Легенда Татр - Казимеж Тетмайер

— Ты что делал?

— А что мне было делать? Разве что вздремнул маленько.

— Где был?

— В Каспр… то есть… в Косцельце.

— Да это я знаю, что велел тебе с овцами в Косцелец идти. А без овец-то, один где ты был?

— Да где мне быть? Я ж тебе говорю: вздремнул, видно, — а лиха с бедой звать не надо, — прыткие, сами за человеком бегают.

— Как ты за Бронькой.

— Ну вот, — обиделся Мардула. Подпаски захохотали.

— Я знаю, как было дело, — сказал Бырнас, — Раруг-бесенок залез Галайде в рукав, да и обратил его в волка-оборотня. А он у Мардулы овец украл и съел!

— Ха-ха-ха! — заливались подпаски и стали кричать погонщику: — Галайда! Это ты у Мардулы овец съел?

Галайда был великан, — управлялся за троих и ел за троих, мог есть всегда и никогда не бывал сыт.

Раруг-Рарасик, бесенок маленький, прислужник Сатаны, мог в рукаве Галайды скакать блохой.

— Ну, — сказал Собек, поглядывая на густой туман, заволакивавший горы, — нынче их нечего искать: темно. Пойдем завтра утром. А если не найдутся, так Мардула заплатит за них Кубе из Подвильчаника. Потому что виноват он.

— Отчего не заплатить? Заплачу, — проворчал Мардула. Он был зол.

— Девки заплатят. Бронька с Хельцей сложатся, да Ядвися кое-что прибавит, да Кася, да Ганка, да Зося… — смеялся Собек.

Мардула буркнул что-то довольно-таки обидное для девушек, — объяснил, куда он их пошлет, и, чтобы умилостивить Собека, стал готовиться к доению.

— Эй, ребята! — фыркнул Бырнас. — Рубите лес для костра, а то до завтра сварить не успеем. Мардула доить станет!

— Ха-ха-ха! — заливались подпаски.

Подоили, поужинали и еще шутили над Мардулой. Особенно донимали его ревнивая Ядвися и неподатливая Зося. Сошла на землю темная, облачная ночь, и с нею на луг к озеру сошел сон; он склеил веки детей и старцев, теснее сомкнул объятия любовников и распластал тела одиноких — таких, как Галайда, спавший у костра поблизости от волов, под широкими ветвями ели.

— Завтра снег будет, — сказал старый Крот сидевшему на скамье Собеку и топорищем помешал огонь, разложенный в шалаше.

— Кто его знает? Может, и будет. Зима на носу.

— Да. Помню, раз на Бартоломея такие наступили холода, что мы ночью со скотиной ушли в долину: боялись, не замерзли бы.

Крот подкинул в костер поленьев и стал греть руки, вытянув их над огнем. Собек снова мысленно вернулся к тому, что произошло.

Со времени поражения под Новым Таргом прошло уже несколько недель. Собек вернулся на пастбище. Весть о взятии Чорштына, о выдаче Костки и Лентовского, об их мученической смерти разнеслась далеко. На Озера ее принес сын того Стаселя, который приводил туда Костку.

Марину бабы привезли в Грубое, где она долго лежала без памяти, а потом стала поправляться. «Рыцарь» нанес ей страшный удар. Ее окружала теперь какая-то тайна, тайна роковой любви, о которой никто ничего не знал.

Собеку иногда казалось, что все это происшествие — одна из сказок, которые сказывал Саблик. Трудно было поверить, что все случилось на самом деле, что он сам принимал в этом участие.

И слово «жаль», уже несколько недель завершавшее все мысли Собека, вмещало в себе все, что он чувствовал.

— Жаль… А ведь казалось, мир обновится…

Он засунул руки между колен. Голова его склонилась к огню.

— Сидя спит! — пробормотал Крот, взглянув на Собека. — Ну, да этакой и сидя выспится…

Собек спал, а в это время тяжелые, темные тучи, нависшие над Татрами, сыпали снегом, как в ноябре. Оравский пронизывающий ветер гудел в долине, налетая с запада.

— Эге, — прошамкал Крот, — вот так когда-то озеро шумело там наверху…

Огромное, темное, бездонное Черное озеро он не видел уже тридцать лет, потому что пас только в долине.

К утру Крот задремал, а Собек проснулся. Было еще темно, но близился рассвет. Собек поел холодной простокваши, умылся из глиняного кувшина, взял чупагу, засунул за пояс пистолеты и, выйдя из шалаша, тихонько свистнул своим двум овчаркам.

Снега насыпало много, но Собек боялся, что августовское солнце может взойти и быстро растопить его; между том он хотел по следам на снегу разыскать потерянных Мардулой овец.

Было холодно, но Собек не обращал на это внимания: он часто в крепкие зимние морозы босиком работал около своей избы в Грубом.

Все было тихо вокруг, только ветер иногда свистел в зарослях и проносился дальше.

