Звериной тропой - Николай Инодин

Всё дальше на юг уходили байдары с охотниками, всё больше племён нелюдей познавало могучую силу северных соседей. Бабы народа варили мясо в котлах, а не в кожаных мехах, драгоценные бусы, напяленные одни поверх других, пригибали к земле их шеи, диковинными разноцветными лоскутами украсилась одежда людей. И пришёл день, когда плечи удачливого походника на осеннем празднике мужчин развернулись шире, чем плечи гарпунщика, убившего десять моржей. На следующий год в походы ушло больше людей, чем осталось на моржовый промысел, и мясные ямы заполнили меньше, чем наполовину. А изо рта глупца впервые выскочили слова, которые с болью пролезли в уши Каменного Медведя.

— Почему мы, могучие и непобедимые, живём среди скал и тундры, а жалкие мягкотелые греют свои кости под ласковым солнцем? Если мы можем отнять у них всё, что захотим, нужно отнять у них землю, дающую пищу и летом, и зимой.

Старый шаман кочевал с оленным родом далеко от побережья и слишком поздно услышал эти речи. От яранги к яранге, от стойбища к стойбищу по земле народа летела весть об удачливом вожде, что собрался отнять у мягкотелых землю. Бабы, никогда не бывавшие в южных землях, с горящими глазами рассказывали друг другу о зарытых в мягкую землю просторных ярангах из брёвен, о жарком солнце, о заросших щавелём просторах, лесах, полных кедровых орехов и сладком лакомстве, которое мягкотелым собирают с цветущих лугов живущие в маленьких деревянных ярангах крылатые человечки. Люди слушали бабью болтовню, и забывали о том, что сами рассказали бабам о тёплой земле — из горячих бабьих ртов слова вылетали липкими, застревали в ушах и жалили охотников в самое сердце. Шаманы поехали по стойбищам, вразумляя неразумных, пинками вбивая немного ума в длинноволосые бабьи головы. Разговоры о тёплой земле притихли, но не прекратились. Зимой от берегов ушла нерпа. Такое бывало и раньше, но тогда людям хватало моржатины. В эту зиму ямы показали дно задолго до весны. Умереть береговым людям не дали оленные, две ветви народа всегда помогали друг другу. Однако с первым тёплым ветром в поредевших оленьих стадах начался мор. Олени дохли, выживших не хватало даже на то, чтобы запрячь все нарты. Люди начали умирать от голода.

— Духи предков гонят нас с этой земли! — слово, сказанное одним, было много раз подхвачено остальными. И ни косяки подошедшей к берегу наваги, ни найденный на берегу кит, ни радующий душу рёв плывущих на льдинах моржей не смогли сделать эти слова тише. Род за родом снаряжали байдары, забирали баб, детей и собак и выходили в море, выгребая на встречу летящим в тундру косякам уток и гусей.

— На нашей земле дети вырастают людьми. Покинув землю предков, на теплых местах, не вырастут ли они мягкорукими? — пытался Каменный медведь уговорить людей своего стойбища.

— Ты выжил из ума, старый, если не забыл, что от росомахи не родится песец, а оленуха не принесёт лемминга! Из яйца гагары выходит гагара, и всё равно, с какой стороны озера находится её гнездо. Ты противишься воле предков, которую они высказали этой зимой! — ответил ему Лунный Песец, потрясая бубном. Лучший ученик, которого готовил Каменный Медведь себе на замену. Даже у него злые духи отняли разум. Остальные тем более не услышат.

— Можете убираться куда хотите, — тихим, спокойным голосом закончил разговор старый шаман — Я умру на земле предков, даже если некому будет отнести моё тело в скалы. Я сказал.

И молчал, когда дети и внуки уговаривали его не покидать род и уйти вместе с ними. Старик закрыл уши для пустых слов. Когда их разговоры стали гудеть в голове, как разогретый у огня бубен, обиженный шаман ушёл в скалы, и три дня камлал, пытаясь изгнать из людей злых духов, овладевших их душами. Не помогло. Когда вернулся, нашёл в стойбище только пустые яранги. На берегу торчали голые вешала для байдар. Уходя, люди оставили ему несколько кожаных мешков, полных заквашенного в крови оленьего мяса, и яму, под покрышку набитую свежей моржатиной.

В ярангах бросили зимнюю одежду и оленьи шкуры, тяжёлые котлы и жирники, вырезанные из мыльного камня. В байдарах было мало места для людей и собак, всё лишнее бросили на месте. Каменный Медведь долго бился седой головой о китовые рёбра, из которых был сделан каркас его яранги.

«Ы-ы… Считал себя самым мудрым, видел далеко, слышал много, сладкие слова учеников и потомков грели твою грудь. Глупец, ты — старая, ненужная вещь. Нет, ты похож на тяжёлый бронзовый котёл, которым удобно пользоваться, пока сидишь в стойбище, но таскать такую тяжесть с собой не станет ни один охотник. Ветер воет среди яранг пустого стойбища, кому ты нужен теперь? Ты сохранил верность духам предков, но потерял свой народ. Когда вороны и песцы растащат твоё тело, что скажет великанша, сидящая у порога земель вечной охоты? Пропустит, или утопит в озере, как человека, не имеющего детей?»

