, чем те, что я видела в сети. Не волнуйтесь – не продешевите.

– Думаю, я не стану их продавать. Использую, если мне вдруг приспичит написать мемуары.

– Интересно. А про аварию там будет главка?

– Все никак не простишь, что тебя крайней сделали?

– Ненавижу таких…

– Каких?

– Таких, как вы. Думающих, что им все позволено.

Блики на дне ее морских глаз сгущаются. Взгляд – что жидкое золото. Жжется. Стиснув зубы, я резко меняю тему:

– Ты квартиру выбрала?

– Мне все равно, где жить.

– Картонная коробка подойдет? – психую.

– Дело к зиме. В картонной коробке будет холодно.

Рыжая откладывает камеру, отворачивается и делает несколько шагов по направлению к двери. Она что,