Собек шел по тропинке, которой гоняли овец к Черному озеру.

В долине ветер был не сильный, но выше, в горах, он, должно быть, дул крепко: тучи стали расползаться, подыматься выше, и когда взошло солнце, свет его из-за туч, в которых тонули вершины, разлился по склонам гор.

Рассвело.

И тут Собек вздрогнул, остановился и в ужасе воскликнул:

— Господи Иисусе! Во имя отца и сына и святого духа, аминь! Что это такое?

Испуганными глазами посмотрел он на собак, но собаки стояли спокойно.

Да, это был явственный след. Собек заметил его при первом проблеске дня. След маленьких, словно детских ног.

Собек слышал от стариков о лесных девах «богинках», ходивших в кожаных лаптях, но этот след был не от лаптей. Это был след маленьких, широких, странных сапожек с высокими каблуками.

Собек дрожал и сжимал в руке чупагу. Но разве может помочь чупага против духа, который ходит в сапожках? Вот если бы была у него освященная пуля для пистолета! Но ее не было. Все-таки он вытащил пистолет из-за пояса и приготовился стрелять, как полагается стрелять в злого духа: из-под колена, повернув пистолет курком к земле.

Охваченный невыразимой тревогой, он убежал бы обратно в шалаш, если бы не спокойствие собак, которые стояли совершенно смирно; а известно, что пес нечистую силу чует.

К Собеку понемногу возвращалось спокойствие. Он даже решился заглянуть в заросли, среди которых извивалась тропинка. След шел и дальше.

— Ночью оно тут шло… — шепнул он про себя в сильном волнении.

Первый суеверный страх Собека переходил уже теперь в боязливое любопытство.

«А что, если пойти за ним? — подумал он. — Да только не завело бы оно меня куда-нибудь в глушь да не придушило бы. Или в какую-нибудь пещеру заманит и завалит там на веки вечные камнями».

Он шел осторожно, напрягая слух и зрение. Сердце его билось часто и сильно. Что-то неудержимо влекло его вперед.

И вдруг он увидал перед собой Черное озеро, — тихое, мрачное, оно широко раскинулось вокруг, и поверхность морщила легкая рябь. Тучи нависли над ним, как саван. Вокруг белели скалы. Мертвое, вечное озеро.

Собек остановился, обеими руками опираясь на чупагу.

Вдруг собаки громко залаяли: от страха у Собека чуть не выпала из рук чупага.

Неподалеку, в каких-нибудь десяти шагах в кустарнике, по-видимому опираясь передними лапами на пень, стоял огромный черный медведь.

Чупага словно приросла к руке Собека. К нему сразу вернулась смелость, и даже весело стало при виде этого зверя, коренного жителя гор.

— Это ты здесь? — крикнул он, — Ах ты бестия этакая!

— Назад! — крикнул он на собак, бросившихся к кустарнику. — Назад.

Но было уже поздно: освирепевшая сука подскочила к медведю слишком близко. Он наклонился, и отчаянный собачий визг взрезал воздух. С разорванным, окровавленным ухом, которое медведь рванул когтями, сука отскочила к Собеку.

— Ах, чтоб тебя! Будешь ты мне дорогу загораживать да собак калечить? — гаркнул Собек.

И, вытащив пистолет, он, недолго думая, выстрелил медведю в самую морду.

Пуля скользнула около пасти, окровавив черную шерсть. В первую минуту медведь как будто удивился: он, по-видимому, вовсе не собирался вступать в драку, пропустил бы человека мимо и хотел только отогнать собаку. Но теперь он свирепо зарычал, на миг исчез в кустарнике, закачал им, как горный ветер, и затем очутился на тропинке перед Собеком, стоя на задних лапах, огромный, с окровавленной мордой, с поднятыми передними лапами и растопыренными когтями.

«Ах, чтоб тебя черти взяли! Погоди же!» — подумал Собек и, выхватив из-за пояса второй пистолет, выстрелил медведю в брюхо.

И в тот же миг на медведя с боков бросились, защищая хозяина, верные собаки. Вероятно, это и спасло Собека: он успел вскочить на высокий камень, лежавший в зарослях.

Медведь после выстрела зарычал, встал на все четыре лапы и, оторвав от себя одну собаку, швырнул ее в сторону. Она упала мертвая, даже не застонав. Но тотчас острие чупаги по самую рукоять врезалось медведю в череп.

Медведь взревел, рванулся назад с такой силой, что Собек, чтобы не упасть вместе с чупагой, должен был выпустить ее из рук.

Зверь припал перед камнем на передние лапы, чупага застряла в черепе. Сука впилась ему в затылок, а Собек обеими руками вырвал чупагу.

— Жаль зверя! — сказал он вслух, тяжело дыша. — Он пас и стада наши не трогал, одну только корову задрал. Каждый хочет жить. Ну, да что поделаешь, когда смерть приходит, с нею не поспоришь.