Старик сидел на краю стойбища и смотрел в море, равномерно раскачиваясь взад и вперёд. Пятьдесят пять зим видели его глаза, но не утратили зоркости, по-прежнему различают тюленью голову на волнах в двух полётах стрелы. Только даже самые лучшие глаза не могут увидеть идущие домой байдары с людьми, потому что нельзя увидеть то, чего нет.

В груди старого шамана поселился огонь, который не погасить, даже выпив море. Не имея сил долго сидеть на одном месте, старик бродил по селению, заходил в яранги, заползал в опустевшие пологи. Потом взял старый бубен, колотушку и поднялся на место собраний.

Тысячи раз обращался он здесь к духам, спрашивая совета и требуя помощи. Привычные действия на время приглушили боль, раздвигавшую рёбра. Каменный Медведь встал в центре площадки, упёрся ногами в Землю, подставил скуластое лицо Ветру. Земля дала опору, шаман почувствовал силу, струящуюся вдоль позвоночника от её каменных корней, Ветер толкнул невидимой ладонью, поиграл с прядями шаманской бороды, и вручил крылья, подхватив широкие рукава, потянул из рук бубен. Гармония мира зазвучала в мозгу, и в такт ей Медведь топнул ногой, колотушка ударила в кожу, бубен зарокотал, вплетая свой голос в мелодию Ветра и Земли. Повинуясь ей, шаман кружился и прыгал по площадке, бубен в его руках то рокотал, подобно духам грозы, то постукивал тихо, как рога теснящихся оленей. Слившись с миром, ощутив силу собравшихся духов, старик запел без слов, вплетая голос в неслышную никому, кроме него, мелодию. Его голос, сливаясь с рокотом бубна, завораживал духов, втягивал в танец шамана, заставлял разговаривать и выполнять его просьбы. Каменный Медведь хотел знать, правильно ли поступил, оставшись на этом берегу, и духи ответили — правильно. Тогда он потребовал вернуть народ назад, и духи рассмеялись в ответ.

— Разве может выпавшее из крыла перо вернуться обратно? — сказали духи.

— Зачем я тогда нужен? — ударил Землю ногой шаман.

Мелкой дрожью рассмеялась в ответ Земля, дёрнула за пятки. Упал шаман. Долго лежал, переводя дыхание.

Боль в груди утихла, огонь больше не жёг сердце, только пустота в душе не заполнилась ничем.

В этот вечер старик впервые за несколько дней заставил себя есть, наполнил живот пищей, разрывая крепкими зубами ароматную оленину. Поев, залез в полог, застучал кремнем по огниву, разжёг огонь в жирнике, костяной палочкой поправил пучок ягеля, чтобы язык пламени горящего нерпичьего жира был не слишком высоким. Разделся, и сел у стены, рука по привычке нащупала ремешок с амулетами. Сильные пальцы принялись перебирать нанизанные один за другим камни, клыки, когти и пучки перьев.

«Я нужен этой земле, но я стар, и не смогу долго служить. И мне некого оставить после себя». Оказалось, боль под сердцем и не думала уходить, она лишь пряталась и вернулась, как только почувствовала слабину. " Я плохой шаман, слишком любил свой род и не смог его удержать. Теперь моя душа ранена, часть её вырвана и уплыла вместе с моими детьми и внуками. Лёгкая добыча для злых духов. Слабые уже пытаются грызть моё сердце. Этих я не боюсь, но за пределами мира, в пустоте, которая холоднее той, что таится за сводом Неба, живут сильные. Вечно голодные, они ищут таких как я, чтобы насытить свою утробу, выпить жизнь и украсть дух. Хо! Каждый шаман знает, что злой дух может влезть в человека, только если человек сам пригласит его. Злые духи хитры, смогу ли я устоять перед их кознями? Пустые мысли, однако»

Усилием воли старик заставил себя уснуть.

Солнце несколько раз обошло небо, а дух Каменного Медведя никак не мог найти покоя. С утра поднимался шаман на место собраний, усаживался на пятки и замирал, перебирая в памяти дни ушедшего года. Лица, взгляды, разговоры, руки собеседников, говорящие больше, чем их рты. Когда ошибся, какое слово не сказал, какое дело не сделал? Память — память, жгучей морской солью ложишься ты на раны души, разъедая язвы, снова и снова даёшь пережить страшное время. Вот она, услужливая, подсовывает: прошлая осень, праздник долгих разговоров. Хромой Бык, хозяин земли из стойбища Оленья Лопатка хвастается добычей — длинным ножом из чёрной бронзы, связками ожерелий из разноцветных камней, кусками красной и синей материи, ласкающей глаз яркостью красок. Все завидуют удачливому вожаку, удивляясь его удаче. Вот если бы… Каменный Медведь вызывает Быка на Суд Предков. Хромой Бык хоть и припадает на левую ногу, ловкий и умелый воин, длинный нож в его руках режет воздух, стараясь достать противника. Но соперник его — сильнее сильных. Длинный нож отлетает в сторону, выбитый из рук хозяина ударом «каменная лапа». Вторая ладонь бьёт походника в лоб, заставляя задрать бороду, и пальцы шамана подобные медвежьим когтям, вырывают ему кадык.